Особенно неудачным был для меня экзамен по химии, которую я не любил, не знал и знать не хотел. В результате, смешивая что-то в пробирке, чуть не взорвал класс вместе с экзаменаторами. Мне поставили тройку при условии, что больше никогда меня не увидят. Но в целом школу рабочей молодежи закончил не так уж и плохо. Четыре тройки (русский язык, алгебра, геометрия и химия), две пятерки, остальные четверки.
На выпускной вечер не явился. С Юркой Горностаевым и Игорем Лузиновым из параллельного десятого пропьянствовали где-то и только на другой день заявились, чтобы забрать аттестаты. Нас пожурили, но документ выдали. А позже получил я и фотографию нашего выпуска. Все состоялись как личности. Тот же Игорек, несмотря на то, что прихрамывал на своем протезе (одной ноги у него не было по бедро), закончил наш медицинский институт и стал хирургом. Говорят, неплохим. Как он выстаивал с протезом на ноге многочасовые операции, не представляю.
Не совсем обычный учитель
Еще один оставшийся в памяти учитель – Вадим Германович Рихтер, чистопородный немец с «Красного Перекопа», которого знали там все.
Воистину неисповедимы пути господни. В далеком 1956 году в наш класс вошел маленького роста человек, с очень непривычной для нас, перекопских ребят, внешностью. Двубортный костюм, галстук, гладко зачесанные светлые волосы, короткие усики над верхней губой, да еще в руках толстый потрепанный портфель, который не положил, а бросил на учительский стол. Одно это делало его непохожим на учителя в нашем понимании. Начал он, как и положено:
– Гутен таг, камраден. Вер ист хойте орднер?
Не все из нас могли понять сказанное, хотя и добрались до десятого класса. А означало ставшее традиционным приветствие: «Здравствуйте, товарищи! Кто сегодня дежурный?»
Он с самого начала стал говорить с нами только по-немецки. Понимаешь ты, не понимаешь – другого языка на уроке не признавал. И нам, особенно мастеровым мужикам лет под сорок, которых в вечернюю школу погнала производственная необходимость сохранения должности на комбинате, приходилось нелегко! Привыкли.
Не хотелось писать об этом, но что было, то было. Вадим Германович в те годы сильно злоупотреблял горячительными напитками и нередко на урок являлся навеселе. Бросив портфель на стол, вынимал из него кипу немецких журналов и раздавал нам. В киосках тогда, кроме газеты «Правда» и журнала «Огонек», купить ничего было нельзя. Заграница для граждан СССР являлась практически закрытой. Где брал он их, не знаю, но приносил и давал смотреть, читать – у кого как получится.
– Смотрите, читайте, учитесь, – бросал на ходу и исчезал.
Мы смотрели и балдели. Журналы даже не ГДР, а ФРГ, то есть с обилием рекламы, в том числе не очень пристойного содержания. По тем временам, конечно. И нам, естественно, хотелось узнать, что за теми картинками скрывается. И читали со словарем, надеясь на какое-то сокровенное знание. Но всегда оказывалась голая реклама. С «глянцем», получается, мы познакомились еще до хрущевской оттепели.
К экзаменам, которые сдавать пришлось без заболевшего исчезнувшего учителя, пришли с минимальными знаниями, но сдали все. Значит, верной была избранная Рихтером методика!
Учитель необычный. И если иногда от него попахивало не только одеколоном, мы из солидарности скрывали это. Он же в подобных случаях становился разговорчивым и, перемежая русскую речь с немецкой, рассказывал о войне, о немцах Поволжья и немцах вообще.
В войну он партизанил, что делало в наших глазах маленькую его фигуру более значимой. Но и в самых откровенных разговорах открывался не до конца.
Потому открытием стали для меня встречи с ним годы спустя. Встречались мы почти на равных: я редактировал в пединституте многотиражку, а он приходил на кафедру немецкого языка к профессору Н.А. Булах и почти всегда заглядывал ко мне в редакцию.
Заявление в военкомат он подал в первые же дни войны. Отказали по причине малолетства и, сдается мне, малого роста. Вспомнили при создании разведовательно-диверсионных групп, учтя и национальность, и знание вражеского, для него родного, немецкого языка. Пригласили на собеседование, очень обстоятельное и многозначительное, после которого капитан, долго беседовавший с ним и узнавший о нем все, предложил:
– Как смотрите на возможность повоевать в тылу?
Да он только и мечтал о том, еще в начале войны начав совершенствовать свой немецкий, достав учебник военного перевода с основными данными о вермахте.
Теперь предстояло пройти отбор через медицинскую комиссию, которой он почему-то боялся. А тут еще врач что-то подозрительно долго слушала сердце, и, когда спросила, чем он болел в детстве, Вадим резко ответил «Свинкой!». Врач только улыбнулась. Его признали годным для спецподготовки и зачислили в группу радистов, где он познакомился с такими же, как сам, ярославцами, но были и ивановцы, и даже несколько прибалтов. Объединяли их не только возраст (17-20 лет), но и горячее желание помочь Родине. Отдельная бригада особого назначения, в которой довелось служить Вадиму Рихтеру, была необычным воинским формированием. В ее составе оказалось немало иностранцев, изъявивших желание бороться с немецкими захватчиками.
Перед посылкой на задание обычно с ними беседовал сам начальник Управления, человек, овеянный легендами. Когда пришел черед Рихтера, прямо спросил:
– Пойдете с отрядом в глубокий рейд, где будет трудно? Как со здоровьем?
– Отлично, – поспешил заверить Рихтер. – Готов к выполнению любого задания.
– Ну, вот и радист для вас готов, – обратился генерал к человеку, сидевшему поодаль.
Так Вадим познакомился с непосредственным начальником, плотным человеком лет 45, назвавшимся просто дядей Володей, без звания и войсковой должности. Сразу после «утверждения» стали его экипировать и инструктировать. Для начала выдали новенькую рацию, а молоденький лейтенант познакомил с системой шифровки и дешифровки. Затем – оружие, обмундирование, продовольствие и даже чистейший медицинский спирт. Вадим рассчитывал получить еще и немецкий пистолет типа «Вальтер» или «парабеллум», но бывалый старшина вручил автомат ППШ с двумя дисками:
– Ишь, пистолет захотел, ты в тыл идешь, соображать надо!
К автомату с патронами добавил две гранаты и финский нож.
Спецгруппа состояла из трех человек: того самого дяди Володи, его неразговорчивого зама лет 27 и радиста Вадима Рихтера. Хотя имели собственное задание, в тыл врага шли вместе с диверсионным отрядом «Гвардия», насчитывавшим до 150 человек. Его боевым товарищем в отряде стал Николай Кепанов – старший радист отряда, тридцатилетний ярославец, живший где-то в районе Всполья. Они всегда старались находиться рядом. Не раз более опытный Николай спасал младшего друга. Один из таких случаев произошел, когда они вышли к реке Шаре. Стояла ранняя весна, не стаял снег. Речка неширокая. «Вроде нашей Которосли, – решили земляки, – но быстрая». А средств для
