IX. А и то сказать: кому, в сущности, до этого дело? Кто у нас будет забивать себе голову спорами и столкновениями внутри так называемой «желтой расы»? Те, кого это интересует, имеют свое мнение. Мою точку зрения, крайнюю, непримиримую, подчас на грани неуместного ныне догматизма, им трудно принять. Полпотовец, если на него смотреть с варшавской улицы Новый Свят, кажется скорее нелепым, нежели страшным. Впрочем; у нас, в Польше, все эти рассуждения по-настоящему интересны примерно пятнадцати уважаемым «азиатам»-востоковедам. Многим они покажутся материей скучной и их не касающейся. У некоторых вызовут, по всей вероятности, самодовольную усмешку. Я не должен себе внушать, что дело обстоит иначе. Очередной специальный корреспондент рассказывает истории, не поддающиеся проверке. Какое нам до всего этого дело? Что мы можем? Наша хата с краю. Пусть они не размножаются, как кролики. Пусть лучше работают. И вообще оставьте нас в покое, хватит спасать человечество за наш счет.
Конечно, культурная публика любит знать, что за игра ведется, кто берет верх, кому всыпали, «крепко ль держатся китайцы»[9], будет ли война, из-за чего все началось и что дальше. Это желание глубокоуважаемой публики я должен выполнить. Это моя профессия — и как это делается, мне известно.
X. Итак, решено. Никаких сомнений, никаких сложных рассуждений. Ne sutor supra crepidam[10]. Это Простое изречение внезапно наводит порядок в спутавшихся мыслях. Припадок безграничной неприязни к равнодушным людям проходит. Я снова вижу сложность проблем, их обусловленность, горький опыт истории и многое другое.
XI. Я поднял с земли четыре китайских патрона 7,62 калибра и украдкой спрятал в карман. Если на границе Не прицепятся таможенники, будет что показать по возвращении.
XII. Пограничный пост находился всего в ста пятидесяти метрах от нас, но только сейчас, в тусклом блеске солнца, удалось его рассмотреть. Дорогу перегораживал длинный, небрежно отесанный бамбуковый ствол, укрепленный в бамбуковых рогатках на шарнирах из заостренных бамбуковых клиньев. Продырявленная осколками канистра из-под масла, наполненная камнями и привязанная лианой к длинному концу шлагбаума, использовалась в качестве противовеса. Будка была сооружена из бамбуковых стволов, связанных бамбуковыми корневищами, и увенчана крышей из сухих листьев саговой пальмы.
От одной гранаты это все в одну секунду разлетится. Глядя на немудреную постройку, я пришел к выводу, что на вьетнамо-кампучийской границе царит спокойствие, хотя еще шесть недель назад, до конца декабря 1978 года, выстрелы здесь не умолкали ни на минуту. Это значит, что в районе «Клюва попугая» Произошло военно-политическое событие, которое будет иметь важные последствия. Здесь каждый бамбук о чем-то говорит и чему-то служит.
Это стоит отметить. Первый конкретный факт для записи в блокнот.
Мой блокнот был почти пуст и терпеливо ожидал, когда что-либо произойдет. Пока что в нем хранилась вырванная из журнала «Ньюсуик» маленькая карта Кампучии с некоторыми деталями военного характера, которые следовало бы уточнить. Были также записаны шесть слов на кхмерском языке. Мне подумалось, что их на всякий случай следует заучить: «сибай» — есть, «пхэк» — пить, «Полонь» — Польша, «нэак касаэт» — журналист, «самамыт» — товарищ, «сам лоук» — пожалуйста.
Я записал в блокноте, что на вьетнамо-кампучийской границе царит спокойствие. Внутри пограничной будки два молодых человека в мягких шапках китайского покроя, серьезные и сосредоточенные, по-боевому настроенные, сжимали в руках автоматы со спущенными предохранителями. Я показал им, как поставить автомат на предохранитель, а потом окинул взглядом все хозяйство. Полевой телефон, вроде тех, пользоваться которыми я учился двадцать пять лет тому назад. Артиллерийская гильза, используемая в качестве вазы для полевых цветов, вещь немыслимая на любом военном посту в Европе. На скамеечке — шесть гранат, одна без взрывателя и чеки. Помятое ведро с питьевой водой. Пара сандалий, по-видимому дежурная, так как оба солдата были босы. Мешочек с рисом, закоптелый котелок и соль в тряпочке. Плакат с текстом манифеста на кхмерском языке и фотографией Хенг Самрина.
Хенг Самрин — председатель Единого фронта национального спасения Кампучии. Еще год назад он был командиром дивизии у «красных кхмеров» и занимал высокий партийный пост[11].
XIII. Над пограничным постом развевается знамя новой Кампучии: пять золотых башен на красном фоне. Это очень важно, что их пять, об этом я уже слышал. По причинам, которые мне никто не мог объяснить, при режиме Лон Нола в гербе были только три башни, к тому же на бело-синем фоне, который, надо полагать, был заимствован у американцев. При режиме Пол Пота поначалу изображались четыре башни, но вскоре от них вовсе отказались, заменив кошмарной мазней: там были намалеваны звезды, рисовые поля, серпы, светлое будущее народа и что-то еще. А имелись все время в виду одни и те же башни священного храма Ангкор-ват. Кажется, со всем этим была связана какая-то сложная символика, на грани астрологии или магии. Но не осталось в живых никого, кто мог бы это объяснить.
Постойте, что это значит: никого не осталось в живых? Ведь герб страны должен быть Понятен, наверное, каждому?
О нет! Дело обстоит совсем иначе. От границы нас сопровождает молодой человек из ведомства информации и культуры (министерств пока еще нет, должности меняются, распределение обязанностей еще не установлено). Он хотел ответить на мой недоуменный вопрос, но после нескольких попыток сдался: его школьные познания во французском языке подвели, как неисправная зажигалка. На помощь бросились переводчики. Воздух наполнился щелканьем и щебетом, порхали придыхания, звенели носовые гласные. В результате выяснилось, что люди, которые понимали символику кхмерского герба, действительно истреблены все до единого.
Речь идет о «кру сангкриэч», высшем буддийском духовенстве, которое более тысячи лет выполняло в государстве кхмеров примерно те же функций, что и жрецы в Древнем Египте. «Кру сангкриэч» были стражами традиций, хранителями тщательно оберегаемых секретов, знали тайны звезд и муссонов. Они были вечным, непрерывным и неизменным дополнением к истории народа. Только они могли прочесть старые кхмерские пергаменты, спасенные в тысячах пожаров, оправленные в золотую парчу, запрятанные в потаенные уголки храмовых сокровищниц. Это от них Андре Мальро, странствуя своей «королевской дорогой», узнавал такие вещи, которых не знали археологи.
Потому что только они могли без труда расшифровывать буддийские антифоны на извлеченных из земли колоннах, насчитывающих одиннадцать веков, и безошибочно находили в джунглях места, где следует искать священные храмы прошлого. А сейчас их нет. И никогда уже не будет.
Как ты говоришь, товарищ: они все были уничтожены? Все? Может, кто и остался? Установить трудно? По какой причине? Когда? Где? Как такое вообще возможно? Именно так, говорит молодой, человек из ведомства культуры (белая рубашка, черный галстук, черный костюм, бежевые ботинки). Их уничтожили. Пол Пот решил, что буддийское духовенство — это особо опасные враги народа. Les ennemis du peuple, vous savez[12].
XIV. Мне всегда было чуждо умиленное отношение к буддизму и ламаизму, столь распространенное в Европе и Америке. Я достаточно наслышан о монгольских и тибетских ламах, погрузившихся в сытое сифилитичное мужеложество. Меньше интересуют меня переселение душ, мантра[13] и бесконечные молитвы, гораздо больше — отвратительная система суперрабства, которая настойчиво и с успехом создавалась десятками поколений. Я хорошо знаю их безграничную алчность к золоту и земле. Я видел этих святых аскетов на парчовых подушках в Канди на Цейлоне. В долине реки Тяо-Прая я лицезрел «Изумрудного Будду», который устами верховных жрецов приказывает терпеливо сносить страдания детей и мучения животных. Я глядел в мертвые глаза «Черного Будды», который никогда не призывал к борьбе угнетенных жителей Аннама, Тонкина и Кохинхины. Я был за Чойбалсана, разгонявшего святых грязнуль и забиравшего у них оружие, оставленное, по-видимому, еще бароном Унгерном. Я не буду строить из себя потрясенного гуманиста.
Почему, собственно говоря, я не могу во всеуслышание сказать, что считаю более правым делом ликвидацию бессовестных паразитов, нежели сохранение созданной ими системы? Может, я должен еще сожалеть о судьбе четырнадцатого далай-ламы, выехавшего из золотого дворца в Лхассе?
У меня нет повода оплакивать судьбу буддийского духовенства. Но все-таки мне кажется несколько невероятным — уничтожить, как крыс, мудрецов, благодаря которым кхмерская культура пережила одиннадцать веков нашествий, разгромов, завоеваний, чужеземного колониального рабства. Действительно ли существовали какие-то предпосылки, которыми обосновывалась столь широкая операция? Я слишком мало знаю о странах Индокитая, чтобы уже сейчас иметь свою точку зрения по атому вопросу. Может, они просто оказывали вооруженное сопротивление проведению аграрной реформы?
