Приведём более обширную цитату из книги: «Вообще-то крайне интересно, что именно Соединённые Штаты склонны называть недемократичным. Например, когда Эво Моралес в Боливии предпринял попытку национализировать природные ресурсы страны, он подвергся осуждению как не терпящий возражений диктатор и душитель демократии. Никого не интересовало то обстоятельство, что его поддержало 95% населения Боливии. У нас специфическое представление о демократии. «Делайте то, что скажем мы», – и тогда страна будет считаться демократической или идущей по пути к демократии. А если страна делает то, что хочет её население, это недемократично».
В следующем отрывке угадывается судьба не только одной маленькой латиноамериканской страны: «Проезжая по улицам Манагуа, вы увидите много шикарных магазинов. Там можно купить всё, что угодно. Но если вы остановитесь, в ветровое стекло вашей машины тут же бросятся стучать дети, просящие подаяние. Страна пришла в сильный упадок с тех пор, как Соединённые Штаты взяли её под свою опеку в 1990 году[?] Никарагуа – это та центральноамериканская страна, которая самым неукоснительным образом придерживалась правил Международного валютного фонда. Там, например, приватизировали производство электроэнергии».
В России этот процесс был запущен в 2007 году, и мы уже начали вкушать его плоды.
Самостоятельность ещё никому не вредила, считает Хомский: «Страны, добившиеся успехов – такие как Китай, Южная Корея и Тайвань… самым решительным образом отвергли правила Международного валютного фонда и Всемирного банка. В то же время в странах, строго придерживающихся неолиберальных правил, наблюдается резкое торможение экономического роста и ухудшение почти всех макроэкономических показателей».
Почему же мы так мало говорим об этих основополагающих вещах? Одна из главных причин: обществу намеренно подбрасывают вкусную для грызни, но малозначительную проблему. В самих США, пишет Хомский, это, например, события 11 сентября. Нетрудно выделить громкие, но сугубо второстепенные темы обсуждения в современной России: права геев, оскорбление чувств верующих и так далее. Граждане, большая часть коих придерживается разумного консерватизма, чувствуют потребность обороняться по всем этим рубежам, что неизбежно распыляет внимание, отвлекает от главного: утраты суверенитета страны.
Хомский немало времени посвятил изучению механизмов политической манипуляции. Вот ещё две цитаты:
«Вы не можете высосать пропаганду из пальца. Она должна иметь хоть какую-то достоверность. И тогда, если люди начнут сомневаться в истинности пропаганды, их могут резко обвинить в отрицании правды. Поэтому, если вы ставите под сомнение способы демонизации Ирана, интеллектуалы незамедлительно обвинят вас в том, что «вы поддерживаете Ахмадинижада, вы отрицаете холокост». Подобный приём очень эффективен».
«Тот, кто держит в руках дубинку, склонен выколачивать из людей историческую память. Для нас история что-то сродни набору старых и нудных вещей. Кому нужен этот хлам? Давайте шагать вперёд к славному будущему. Но те, кому этой дубинкой переломали рёбра, хорошо запоминают историю. Они понимают её важность, и знают, что она имеет тенденцию повторяться».
Теги: Ноам Хомский , иностранная политика
Канта Ибрагимов: «Я пришёл в литературу вовремя»
"ЛГ"-ДОСЬЕ:
Канта Хамзатович Ибрагимов родился в 1960 году в г. Грозный. Народный писатель Чеченской Республики, лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства, председатель Союза писателей ЧР, доктор экономических наук, профессор, академик Академии наук ЧР. Автор романов «Прошедшие войны», «Седой Кавказ», «Учитель истории», «Детский мир», «Сказка Востока», «Дом проблем», «Аврора» и других.
- Канта Хамзатович, по образованию вы экономист и достаточно долго работали по специальности. Писать начали довольно поздно, в 38 лет. Что подвигло вас к творчеству? Ведь экономика и искусство – вещи не особенно совместимые[?]
– Конечно, это произошло не внезапно. Быть писателем я мечтал с юности, готовился к этому, учился, очень много читал. В 36 лет защитил докторскую диссертацию, стал профессором – а у нас, кстати, в семье пять докторов наук по разным специальностям! – то есть перед семьёй свой долг я выполнил. И решил год-два посвятить самому себе. Попытаться писать. Так появился мой первый роман «Прошедшие войны», за который я был удостоен Государственной премии Российской Федерации. С тех пор заболел писательством и до сих пор болею… Мне кажется, я пришёл в литературу вовремя: набрал необходимый багаж знаний, жизненного опыта, мне есть о чём сказать.
Что касается моей специальности, то она меня кормит. Я преподаю. Работаю заместителем директора КНИИ РАН им. Х.И. Ибрагимова, моего отца.
– За 15 лет творческой деятельности вы добились очень многого. Помимо перечисленного в нашем «досье», дважды – в 2010 и в 2012 гг. – выдвигались на Нобелевскую премию. Такая плодовитость, которой позавидовали бы многие современные писатели, органична для вас или это результат внутренней дисциплины и силы воли?
– Прежде всего – результат дисциплины. У меня строгий график: в 10 вечера отбой, в 5.30 подъём, час десять каждое утро зарядка. Ровно в 8 утра я уже на работе. И 1 января, и 1 мая… Для меня нет ни выходных, ни праздников. Точнее, я их устраиваю, когда мне это необходимо. Работаю по 8–9 часов в день. Кстати, пишу только рукой, хотя компьютером владею. Начало каждой главы – это серьёзный процесс. Требуется особая настройка. И она может длиться и пять минут, и несколько часов…
– Но, наверное, вам приходится выполнять и рабочие обязанности, вы же председатель Союза писателей.
– Разумеется, приходится. Но литература – главный приоритет моей жизни, и я очень во многом отказываю себе ради литературы. Кстати, пару слов хотелось бы сказать о здании Союза писателей. Сегодня это прекрасный особняк, самое старое и самое красивое здание в центре Грозного – памятник истории и архитектуры, и адрес соответствующий – улица Пушкина. А в 2009 году, когда меня избрали председателем, это было полуразрушенное здание, где отсутствовала даже канализация. У него оказалось уже несколько «хозяев» – приватизировали и затеяли судебные тяжбы и разборки, а о Союзе писателей даже не вспомнили. Чтобы отстоять особняк, пришлось потратить много времени и сил, и когда дело дошло до главы республики, Р. Кадыров решил просто и мудро – «на улице великого Пушкина был и должен быть Союз писателей». В этом здании прекрасно пишется – три свои последних романа я написал именно там: «Дом проблем», «Аврора» и «Академик Пётр Захаров».
– А бывают периоды, когда не пишется?
– Скорее некоторый перерыв между окончанием одного романа и началом следующего, и пока идёт работа над одним романом, одновременно зреют замыслы следующих. Например, над «Академиком Захаровым», научно-публицистическим произведением, я работал шесть лет. Естественно, по ходу возникали и другие идеи. А вообще мир так стремительно меняется, что тем для творчества всегда предостаточно.
Есть и другой момент: особенно долго пишутся у меня произведения на чеченском языке…
– Но преимущественно вы пишете на русском?
– В основном да. Я окончил русскую школу, все диктанты, изложения писал на русском языке. Поэтому писать на чеченском литературные произведения мне тяжело. Но чеченским я владею в совершенстве. В нашем доме и дед, и отец разрешали говорить только на чеченском. Именно знание родного языка, нашей истории и традиций позволило мне так и столько писать.
– А мыслите на каком языке?
– Мысли приходят и на русском, и на чеченском. Но как считают читатели, менталитет моих романов национальный. Про меня говорят так: чеченский писатель. И это мне очень нравится. Однако сам сказал бы про себя просто: писатель. Конечно, творческий человек должен быть патриотом и болеть за свою нацию, за свою страну, но надо попытаться подняться выше всяких градаций.
– Вы – автор преимущественно военно-исторических романов. Понятно, что это тема больная для Чечни и чеченского народа. Что именно лично вас заставляет вновь и вновь обращаться к ней?
– Ну, я не только автор военно-исторических романов, хотя некий крен всё же есть. А что касается темы недавней войны, то куда же деться от истории? Она не может не волновать. Не вспоминать о войне просто невозможно. И когда мне говорят, что писать о ней надо, когда уже всё отболит, отстоится, через 50–100 лет, как, например, Толстой, я не спорю. Но у меня всё иначе: пишу, когда ещё горячо, что называется, с натуры. Многие романы я писал в Шали, где не было света, воды, бомбили… А я писал.
