В СССР изначально, с 20-х годов, сложилось пять крупнейших Сил, воздействие которых на Власть сказывалось не по-западному, т.е. конституционно, а по-российски – мистически: Партия (партийный аппарат высшего и среднего звена), Армия, Госбезопасность, интеллигенция и молчаливый народ. Влияние всех этих Сил в послесталинское время распределялось в той примерно последовательности, в какой они выстроены. Разумеется, никаких числовых выкладок привести тут невозможно – никаких данных такого рода нет ни в СССР, ни на Западе, да и вряд ли подобные, столь свойственные России полумистические ипостаси можно положить на модный язык современной технократической науки. Утверждаем лишь, что наличие и действия этих Сил отчетливо сознаются политическими практиками в СССР, хотя по большей части подспудно или инстинктивно. Тем не менее все пять Сил очень четко очерчены и строго разграничены. Они консервативны, как все устойчивое, и мало перемешиваются меж собой (в послесталинское время). Объединяет их общая верхушка. Власть, где ипостаси, напротив, легко меняются: известный Шелепин в разное время возглавлял молодежь, КГБ и профсоюзы, пока не упокоился в недрах третьестепенного ведомства. Но такие (нередкие) скачки существуют, как правило, только на самом высшем уровне.
Безусловным лидером всей пяти Сил является Партия – так было даже тогда, когда по мановению Сталина ее терзала Госбезопасность в 1937 году (заметим, что в ту пору саму Госбезопасность не менее потрепали). Армия в СССР обычно стоит в стороне от текущей политической борьбы, но как огромная глыба нависает над Кремлем, и на нее очень и очень косятся все без исключения действующие лица. В новейшее время Армия дважды сыграла решающую роль: в июле 53-го, когда три генерала скрутили руки кровавому Берии, и в июне 57-го, когда Хрущев сверг сталинистское большинство в Президиуме ЦК; не вполне ясное, но несомненное влияние оказала Армия в переходное время октября 64-го и ноября 82-го. Госбезопасность всегда играла громадную роль для утверждения правящей группы и важную роль – в борьбе группировок за Власть. На авансцену политики она вышла лишь в краткий промежуток, после смерти Сталина, и была основательно распущена за авантюризм своих главарей; влияние Госбезопасти восстановилось в значительном объеме лишь в последние годы брежневского правления. До сих пор никак не были представлены персонально в верхушке Власти Интеллигенция и Народ, но это не значит, что влияние их равно нулю. Отнюдь. Интеллигенция, столь разгромленная при Ленине и столь послушная при Сталине, уже подняла голову при Хрущеве и сделалась влиятельной Силой при Брежневе. Такие опорные штабы Интеллигенции, как Академия наук или Союз писателей, весьма существенно влияют ныне на Власть. Правда, Интеллигенция не едина, в последние годы в ее верхах наблюдается ожесточенная междоусобица, однако в целом равнодействующую этой Силы можно провести.
Вопреки обратному мнению на Западе следует определенно утверждать, что молчаливый Народ вовсе не является статистом на советской политической сцене, что можно понять только из мистики русской истории и следствия ее – нынешней советской современности. Для кого-то станет новостью, но утверждаем, что советский народ, трудящиеся оказывают на Власть гораздо большее влияние, чем их собратья в Англии или Америке. Да, советский народ не бастует и его профессиональные организации – наполовину липа, да, все это так. Но известно, что масонские правители Англии и Америки совершенно не боятся забастовок, а их шумные профсоюзы строго контролируются (или даже управляются) теми же масонами. Рабочее движение на современном Западе – такая же игра для «быдла», как и президентские выборы, сегодня всем истинно образованным людям в России это стало слишком уж очевидным. Но в СССР Власть, не сотрясаемая строго дозированными взрывами «рабочего движения», тем не менее чутко прислушивается к Народу. (Госбезопасность, например, издавна собирает сплетни, слухи и даже докладывает об этом Власти.) Подобное происходит потому, что Власть очень боится народного недовольства, тем паче взрыва, и это понятно: у нас народное движение (если возникнет) не будет регулироваться ручными и подставными «рабочими партиями». Известно, что при малейшей заварушке в каком-нибудь цехе вся местная власть, до обкома включительно, буквально встает на дыбы от страха, сообщает об этом в ЦК и всячески пытается утишить обстановку. Нет, значение Народа в политическом устройстве СССР нельзя недооценивать.
Крепость положения правителя (Хрущев) или правящей труппы при номинальном правителе (Брежнев) определялась степенью поддержки каждой из этих пяти Сил. Хрущева в конце концов возненавидела Партия: отчасти за неумеренное поношение Сталина, а более всего – за зуд преобразований, истеричных и непродуманных, которые в итоге стали угрожать самому существующему порядку. Армия – тоже, прежде всего за погром 60-го года, за Жукова, за память Сталина. Госбезопасность – тоже, ибо при Хрущеве их ведомство было унижено и обессилено. Интеллигенция в ту пору была сплошь либеральной и поначалу Хрущева поддерживала, но грубость и глупость хрущевского вмешательства в культуру, нелепая «борьба с абстракционизмом» вызвали тут в последние годы его правления резкую враждебность. Народ ценил Хрущева за отмену сталинского крепостного права, но был очень недоволен начавшимися перебоями с продовольствием, нелепыми скачками в хозяйствовании, резней скота и проч. Итак, к концу своего правления Хрущев проигрывал со счетом 5:0. Отсюда и его закономерный личный итог и плохая память о нем.
Группа Брежнева вела себя гораздо осмотрительнее. Партия в общем оказывала ей поддержку, ибо тут постоянно прибавлялись большие материальные блага по закону, а еще больше – беззаконно, получив право на воровство, возможность открыто сажать детей на сладкие места, передавать нажитое по наследству, пользоваться разными западными благами и т.д. Армия тоже поддерживала, ибо несмотря на непопулярную там линию «разрядки», бюджет Вооруженных сил всегда был безграничен и бесконтролен (в отличие от хрущевского времени). Госбезопасность была «за», ибо получила тоже немалые блага, а кроме того – возможность спокойного существования, о чем не было и речи при Сталине и не вполне безмятежно было при Хрущеве. Сложнее обстояло дело с Интеллигенцией: при Брежневе она раскололась на две неравные и враждующие меж собой группы – либерально-еврейскую и русскую (названия эти отчасти условны, ибо немало чистокровных русских, женатых на русских же женах, – в группе первой, а во второй есть также люди самых разных наций). Более влиятельная и многочисленная группа либерально-еврейской интеллигенции в общем и целом во все времена поддерживала Брежнева (не без оговорок, особенно за слабость «разрядки» внутри страны). Малочисленная, но набиравшая силу русская группа все более и более резко выступала «против», уже совсем открыто в последние годы. Народ безусловно был «против», ибо никаких популярных идей, кроме пресловутой и надоевшей всем «борьбы за мир», режим Брежнева не выдвинул, а вакханалия воровства, наглого чиновничьего обогащения и упадка общественной нравственности стали слишком уже нестерпимы. Итак, к концу жизни Брежнева его группа все же вела игру со счетом 3,5:1,5 – вполне убедительный результат в политическом соревновании. Вот почему Брежнев умер спокойно и спокойно же был похоронен.
Таков был, выражаясь спортивным жаргоном, финиш двух последних правлений в СССР. Финиш разбирать и оценивать сравнительно легко, более или менее виден весь пройденный путь.
Ну, а старт? Угадать исход и будущие перспективы старта – вопрос очень трудный, как и всякий правильный прогноз в любой области, в политике же – особенно. Для лучшего понимания современности обратимся к опыту советского прошлого. Поистине беспримерный старт взял с первого дня революционного соревнования Ленин; отсутствуя 11 лет в России, едва осмотревшись после возвращения из мирной Швейцарии, он громыхнул Апрельскими тезисами так, что потряс не только многочисленных противников, но и весь небольшой круг соратников. Зато его будущие сторонники сразу услыхали желанный призыв и увидели высоко вздернутое знамя. Дальнейшее известно. Сталин начинал относительно осторожно и терпеливо, но в несколько кратких лет расшвырял, как хоккеист высшего класса, всех остальных наследников Ленина, одним из которых (и что бы ни говорили потом – не самым популярным из них) был он сам. Взяв старт вроде бы с малой скоростью, но сразу и вовремя подставив ножку соперникам, он повел гонку в одиночестве. Все случившееся потом тоже хорошо известно.
Следует признать, что блистательный старт Хрущева совершенно недооценивается общественностью – как нашей, так и зарубежной. Через четыре месяца после смерти Сталина именно он, без основательной даже поддержки, сокрушил всесильного палача Берию, по сути правившего от имени слабого и безыдейного Маленкова. Через шесть месяцев после смерти Сталина Хрущев выдвинул сентябрьскую программу подъема народного хозяйства, особенно на селе, а в ту пору там проживало более половины населения страны. Старт Брежнева был очень осторожным и осмотрительным, отчасти даже вялым, в этом просматривалась будущая слабость, нерешительность и вторичность политической линии его окружения во все времена его номинального царствования. Тем не менее следует признать, что старт его был вполне успешный и сулил хорошие результаты. Через пять месяцев после свержения Хрущева устами Брежнева была зачитана мартовская программа умеренных преобразований, исключавших хрущевское метание по крайностям и лихорадку социально-экономической жизни. Определенную популярность режим Брежнева приобрел также в широких слоях Партии, Армии, Госбезопасности и Народа, когда он умерил грубое и просто глупое поношение Сталина, которое сделалось хрущевской мозолью на языке, в последние для него времена. Как видно, в благоприятном в целом старте брежневской группы содержались и зародыши того политического оппортунизма, то отсутствие решительных и сильных идей и средств, которые лишь по счастливой случайности не привели эту группу к полному краху в последние годы этого подставного кагана с густыми бровями.
