Но и князь оказался не лыком шит. Достал он из-под плаща топор, и одним ударом развалил голову язычнику. Тот и пикнуть не успел. Народ, с одной стороны, понял намерения князя и разбежался: а ну как князь этим волхвом не ограничится? А с другой стороны, понял народ, что никакой он не святой, этот волхв. Собственной судьбы на считанные минуты вперед не видит, а туда же — вещает от имени вечности и на поколения вперед.
Еще в XIII–XIV вв., уже после монгольского нашествия, в городах могли проявляться самые натуральные «волхвы» — то есть языческие жрецы, а православные вели с ними нешуточные баталии. Не всегда только словесные.
В летописях XI в. утверждалось, что многие в деревнях приносят жертвы «бесам» — то есть языческим богам, жертвуют болотам и колодцам, молятся по языческой обрядности «под овином, или в роще, или у воды»[108].
По словам летописца, в начале XII в. языческие обряды «творят вятичи и ныне».
Ростовскую землю окрестили во второй половине XI в. усилиями епископов Леонтия и Исайи. Примерно в это же время окрещен и полуфинский Муром. Но это опять же — крещение городского населения.
В середине XII в. монах Печерского монастыря Кукша был убит в земле вятичей — как миссионер, за проповедь христианства.
На Белом озере посланный из Киева Ян Вышатич в XI в. пришел с «попином» и с «отроками», то есть с младшей дружиной, с христианами. А все смерды в этой местности были язычниками, и проповедей слушать не желали.
Финно-угорские племена на севере и северо-востоке Руси — сплошь язычники по крайней мере до середины XIX в. Проповедников хри, стианства они в лучшем случае прогоняли, а случалось и убивали.
Время исчезновения язычества можно определить довольно точно: язычники кладут в погребения вещи, необходимые покойнику в ином мире. Этот «иной мир» язычника существенно не отличается от «этого» мира. Христиане верят, что в мире ином вещи покойнику не нужны, и их с ним не кладут.
Не кладут и сопроводительную пищу — корчаги с кашей, сосуды с водой и молоком, куски разрубленных туш. Христиане не кормят покойника, не дают ему пищу на время похода в иной мир.
Естественно, христиане не сжигают трупы. Наоборот, для них важно, чтобы труп сохранялся полностью, лежа на спине и головой на запад. Мессия придет с востока, там вострубит труба… И мертвые встанут, сразу лицом к мессии.
Так вот — в домонгольское время языческие погребения известны по всей Руси. Везде. До середины XII в. не было на Руси области, в укромных уголках которой не жили бы и не справляли своих обычаев язычники.
Напомню: языческое капище Медвежий Угол громил Ярослав Мудрый спустя десятки лет после 988 г., в 1010 или 1015 г. А Збручский центр дожил до монголов… Вдумаемся: правит Ярослав Мудрый… Делит Русь между сыновьями… Идет по Руси лихая недобрая междуусобица; возникают, рушатся, дробятся новые государства. Растут новые городские центры, пишутся книги, осваивается целая новая страна в междуречье Оки и Волги.
Мстислав удалой получает от печенегов редкий и ценный подарок: чашу, сделанную из черепа его предка, князя Святослава. По одной версии, он тут же сжигает эту чашу в пламени погребального костра. По другой— она до сих пор лежит в запасниках одного южного музея… причем как минимум три музея уверяют, что именно у них и хранится подлинный череп Святослава.
Во Франции королева Анна Ярославна подписывает государственные документы, как «русская королева». Ее тетка бежит от своего впавшего в сатанизм мужа, германского императора Генриха.
А все это время в Збручский центр каждый год приходят паломники, самые завзятые язычники. Волхвы речитативом читают молитвы, жрут ритуальное мясо кабанов, торгуют языческими оберегами…
И вообще за пределами узкой полосы по Пути из варяг в греки язычником остается всякий, кому этого хочется.
В конце XIV в. на Западной Руси этого уже нет. Элементы языческого обряда доживают до середины — конца XIV в. разве что в глуши белорусских лесов. Но и там этого немного.
В Волго-Окском междуречье только в XV в. окончательно перестали класть в могилу с покойниками вещи: оружие, орудия труда с мужчинами; иглы, украшения с женщинами. Значит, часть современников уже Дмитрия Донского, во времена Куликовской битвы, и даже Ивана Третьего, во времена Стояния на Угре, оставались язычниками. Особенно в деревнях.
В XV в. финское население окрестностей нынешнего Петербурга поклонялось деревьям и фантастическим растениям, которые похожи на овец и приносят ягнят. Впрочем, и русские показывали иностранцам шапки, сделанные из шкуры этих фантастических существ.
Жизнь многих поколений на Руси прошла в стране с двумя верами: языческой и православной.
ДвоевериеНо и крещеные жили сразу в двух разных мирах: и в мире христианства, и в мире язычества. Не случайно же у всех первых князей — по два имени. Ольга крещена как Елена. Владимир крещен как Василий. Именем Ярослава Мудрого названы два города: Ярославль, и Юрьев. Оба города названы разными именами одного человека, потому что крестильное имя Ярослава Мудрого — Юрий.
Два имени имели и приближенные князей, бояре, и дружинники, и все простолюдины — все русские-русины, принявшие таинство крещения.
За этим обычаем — иметь имя христианское и имя языческое, стоит огромный пласт представлений, получивших название сначала в Церкви: двоеверие. Потом этот термин переняла и наука.
Двоеверие означает, что человек совершенно искренне ходит в церковь, крестится и молится Богу, вешает в доме иконы, крестит детей и уважает священников. Но так же он почитает и языческих богов, и может поклоняться им, приносить жертвы, беседовать с ними. Тоже совершенно искренне. А если ему сказать о странном противоречии, он страшно удивится: «Но это же совсем другое дело!»
В сознании двоеверцев одновременно существует и христианство, и язычество, и они как-то не особенно мешают друг другу. Постепенно, конечно, языческий пласт культуры тускнеет, слабеет, забывается, и через 2–3 поколения исчезает совсем. Об этом можно говорить так уверенно потому, что ничего нового и ничего специфичного для Руси в двоеверии нет. Такую стадию в своей духовной жизни прошли очень многие народы; ученые изучали явление на примере народов, крещенных в XVIII–XIX вв., и двоеверие изучено очень хорошо.
Как живут двоеверцы, прекрасно описал Тур Хейердал в своей книге про остров Пасхи. Его проводниками по миру языческих культовых пещер стали две местные дамы: Эрория и Марианна. Они ходят в церковь, слушают проповедь священника, выполняют все обряды. Они — католички. Но они одновременно верят в духов аку-аку, в колдовство, в прорицания и в необходимость приносить в жертву курицу перед тем, как идти в пещеру. Верят и в то, что происходят от кита, выброшенного бурей на берег. От самого натурального кита[109].
Правнучки кита, сжигающие курицу в земляной печи с присловьями древних молитв аку-аку, преспокойно идут в церковь, и ничто не мешает им считать самих себя и друг друга добрыми католичками.
Так и на Руси у многих христиан на всякий случай «был спрятан идол, выдолбленный или нарисованный»[110]. А то попросишь чего-то у Христа, а он не сможет или не захочет дать… Лучше заручиться поддержкой более понятного и привычного бога.
По крайней мере для всего домонгольского периода остается культ священных деревьев и камней. Причем священные дубы почитают даже князья: кланяются им; проезжая верхом, сходят с седла; привязывают ленточки к ветвям…
Под 1096 г. помещена летописная история в Новгороде: о том, как новгородские мореплаватели попадали в рай и в ад. Для Средневековья естественно видеть рай и ад как некие географические пункты. Как места, в которые можно ехать… и приехать. Данте Алигьери тоже ведь описал ад как пещеру, в которую вполне можно войти… как в любую другую.
Но во-первых, в самом описании рая и ада много языческого. И святые выглядят то ли князьями, то ли вождями. И бесы как-то подозрительно напоминают волхвов.
А во-вторых, известия о новгородцах, побывавших и в раю и в аду, серьез обсуждают…епископы. От Данте могли шарахнуться рядовые миряне:
— Он побывал в аду и вернулся!!!
Но священники-то, тем более облеченные высоким саном, и не подумали бы обсуждать этот Дантов Ад, словно срисованный с греческого Аида или с римского Тартара. А вот смоленский епископ Мефодий Натарский очень даже обсуждал приключения новгородцев.
Новгородский архиепископ Василий Калика в своем послании к тверскому епископу Феодору Доброму тоже приводит примеры, когда новгородские мореплаватели попадали в ад, или, скитаясь по морям, вдруг приплывали к острову, который оказывался раем.
По-видимому, и священники на Руси представляли себе потусторонний мир эдак очень материалистично… По-язычески.
