8. Московские церковные ведомости. 1880, № 24, с. 291.
9. Институт русской литературы и искусства (Пушкинский дом), инвентарный № 540/7/3021; цитируется по: Ч у б у к о в В с е в о л о д В а с и л ь е в и ч. Всенародный памятник Пушкину. М., “Тверская, 13”. 1999, с. 99.
10. Там же.
11. Уточнено по: К л и м а к о в Ю. В. Опекушин Александр Михайлович // Святая Русь. Большая энциклопедия русского народа. Русский патриотизм. Под редакцией О. А. Платонова. М., “Энциклопедия Русской цивилизации”, 2003, с. 517, 518.
12. Российский государственный исторический архив, фонд 789, опись 14, дело 11-“0”, лист 70; цитируется по: Ч у б у к о в В. В. Всенародный памятник Пушкину. М., 1999, с. 101.
13. 73-е правило шестого Вселенского Собора (680 год по Р. Х.) требовало: “Поелику Животворящий Крест явил нам спасение: то подобает нам всякое тщание употребляти, да будет воздаваема подобающая честь тому, чрез что мы спасены от древняго грехопадения. Посему, и мыслию, и словом, и чувством поклонение ему принося, повелеваем: изображения Креста, начертываемыя некоторыми на земли, совсем изглаждати, дабы Знамение Победы нашея не было оскорбляемо попиранием ходящих. И так отныне начертывающих на земли изображение Креста повелеваем отлучати” (Книга правил Святых Апостол, Святых Соборов Вселенских и Поместных, и Святых Отец. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1992. с. 106—107). На основании этого канона в Православных Церквах сложился устойчивый обычай вообще не изображать Креста, скажем, на одеждах ниже пояса. В описании М. М. Антокольского, конечно, не живой человек, но скульптура Православного Императора попирала бы собою изображения Креста, что, естественно, у православного человека вызывало законное чувство протеста. — Ред.
14. В середине 1990-х годов памятник Ленину, стоявший в сквере на краю Ивановской площади со стороны Москвы-реки, из Кремля был убран. — Ред.
15. История русского искусства (под редакцией И. Э. Грабаря). Т. V, книга вторая, с. 382.
16. Л е н и н В. И. Полное собрание сочинений, т. 54, с. 180.
Слово об отце и его труде
(послесловие редактора)
Мое первое знакомство с гениальным творением А. М. Опекушина — московским памятником А. С. Пушкину — состоялось в июне 1964 года, когда отец привез меня из Средней Азии в Подмосковье подлечиться на русской природе после тяжелой операции и сильнейшего психологического потрясения, связанного с ней. Во время этого отдыха мы не менее трех раз побывали в Москве, в редакции “Известий”, и знаменитый скульптурный образ поэта с той поры навсегда запечатлелся в моей душе. Тогда я, конечно, если и слышал от отца имя великого русского скульптора Опекушина, то не запомнил его.
Но через два года — вскоре после известного землетрясения — мы переехали летом 1966 года из Ташкента в Ярославль. Отец к тому времени уже около года работал собственным корреспондентом “Известий” по верхневолжским областям. Он с поразительным энтузиазмом знакомился с древнерусским краем, его историей, богатейшим архитектурным наследием, обычаями, самобытными культурными традициями. Своими впечатлениями и “открытиями” неизменно делился с нами — домашними, тем самым непроизвольно прививая и развивая любовь к Русской Земле. С той поры от отца я уже знал, что именно в Ярославле была найдена единственная рукопись “Слова о полку Игореве”, что эта земля породила Некрасова, Опекушина, что соседний Костромской край — родина героя Ивана Сусанина.
А с Ипатьевским монастырем нас вообще связывала судьба. Старший брат отца Леонид Михайлович Болотин после фронтового ранения находился на излечении в Ипатьевском монастыре, где в годы Великой Отечественной войны располагался госпиталь. В нашем архиве хранились открытки и письма, присланные им оттуда матери и брату. Это были одни из последних его собственноручных свидетельств о себе. Вскоре после возвращения на Северо-Западный фронт мой дядя Лёка был убит осколком миномётной мины. Поэтому поездки в Кострому вместе с отцом были приобщением не только к российской, но и к семейной, родовой истории.
Среди новых журналистских увлечений отца судьба A. M. Опекушина стала одним из самых постоянных. В 1968 году отца перевели в Москву, но он не оставлял опекушинской темы, мечтая написать книгу о великом русском скульпторе, выходце из крепостных крестьян. Время от времени бывая наездами в Ярославле, отец всегда из этих командировок привозил новые сведения об А. М. Опекушине и делился этими находками с нами. А потом появлялись новые заметки или очерки о русском ваятеле. Таким образом, фамилия Опекушин стала как бы родной в нашем доме, в семье.
Наша классная руководительница в школе была страстной “пушкинисткой”, она не пропускала ни одного нового отцовского материала об А. М. Опекушине и всякий раз высказывала свои впечатления, а порой и замечания. Так, мне запомнилось, что она не поверила результатам отцовского опроса людей возле памятника А. С. Пушкину, когда никто не смог назвать фамилии скульптора, изваявшего этот шедевр. Ей казалось немыслимым, что люди в “самой читающей в мире стране” не знают своих гениальных художников. Впрочем, старой учительнице русского языка и литературы, готовившей из своих воспитанников профессиональных экскурсоводов по пушкинской Москве, это просто невозможно было представить.
Но факт остается фактом: начиная с 1967 года, с перерывами в несколько лет, отец устраивал такие экспресс-опросы на Пушкинской площади: “Кто автор памятника А. С. Пушкину?” Зная отца как добросовестного профессионала журналистики, я, конечно, не соглашался со своей учительницей. Действительно, из множества сотен людей только с годами едва ли единицы стали отвечать правильно. Думаю, что в значительной степени в этом есть заслуга и моего отца, который неустанно пропагандировал творчество великого русского скульптора на страницах газет и журналов. Каких-либо определенных выводов из этих опросов отец тогда не делал. Ну не знает народ у нас Опекушина! И что? Хотя догадки у профессионального пропагандиста были уже тогда: это вполне осознанная “культурная” политика замалчивания одного из самобытнейших русских талантов. Только этим можно было объяснить, что до той поры советские искусствоведы не издали ни одной монографии, посвященной творчеству выдающегося русского скульптора, а библиография популярных изданий о нем едва насчитывала пару брошюр, и то посвященных более памятнику А. С. Пушкину, а не собственно жизненному и творческому пути А. М. Опекушина. Конечно, над тем, что это реалии не только информационной советской политики, а самой настоящей скрытой информационной войны против национальной русской культуры, вряд ли мой отец тогда задумывался. К сожалению, в открытую здоровый русский национализм в наших семьях воспитывать было не принято, тем более, что моя бабушка — мать отца, в свое время изгнанная с медицинского факультета Среднеазиатского государственного университета с формулировкой “за проявление антисемитизма”, пуще огня остерегалась этой темы в домашних разговорах.
В очередной раз отец основательно подошел к опекушинской теме во второй половине семидесятых, рассчитывая к столетию открытия памятника А. С. Пушкину наконец выпустить хотя бы небольшую книгу. Именно тогда была написана большая часть данного биографического очерка. В ходе его новых изысканий всплыл и пресловутый “еврейский вопрос”, примешавшийся к судьбе Опекушина не только при жизни, но и преследовавший его память и после смерти. Естественно, тогда отец не стал включать открывшиеся ему материалы в канву своей документальной истории.
Перед уходом из “Известий” на работу в Кремль отец вновь отправился в командировку в верхневолжские области. По результатам поездки у него в 1979 году вышла книжка “Право на подвиг”, в которую вошли как старые работы, так и новые очерки. Отец специально не стал включать в книгу опекушинские материалы, рассчитывая издать их к юбилею памятника отдельной книгой.
“Опекушинская” рукопись отца пополнилась тогда новыми эпизодами. Я в то время был студентом, уже сам занимался некоторыми архивными изысканиями и по просьбе отца во время поездки в Ленинград в Пушкинском доме, в архиве Русского музея, в Государственном историческом архиве, расположенном в бывшем английском посольстве и здании Сената, отыскал и частично скопировал некоторые документы, связанные с A. M. Опекушиным. Впервые благодаря отцовской просьбе я увидел в подлиннике автографы императоров Александра II, Александра III и Николая II и, возможно, благодаря именно этому по-настоящему проникся темой Русской Монархии. Впрочем, найденные мной документы отцу не пригодились. К сожалению, тогда политическая газетная текучка, да и реалии книгоиздательской политики не позволили ему осуществить свой замысел с книгой. К юбилею открытия памятника А. С. Пушкину был напечатан только небольшой его очерк в журнале “Огонек”.
