Je vois par la lettre que vous avez écrite à Natalie que Vous êtes très mécontente de moi à cause de ce que j'ai fait part à Афанасий Николаевич des prétentions de Mr Polivanof. Il me semble que je vous en ai parlé d'abord. Ce n'est pas mon affaire de marier les demoiselles, et que Mr Polivanof soit agréé ou non, cela m'est parfaitement égal, [573] mais vous ajoutez que ma démarche me fait peu d'honneur. Cette expression est injurieuse et j'ose dire que je ne l'ai jamais méritée.
J'ai été obligé de quitter Moscou pour éviter des tracasseries qui à la longue pouvaient compromettre plus que mon repos; on me dépeignait à ma femme comme un homme odieux, avide, un vil usurier, on lui disait: vous êtes une sotte de permettre à votre mari etc. Vous m'avouerez que c'était prêcher le divorce. Une femme ne peut décemment se laisser dire que son mari est un infâme, et le devoir de la mienne est de se soumettre à ce que je me permets. Ce n'est pas à une femme de 18 ans de gouverner un homme de 32. J'ai fait preuve de patience et de délicatesse, mais il paraît que l'une et l'autre est duperie. J'aime mon repos et je saurai me l'assurer.
A mon départ de Moscou vous n'avez pas jugé à propos de me parler d'affaire; vous avez mieux aimé faire une plaisanterie sur la possibilité d'un divorce, ou de quelque chose comme ça. Il m'est indispensable cependant de savoir définitivement ce que vous avez résolu à mon égard. Je ne parle pas de ce qu'on a été intentionné de faire pour Natalie; cela ne me regarde pas et je n'y ai jamais songé malgré mon avidité. J'entends les 11,000 roubles que j'ai prêtés. Je n'en demande pas le payement, et ne vous presse en aucune manière. Je veux seulement savoir au juste quels sont les arrangements que vous jugerez à propos de prendre, afin que je prenne les miens en conséquence.
Je suis avec le respect le plus profond
Madame
Votre très humble et très obéissant serviteur Alexandre Pouchkine.
26 juin 1831.[574] Sarsko-Sélo [575]
621. E. Ф. Розен — Пушкину. 27 июня 1831 г. Петербург.
В такое время, где наша неверная жизнь невернее вдвое, спешу моею сердечною Вам благодарностию за Ваше дружеское письмо, почтеннейший Александр Сергеевич!
Будучи принят в службу с назначением состоять при Дежурстве Главн.[ого] Штаба, я остаюсь здесь — в соседстве Вашем — и уеду только тогда, когда двинется всё Дежурство; но тем не менее лестен для меня Ваш Горацианский прощальный привет. Вменяя себе в приятную обязанность удовлетворять желаниям Вашим — по мере сил моих — посылаю Вам требуемую пиэсу: 26-ое мая. Поправьте, что Вам не понравится, и позвольте поместить в Альционе. —
Благодарю Вас за обещание дать мне стихов своих; оставьте их у себя до удобного случая. Приготовляю всё нужное для перевода Бориса, и как скоро можно будет, приеду к Вам. Не взирая на жестокую у нас смертность, надеюсь еще увидеть и обнять Вас дружески. Щеглов умер; ввечеру был еще здоров — а в ночь скончался. Много умерло людей, умрет еще более — смерть у каждого за спиною! Слава богу, что Вы в безопасном месте! Чернь наша сходит с ума — растерзала двух врачей и бушует на площадях — ее унять бы картечью! — Государь говорил с народом; будущий историк сохранит для потомства его прекрасные слова… Коленопреклоненная чернь слушала… тишина… один царский голос на площади раздавался [576] — Как звон святой! Величественное зрелище!..
Со всем почтением
Ваш поклонник и доброжелатель Розен.
Сего 27-го июня 1831. С.-Петербург.
26-ое мая. *
В дни соловья, во дни утех и цвета,
Когда с небес слетают счастья сны,
Есть празднество — великое для света:
Как торжество, как лучший день весны,
Мы празднуем рождение Поэта,
Чьей жизнию мы все оживлены!
Сей день богам в хвалу и честь мы ставим —
Так! Гения сошествие мы славим!
Давно ль еще, таинственный как рок,
С уставами ничтожной жизни в ссоре,
По областям Поэзии он влек
Сомненья век, блистательное горе!
Как грозный дух, как бедствия пророк,
Давно ль блуждал в эфирном неба море,
Неведомым, причудливым путем —
Полночное светило с бунчуком!
Но разлился живой рассвет с востока…
Мадоны лик, как солнце, восходил —
И веяли горе́ туманы рока
В дыхании светила из светил!
Сей чудный лик, для нашего пророка
Игрой лучей весь мир преобразил…
И ценит жизнь Поэт — уста Мемнона
Теперь звучат напевами Сиона!
Барон Розен
С.-Петербург. 1831 года.
____________
* См. Северные Цветы на 1830 год, отделение Поэзии, стран. 98.
622. П. А. Осиповой. 29 июня 1831 г. Царское Село.
Je différais de vous écrire, m'attendant à tout moment à vous voir nous arriver; mais les circonstances ne me permettent [577] plus de l'espérer. C'est donc par écrit, Madame, que je vous félicite et que je souhaite à M-elle Euphrosine tout le bonheur dont ici-bas nous sommes capables et dont est si digne un être aussi noble et aussi doux.
Les temps sont bien tristes. L'épidémie fait à Pétersbourg de grands ravages. Le peuple s'est ameuté plusieurs fois. Des bruits absurdes s'étaient répandus. On prétendait que les médecins empoisonnaient les habitants. La populace furieuse en a massacré deux. L'Empereur s'est présenté au milieu des mutins. On m'écrit: „Государь говорил с народом. Чернь слушала на коленах — тишина — один царский голос как звон святой раздавался на площади“. — Ce n'est pas le courage ni le talent de la parole qui lui manquent; cette fois-ci l'émeute a été apaisée; mais les désordres se sont renouvelés depuis. Peut-être sera-t-on obligé d'avoir recours à la mitraille. Nous attendons la cour à Sarsko-Sélo, qui jusqu'à présent n'est pas encore attaqué de la contagion; mais je crois que cela ne tardera pas. Que Dieu préserve Trigorskoe des sept plaies de l'Égypte; vivez heureuse et tranquille et puissé-je me retrouver un jour dans votre voisinage! et à propos de cela, si je ne craignais d'être indiscret, je vous prierais, comme bonne voisine et bien chère amie, de me faire savoir si je ne pourrais pas faire l'acquisition de Savkino, et quelles en seraient les conditions. J'y bâtirais une chaumière, j'y mettrais mes livres et j'y viendrais passer quelques mois de l'année auprès de mes bons et anciens amis. Que dites-vous, Madame, de mes châteaux en Espagne ou de ma chaumière à Savkino? pour moi, ce projet-là m'enchante et j'y reviens à tout moment. Recevez, Madame, l'hommage de ma haute considération et de mon entier dévouement. Mes hommages à toute votre famille; agréez aussi ceux de ma femme, en attendant que je n'aie eu l'avantage de vous la présenter.
Sarskoe-Sélo.
29 juin 1830. [578] [579]
Адрес: Ее высокородию м. г. Прасковии Александровне Осиповой. В Опочку.
623. M. П. Погодину. Конец (27–30) июня 1831 г. Царское Село.
Сердечно благодарю Вас и за письмо и за Старую статистику. Я получил все экземпляры вчера из П.[етер]Б.[урга] и не знаю, как доставить экз.[емпляры], следующие великим князьям и Жуковскому. Вы знаете, что у нас холера; Царское Село оцеплено, оно будет, вероятно, убежищем царскому семейству. В таком случае Жуковский будет сюда и я дождусь его, чтоб вручить ему Вашу посылку. Напрасно сердитесь Вы на него за его молчание. Он самый неокуратный корреспондент, и ни с кем не в переписке. Могу Вас уверить, что он искренно Вас уважает. Вы удивляете меня тем, что трагедия Ваша еще не поступила в продажу. Веневитинов сказывал мне, что она уже вышла, потому-то я и не хлопотал об ней. Непременно надобно ее выдать, и непременно буду писать при первом случае об этом к Б.[енкендорфу]. Холера и смерть цесаревича нас совершенно смутили; дайте образумиться.
Пишите Петра; не бойтесь его дубинки. В его время вы были бы один из его помощников; в наше время будьте хоть его живописцем. Жалею, что Вы не разделались еще с Московским университетом, который должен рано или поздно извергнуть вас из среды своей, ибо ничего чуждого не может оставаться ни в каком теле. А ученость, деятельность и ум [не созданы] чужды Московскому университету.
У нас есть счетец. За мною процентов было 225 рублей; из оных отдал я Вам, помните, 75 — итого остается 150, кои вы получите, как скоро получу оброк со Смирдина.
Пишите ко мне прямо в Царское или Сарское Село. От Смирдина отделен я карантином. Ваших препоручений косательно книг покаместь не могу выполнить, по многим причинам. Простите, до свидания.
А. П.
624. П. А. Плетневу. 3 июля 1831 г. Царское Село.
Скажи мне, сделай одолжение, жив ли ты? что ты намерен делать? что наши? Экие страсти! Господи Сусе Христе!
Ради бога, вели Смирдину прислать мне денег, или я сам явлюсь к нему несмотря на карантины.
Знаешь ли что? я жив и здоров.
Прощай. 3 июля.
Я переписал мои 5 повестей и предисловие, т. е. сочинения покойника Белкина, славного малого. Что прикажешь с ними делать? печатать ли нам самим или сторговаться со Смирдиным? R. S. V. P. [580] [581]
Жена моя кланяется твоей, и желает вам здравия.
Адрес: Его высокоблагородию м. г. Петру Александровичу Плетневу. В С. Петербург, в Екатерининский институт.
625. П. А. Вяземскому. 3 июля 1831 г. Царское Село.
Получил я письмо твое (вероятно от Федосея Сидоровича, по крайней мере на печате вырезан крест и якорь и надпись бог моя надежда). Ты требуешь назад свою мебель. Эх, милый! Трудно в Царском селе мне будет найти новую. Нечего делать, возьми себе назад. Только мне жаль будет тебе оставить ее за ту же цену. Ей богу, Ваше сиятельство, больше стоит. Она мне досталась по оказии и по знакомству; право не грех прибавить рублей сто. По газетам видел я, что Тургенев к тебе отправился в Москву; не приедешь ли с ним назад? это было бы славно. Мы бы что-нибудь и затеяли в роде альманаха, и Тургенева порастрепали бы. Об Адольфе твоем не имею ника[ко]го известия; Плетнев отделен от меня холерою, ничего не пишет. Ждал я сюда Ж.[уковского], но двор уже не едет в Царское село, потому что холера показалась в Пулкове. В П.[етер]Б.[урге] народ неспокоен; слухи об отраве так распространились, что даже люди порядочные повторяют эти нелепости от чистого сердца. Двух лекарей народ убил. Царь унял возмущение, но не всё еще тихо. Из армии известия не имеем. Вот 187 тебе всё что знаю. О литературе не спрашивай: я не получаю ни единого журнала, кроме С. Пет.[ер]б.[ургских] Ведомостей, и тех не читаю. Рославлева прочел и очень желаю знать, каким образом ты бранишь его. Разговоров о Борисе не слыхал и не видал; я в чужие разговоры не вмешиваюсь. Не пишу покаместь ничего, ожидаю осени. Элиза приготовляется к смерти мученической, и уже написала мне трогательное прощание. Ты что? Вышел ли Фон-Визин из ценсуры и поступил ли в печать. К стати о цензуре: Щеглов умер: не нашего полку, чужого. — Отец мой горюет у меня в соседстве, в Павловском; вообще довольно скучно.
