создавать у русских впечатления, что мы дурачим их, что может привести к резкому развороту (т. е. к сближению с Германией)»
1028.
По словам М. Карлея, «главным в политической повестке были «красная опасность» и «ненависть к социалистической революции»1029. Французская боязнь всего, что несло на себе советский отпечаток, достигла такой степени, что Biblioteque nationale, национальная библиотека в Париже, даже отказалась выставлять советские книги1030. Бонне в январе 1939 г. заявлял: «Я тщательно изучил франко-советский пакт. И я открыл, что мы никак не связаны им. Нам нет нужды отказываться от него, потому что он не принуждает нас автоматически присоединяться к России». В то время «Matin» на первой полосе призывала: «Направьте германскую экспансию на восток… и мы на западе сможем отдохнуть спокойно»1031. «Для французского правительства, — отмечал в этой связи М. Карлей, — пакт о взаимопомощи был просто страховым полисом от советско-германского сближения»1032. Последний аргумент «Литвинов использовал всякий раз, пытаясь повлиять на французское правительство…»1033 Ку-лондр по этому поводу предупреждал Париж: «…если Советский Союз не будет с нами, он будет против нас»1034.
Французы вернулись к соглашению только, когда Германия и Россия действительно подписали пакт. Но было уже поздно. На телеграмму Бонне воспользоваться статьями франко-советского договора о взаимопомощи от 1935 г. Наджиар смог лишь ответить: «Слегка поздновато»1035. Сарджент в то же время писал: «русские уже несколько лет настаивают на штабных переговорах как необходимом дополнении к франко-советскому пакту, от которых французы, отнюдь не без нашего участия, всегда отказывались».
Теперь Молотов поставил в этом деле точку. Нечего было держать нас за «наивных дураков», скажет он позднее1036.
Между тем во Франции «Страх перед завтрашним днем, — писал Суриц в ноябре 1937 г., — усиливается буквально на глазах; Франция видела опасность буквально повсюду и совсем потеряла голову»1037. Ж. Камбон доходил до утверждения, что: «Победоносной Франции пора привыкнуть к тому, что она представляет из себя меньшую силу, чем Франция побежденная»1038. Писатель Селин заявлял, что в случае войны: «Мы исчезнем, телесно и духовно, из этих краев, как галлы… От их языка не осталось и двадцати слов. Нам повезет, если что-нибудь, кроме слова «merde» (дерьмо), переживет нас»1039.
По поводу реакции французских правящих кругов на Судетский кризис советский полпред писал: «Никто из них, за исключением, может быть, одного Манделя, не чувствовал себя способным руководить современной войной. Ни у кого не было ни воли, ни энергии, ни хватки, ни размаха людей типа Клемансо и даже J 1уанкаре. Мысль невольно цеплялась за всякий выход, который отсрочивал такое решение, который предоставлял какую-то передышку, хотя бы купленную ценой унижения…»1040.
Действительно, второй лакмусовой бумажкой стали французские гарантии Чехословакии. В дни кризиса 1938 г. У. Черчилль отмечал, что Чехословакия на протяжении 20 лет была самым близким и самым верным союзником Франции. «Если в истории и имели место случаи, когда одна сторона обещала оградить другую своими вооруженными силами, всеми своими ресурсами, то это был как раз именно тот случай: Франция обещала сохранить границы Чехословакии всеми возможными средствами»1041.
И несмотря на это, Франция сдала своего союзника. Типичные заголовки французских газет того времени гласили: «Нет вдов, нет сирот для чехов» («Jesuis partout»), «Почему нужно умирать за дело судетцев?» («Grinegoire»), «Война, чтобы урегулировать чехословацкую проблему? Французы не желают этого» («La Republique»)1042. Требования расторгнуть союзнический договор с Чехословакией звучали как от ультраправых, так и от ультрапацифистов из социалистических партий. Французский институт по изучению общественного мнения, проводя в октябре опрос граждан, установил, что 57 % одобряют Мюнхенское соглашение (против — 37 %)1043.
Чехословаки однозначно восприняли поведение Франции как предательство. После Мюнхена глава французской военной миссии в Чехословакии генерал Л. Фоше писал Даладье: «Антифранцузские демонстрации снова имели место в Праге. Французский посланник говорит мне, что ему каждый день присылают ордена. Директор Французского института сказал мне, что будут распущены многие секции «Alliance francaise». Французские дипломы возвращают в институт… Я не могу забыть, к тому же, что однажды Вы сами… поручили мне заверить президента Бенеша, что нападение на Чехословакию немедленно приведет к выступлению французских сил. Воспоминание об этой миссии не в малой мере содействовало моему решению просить Вас освободить меня от моих обязанностей»1044.
Комментируя Мюнхенское соглашение, У Черчилль писал позднее: «Нет никакой заслуги в том, чтобы оттянуть войну на год, если через год война будет гораздо тяжелее и ее труднее будет выиграть… Решение французского правительства покинуть на произвол судьбы своего верного союзника Чехословакию было печальной ошибкой… Мы вынуждены с прискорбием констатировать, что английское правительство не только дало свое согласие, но и толкало французское правительство на роковой путь»1045.
С Францией теперь не считались не только Чехи, но и Германия. Гитлер после Мюнхена презрительно «называл линию Мажино пограничной полосой народа, готовящегося к смерти»1046. Когда же посол Франции попытался передать протест по поводу окончательного раздела Чехословакии статс-секретарь фон Вайцзекер откровенно послал… посла Франции. В самой Франции после Мюнхена политика правительства сдвинулась резко вправо, был разогнан Народный фронт и запрещена компартия. 6 декабря 1938 г. Франция подписываетсГерманиейпактоненападении. Журналистка Ж. Табуи в то время передавала впечатления английского чиновника, ставшего на званом обеде свидетелем разговора двух французских генералов. Они обсуждали, не лучше ли для Франции быть захваченной Гитлером, чем стать победительницей благодаря армиям Сталина. «У нас подобные слова в устах военных руководителей были бы расценены как измена, но вокруг этого стола с ними согласились, что показалось мне зловещим предзнаменованием»1047.
Лаваль еще в 1935 г. заявлял: «Мое германофильство… — это пацифизм французского народа; без улучшения отношений Франции с Германией мир не осуществим»1048. В 1936 г. Мандель утверждал, что «никто не решится предстать перед избирателями, как сторонник войны и защитник непримиримых позиций в отношении Германии… Выборы [в мае] должны пройти под знаком пацифизма»1049. Советский посол, прибывший в Париж в 1938 г., был обескуражен: «Когда присматриваешься здесь к печати, больше чем на половину захваченной фашистскими руками, к роли банков, трестов, реакционной военщины, когда наблюдаешь этот панический страх, смешанный с пиететом перед германской силой, немецкой «мощью», когда изо дня в день являешься свидетелем вечных оглядок, уступок, постепенной утраты своего собственного, самостоятельного лица во внешней политике, когда, наконец, видишь, как с каждым днем все больше и больше наглеет и подымает голову фашизм, то невольно возникают тревожные мысли и сомнения»… 1050.
Эти сомнения подтвердила германская агрессия против Польши, когда Франция и Англия в очередной раз предали страну, которой дали свои гарантии. Когда настал черед самой Франции,
