— И чем занялся — торговлей?
— Да, причем торговлей оружием. Испросил разрешение у царя о выезде и уехал. По документам, подписанным царем, ему разрешалось выезжать в любую страну, кроме Эфиопии, поскольку там столкнулись интересы, как я понимаю, России и Франции, да и российских чиновников, приторговывавших оружием, которым была не нужна конкуренция. Поэтому сначала дед выехал в сопредельное государство Джибути, а потом уже целенаправленно въехал в Эфиопию и все-таки занялся поставками оружия. Постепенно он сделал великолепную карьеру, был возведен императором Менеликом II в эфиопское дворянство, получил высокий чин — фитаурари (что означает «атакующий во главе») и назначен главой провинции Валлега, то есть стал государственным чиновником высокого ранга. Таланты деда в управлении не укрылись от императора страны. Он приблизил его к себе, сделал доверенным лицом. У Ивана Филаретовича был один из самых богатых домов в Аддис-Абебе недалеко от резиденции императора. Как пишут, император часто приходил к нему домой поговорить. Потом дедушка женился на красивой и знатной девушке — свояченице императора Менелика II. В этом браке родилось пятеро детей. Два брата и три сестры. С некоторыми из их потомков я встретился, когда был в Эфиопии. В Россию дед так и не вернулся — случилась революция 1917 года, и обо всех мыслях посетить родину пришлось забыть. Русский фитаурари до конца жизни прожил в Аддис-Абебе, там же и умер в 1955 году в возрасте 84 лет. Вот такая замысловатая история получилась у моего деда.
— Как же Михаил Бабичев, знаменитый эфиопский летчик, познакомился с вашей мамой?
— В 1944 году Михаил Бабичев был направлен императором Хайле Селассие I на дипломатическую работу в Москву. А в 1946-м увидел мою маму на спектакле в Большом театре. Это была любовь с первого взгляда. Моя мама была очень красивой женщиной, ее часто принимали за актрису. И вот она пришла в театр с подругой. Отец ее заметил, прислал своего сопровождающего познакомиться и пригласил их после спектакля в ресторан. А матери он так понравился, что она уговорила подругу принять приглашение. Это был безрассудный поступок — ведь в то время можно было в лагеря попасть за общение с иностранцем. Авантюрная была женщина, под стать моему деду! За ужином и завязался роман...
— На каком языке они разговаривали?
— Мама в это время училась на втором курсе Московского государственного института иностранных языков имени Мориса Тореза, изучала французский язык. Иначе бы они не смогли общаться... А так объяснение произошло очень быстро — оба ослепительно красивые, влюбились моментально. В общем, в результате этого посещения Большого театра образовался я...
Родился я 6 апреля 1947 года, а за два месяца до этого, в феврале, вышел указ Сталина, который запретил русским девушкам выходить замуж за иностранцев и приравнивал такие браки к измене Родине. У мамы одна приятельница была замужем, если не ошибаюсь, за военно-морским атташе Соединенных Штатов. Были и другие подруги, вышедшие замуж за иностранцев. Так вот дипломатов выкинули из Москвы в 24 часа, а жены поехали в лагеря… Но, слава богу, моя мама зарегистрировала брак с Мишкой Бабичевым еще до выхода этого указа.
— Они поженились в Советском Союзе?
— Да, здесь. Но Бог отвел им всего два года счастья. У папы случился инсульт. Мама мне рассказывала об этом в общих чертах, но подробности случившегося я узнал только недавно от своей кузины Марты. Она пишет, что Мишка, выйдя с какого-то приема, из теплого помещения на мороз, наклонился завязать шнурок и упал. Замер в позе эмбриона, его не смогли разогнуть — он был парализован. Сначала отца выхаживали в Москве. Затем, 22 августа 1948 года, семья при содействии императора переправила его в Швецию, в клинику в Стокгольме. Один из лучших нейрохирургов Швеции сделал операцию, которая вернула отцу речь, а позже и возможность ходить, хотя и ограниченно. Вернуться на дипломатическую работу в Москву он больше не мог и был вывезен сестрой в Аддис-Абебу. Перед отъездом он написал письма, сначала Молотову, а затем Вышинскому, читая которые можно заплакать. Он просто умоляет выпустить с ним жену и ребенка. Но положительного ответа не дали. Он был вынужден уехать без семьи, и они с матерью больше так никогда и не увиделись.
Мы с мамой остались в Москве. А точнее — оказались на улице. Мой отец, первый секретарь посольства, проживал вместе с мамой в гостинице «Националь», а затем в здании посольства, которое находилось тогда в Гагаринском переулке. Интересно, что моя детская память отлично сохранила впечатления от посольства, хотя мне было чуть больше года: я ползал по лестнице с мраморными поручнями, играл на шкурах льва и леопарда, которые там лежали. Я даже помню, как папин коллега пугал меня этим львом — шкура была с головой, и на меня это произвело сильное впечатление. Сохранились и другие картинки из детства: у нас был открытый автомобиль ЗИС, и вот мы едем по направлению к «Националю», за рулем — шофер в фуражке, мама в очень красивом летнем платье. Даже странно, что застряли какие-то воспоминания...
Когда отца увезли, нам пришлось тяжело. Власти потребовали от матери покинуть посольство. Мы переехали в коммунальную квартиру моего деда Петра Нестеренкова. Меня дразнили все во дворе безотцовщиной. Конечно, было неприятно, больно, дети могут быть жестокими. А взрослые — еще более жестокими. Поэтому мама говорила, чтобы я на эту тему вообще не думал. Рассказывала она очень немного, это было опасно. Учился я в первой в Москве английской школе в Сокольниках — там в основном учились дети членов правительства, дипломатов. В школу был очень жесткий отбор, но я хорошо прошел собеседование, и меня взяли. А в конце первого класса мама сменила мне фамилию — с Бабичева на Нестеренкова. Так что я до 1956 года был Нестеренковым. Кстати говоря, моя физиономия с этой фамилией украшает обложку одного из номеров журнала «Советский Союз». Пришел какой-то фотограф, ходил по школе, смотрел на детей, я ему приглянулся, и он сделал мою фотографию на обложку…
А потом мама вышла замуж за Гаджи Шахназарова, совершенно замечательного человека, он был врачом по образованию, из Дагестана, аварец по национальности. Очень хорошая семья, с которой мы до сих пор поддерживаем близкие отношения. Он меня усыновил и воспитывал как родного сына, и я стал Александром Гаджиевичем Шахназаровым.
— У вашей мамы никакой информации о первом муже не было?
— Нет, но мою маму все равно никуда не брали на работу. Из института иностранных языков она ушла на третьем курсе, когда вышла замуж за отца. Из образования у нее еще три курса Института имени Губкина и полный Институт культуры, в котором она окончила библиотечный факультет. Но на работу никуда не брали, это была трагедия. В конце концов она ухитрилась устроиться в библиотеку Института органической химии простым библиотекарем. Причем заведующая поначалу брать не хотела, говорила, что ей актрисули не нужны, потому что мама была просто ослепительно красива. Но потом мама стала директором этой библиотеки и создала из нее крупный научно-информационный центр. К ней приезжали ученые со всей страны ознакомиться с современнейшей библиотекой и ее фондами: это было хранилище в 4 этажа, где книги заказывались, поднимались на лифте в великолепный читальный зал. Она была вхожа и к вице-президенту Академии наук, и к другим высокопоставленным лицам, а все благодаря ее личным качествам...
Спустя годы, в середине 60-х, если не ошибаюсь, в Москву приехал эфиопский балет. Мама пошла на спектакль и встретила бывшего третьего секретаря посольства Хагоса, который к тому моменту уже стал первым секретарем. Он ее узнал и сказал, что Миша всю жизнь ее ждет. Это мне позже подтвердили и обе мои здравствующие кузины.
Он действительно всю жизнь пытался добиться разрешения на наш выезд. Писал письма, даже сам император Эфиопии делал запрос и обращался к правительству, чтобы нас выпустили из СССР и семья могла воссоединиться. Ни одно из писем, конечно, до нас не дошло. Мы ничего не знали. Только из нынешней переписки с родственниками я узнал, что из СССР приходили ответы: мол, семья выбыла в неизвестном направлении.
— Как же вы узнали подробности истории вашей семьи?
— Это совершенно мистическая история — цепочка случайностей последних лет. Первое звено появилось в 2003 году — в двух шагах от моего института был маленький ларечек, где я обычно покупал «Новую газету». Как-то ларечница вдруг предложила мне газету «Секретные материалы», которой я никогда не интересовался. Я открыл ее посредине номера спустя недели две — и вижу несколько статей под общим названием «Русские в Абиссинии». Начинаю читать: из пяти статей две посвящены моим родственникам — деду, Ивану Филаретовичу, и отцу, Мишке Бабичеву, первому авиатору Эфиопии и любимцу императора. Я тогда подумал: это какой-то знак. Раньше я никогда не встречал имен своих близких в публикациях.
