на отличном русском языке.
«Я рассмеялся и сказал ему, что его лицо мне тоже знакомо, а заодно спросил, где он так хорошо выучил русский язык. Оказалось, в русском плену. И он начал рассказывать, как 16 декабря 1942 года руководил группой разведки из пятнадцати егерей: они шли через Местийский перевал из Кабардино-Балкарии в Сванетию… Стоило мне услышать эти названия, как я сразу вспомнил все. Это был Отто Бауэр».
16 декабря 1942 года Михаил Бобров сопровождал разведгруппу. Наших солдат было пятнадцать, как и в группе разведки немецких егерей. Через некоторое время наше охранение сообщило: с перевала стремительно спускается на лыжах группа немцев из дивизии «Эдельвейс». Когда гитлеровцы подошли к месту дислокации нашей группы, их взяли в клещи:
«Немцы защищались отчаянно. Бой длился минут пятнадцать. С нашей стороны потерь не было. Среди убитых фашистов мы обнаружили двоих раненых. Один, унтер-офицер, поджав ноги к груди, лежал на боку – пули попали ему в живот. Другой сидел, крепко обхватив окровавленные ноги. Он оказался обер-лейтенантом, старшим группы егерей. Это был отменный альпинист и горнолыжник. Звали его Отто Бауэр. Бойцы соорудили из трофейных лыж сани-волокуши и уложили на них раненых пленных» [400].
Никому из наших разведчиков не пришло в голову пристрелить тяжело раненного в живот немца. Никому из советских врачей не пришло в голову не лечить другого немца, раненного в ноги. Никому из офицеров или солдат не пришло в голову расстрелять пленного и раненого Отто Бауэра после того, как он УЖЕ рассказал все, что знал. Его лечили, его спасли. Потом отправили в лагерь для военнопленных, откуда он в итоге и вернулся в Германию. А что Михаил Бобров? Он, взявший немца в плен, приходил к нему поговорить, помогал изучить русский язык. И это несмотря на то, что сам был из блокадного Ленинграда, а значит, прекрасно знал, что происходило в родном городе и в родной стране из-за таких вот отто бауэров. За десять месяцев до пленения германских егерей, 12 февраля 1942 года, у Михаила Боброва скончалась мама – блокада и голод продолжали свою страшную жатву. А кто организовал эту блокаду? Кто стрелял по Ленинграду, кто бомбил замерзший и умирающий от голода город? Друг Михаила Боброва, также альпинист и верхолаз, Алоиз Земба влюбился в красивую девочку-официантку в столовой Петропавловской крепости. Когда в столовую попала немецкая авиабомба, то в развалинах нашли только ее руку. И вот Алоиз Земба прижал оторванную конечность к груди и долго с ней ходил. Через несколько месяцев он умер от истощения…
Михаил Бобров мог предъявить Отто Бауэру много счетов. Но он не мог ненавидеть раненого немецкого егеря:
«Я частенько заходил к нему в госпиталь. Он занялся изучением русского языка, и мы подолгу беседовали. Мне трудно объяснить почему, но я не чувствовал к нему никакой вражды: на больничной койке лежал раненый альпинист, которого наши военные медики старательно возвращали к жизни. Наверное, это и есть главное чудо человеческой души – врожденная потребность любить другого человека… Едва ли приходится удивляться тем странным на первый взгляд, а на самом деле нормальным человеческим отношениям, которые складывались между мной, русским военным альпинистом, и пленным немецким егерем, и тому самоотверженному милосердию русских врачей, которые всех нас выхаживали. После выздоровления обоих эдельвейсовцев отправили в лагерь для военнопленных под Тбилиси. Я хорошо помню, как перед отъездом Бауэр встал на колени и по-русски благодарил врачей за спасенную жизнь» [401].
В то время не только Отто Бауэр – вся Европа стояла на коленях и благодарила русского солдата и Советский Союз за спасение от смерти и освобождение от страданий. Авторитет Советского Союза был колоссальный. Пока его не угробил Никита Хрущев, начав кампанию, равной которой по глупости и самоубийственности нет в человеческой истории. Политик, загнавший Гитлера в гроб, был представлен как палач своего и других народов, победа – как цепь случайностей. Ведь если «вопреки Сталину» побеждали советские маршалы, значит, это являлось случайностью: общий план действий всегда определяет Главнокомандующий, а он, если верить хрущевской лжи, «воевал по глобусу».
Большинство решений Хрущева, которые на самом деле были абсолютно преступными по отношению к интересам вверенного ему государства, уже известны в нашей стране. Передача Крыма Украине, согласие на «возвращение» части Курильских островов Японии, вывод войск из Австрии в одностороннем порядке и без всякой надобности. Хрущев смешал с грязью дело, имя и достижения товарища Сталина.
В очередной раз обратим внимание на то, что публикуемые повсеместно цифры так называемых сталинских репрессий являются злонамеренным вымыслом или бездумным его повторением. Реальные данные в очередной раз озвучил глава ФСБ. А. В. Бортников привел следующие данные о репрессиях: «Количество осужденных за контрреволюционные и иные особо опасные государственные преступления, в том числе за бандитизм и военный шпионаж, в 1921–1953 годах – 4 060 306 человек. Из них к высшей мере наказания приговорены 642 980, к ссылке и высылке – 765 180. Об этом говорят архивные материалы. Все другие цифры являются дискуссионными» [402].
Еще раз: 642 980 человек были приговорены по приговорам суда к высшей мере с 1921 по 1953 год. За 33 года. Много? Да. Но никаких «десятков миллионов», даже «миллиона» расстрелянных никогда не было. Глава ФСБ дипломатично сказал, что «все другие цифры являются дискуссионными». На самом деле все остальные цифры просто ложные. Но откуда взялись постоянно повторяемые «демократами» басни о десятках и даже сотнях миллионов репрессированных? Опять-таки от Хрущева. Прекрасно зная те цифры, что привел глава ФСБ Бортников (потому что они взяты из записки министра Круглова для самого Хрущева!), Никита Сергеевич никаких конкретных данных в своем докладе не привел. И тем самым дал старт соревнованию политических фантастов на тему, «кто больше людей “убьет” и припишет это Сталину». Наиболее известным в этой сфере стал Солженицын, который в своем «Архипелаге ГУЛАГ» написал о 66 млн человек, назвав их «жертвами сталинских репрессий», а позже даже «уточнил» эту цифру до 110 млн. И ведь эту книгу у нас сейчас проходят в школе! То есть ложь начинается со школьной скамьи…
Из густого замеса лжи состоит не только доклад Хрущева на XX съезде КПСС, но и вся история его появления на свет. Во-первых, Хрущев прочитал текст не во время съезда, а уже после объявления о его закрытии. Во-вторых, этот доклад в ЦК КПСС и даже в Президиуме ЦК не обсуждался, и никто не уполномочивал Хрущева зачитать его на съезде от имени ЦК КПСС. Говоря иное,
