Кладо был глубоким теоретиком, и хотя в свое время и был строевым офицером, но мало плавал и в военных действиях участия не принимал[298]. Поэтому и его лекции носили исключительно теоретический характер и большой пользы мы от них не имели.
Имя Кладо прогремело в Японскую войну. Он служил тогда в военно‑морском отделе Главного морского штаба и считался спецом по тактике и стратегии, которые в те времена были в загоне. Когда у нас начались неудачи и возник вопрос о посылке на Дальний Восток 2‑й эскадры в помощь Артурской, то он вместе с известным журналистом Меньшиковым[299] (бывшим офицером Корпуса флотских штурманов) поднял яростную кампанию на страницах «Нового Времени» за посылку на Дальний Восток решительно всех кораблей, находящихся в Балтийском море, да и в Черном. Он, пользуясь непониманием широких кругов публики, делал подсчеты орудий, разрывной способности снарядов, броневой защиты и т. д., доказывая, что если будут посланы и самые устарелые корабли, то это принесет пользу. Шум вокруг этих статей поднялся большой, и самым печальным было то, что убедилось и начальство. Под председательством самого государя собралось совещание, на котором было решено послать даже такие старые корабли, как «Адмирал Сенявин», «Адмирал Апраксин», «Адмирал Ушаков» и «Император Николай I»[300].
Тем временем эскадра адмирала Рожественского покинула Россию, и лейтенант Кладо состоял в штабе адмирала на роли флаг‑капитана по оперативной части. Но, когда произошел Гульский инцендент и потребовалось послать офицера с эскадры, который мог бы выступать на разбирательстве этого дела в Париже с защитой точки зрения адмирала Рожественского, то он послал Кладо. Говорили, что адмирал обрадовался случаю от него избавиться. В Париже Кладо выступал хорошо, и его доказательства принесли большую пользу.
Затем, когда Цусимская катастрофа и сдача эскадры адмирала Небогатова доказали абсурдность утверждений Кладо, его уволили в отставку. Однако через, кажется, шесть месяцев он был принят обратно, но уже с зачислением по Адмиралтейству, то есть в нестроевой состав флота. Все же тогда Кладо был ценным человеком, так как был знатоком военно‑морских вопросов и выдающимся писателем.
В результате Кладо оказался у нас профессором и нас учил, как надо вести войну.
Кладо по происхождению был греком и умел, как говорится, устраиваться. Но и, несомненно, он был очень образованным и начитанным в области военно‑морских наук.
На личностях таких профессоров, как генерал‑лейтенант Крылов[301], генерал‑майор Овчинников, генерал‑лейтенант Аренс, ген. шт. генерал‑майор Гиссер, приват‑доцент Полуэктов и др., я не буду останавливаться, так как это были, бесспорно, выдающиеся ученые и обладали большой известностью.
Но я позволю себе остановиться на преподавателе истории Русско‑японской войны и одного из отделов тактики – капитане 2‑го ранга Немитце. Сам по себе это был очень способный человек, но как преподаватель академии он совершенно не годился. Особенно потому, что относился к своим обязанностям чрезвычайно цинично. К чтению истории Русско‑японской войны Немитц совершенно не был подготовлен, и поэтому нам ровно ничего не дал. Да и дальше изложения политической обстановки до войны не пошел. Мы, наверно, не хуже его знали все события этой войны. Что касается тактики, которую он пытался преподавать, то его импровизацию никак нельзя принять за науку. Он делал нам по этому предмету письменные работы, но из этого ничего хорошего для него не вышло, кроме столкновения с Моласом, который просто заявил, что его задания считает абсурдными. Вышли в этом направлении неприятности и у некоторых других, и в том числе и у меня. Это особых последствий не имело, но Немитц нам сильно испортил средний балл.
Не знаю, что за человек был Немитц, но революция сняла маски с многих людей, сняла и с него – он сразу ее воспринял и докатился до того, что командовал красным Черноморским флотом, но чем‑то не понравился своим новым хозяевам и погиб в руках Чека[302].
Еще выделялся самый молодой из преподавателей, лейтенант А.Д. Бубнов. Это был очень способный человек, обладавший большой памятью. Он умел говорить и говорил с большим апломбом. Его лекции производили большое впечатление на слушателей. Он прекрасно разработал исследование Трафальгарского боя, и этот бой стал его коньком. В своих тактических выводах Бубнов обычно исходил из него. Некоторые его лекции мы слушали с увлечением ввиду увлекательности их изложения. Тогда еще у него не было достаточной эрудиции, но впоследствии из него должен был выработаться прекрасный профессор.
Очень серьезным лектором по тактике артиллерии был капитан 2‑го ранга Игнатьев. К сожалению, будучи чрезвычайно занятым, он еще не успел как следует разработать свой курс и поэтому было трудно его усваивать.
Второй год прошел так же быстро, как и первый. Опять пришла весна, и пришлось держать экзамены. Они были окончательными, так как третий год считался дополнительным, и на нем лекции не читались, а каждый слушатель должен был разработать заданную тему и доложить перед профессорской комиссией. Если такой доклад ее удовлетворял, то слушатель признавался окончившим дополнительный курс.
Ввиду того, что было очевидно, что далеко не все будут оставлены на дополнительный курс, то мы решили устроить выпускной обед после экзаменов. Приятно было провести последний вечер всем вместе и вспомнить время, проведенное в стенах академии, которое нас очень сблизило. Обед был устроен у Эрнеста и затянулся за полночь. Но и потом не хотелось расходиться, и мы решили ехать в Луна‑парк. У Кариптского был автомобиль, и он взялся доставить сразу всех (одиннадцать человек) по назначению. Это предложение было с радостью одобрено, и мы стали рассаживаться. Более солидные втиснулись внутрь, но более молодым пришлось стоять даже снаружи. Ехали очень медленно. Городовые косились на столь нагруженный автомобиль, но была ночь, так что это необычное явление допускалось. Нас такое путешествие очень забавляло, и больше всех забавлялся наш патриарх Молас.
Добрались вполне благополучно. К чести фирмы «Бенц», рессоры выдержали. В Луна‑парке добросовестно испробовали все аттракционы, потом Остелецкий уговорил еще посидеть в ресторане, так что домой добрались часам к пяти.
Но мы еще не совсем расставались, так как предстояло выполнить летние работы. Нас послали на корабли Балтийского флота, и мы должны были разработать ответы на несколько вопросов по тактике артиллерии. Эта задача была довольно‑таки сложной, тем более что никаких руководителей мы не имели.
Пришлось опять ехать в Ревель и там присутствовать на всех стрельбах бригады линейных кораблей. Но, так как она не так уже часто выходила на стрельбы и были большие перерывы, то у нас оказывалось и не так‑то много занятого времени. Это давало возможность предаваться летнему отдыху.
Лето 1913 года в Ревеле прошло очень оживленно. На рейде почти всегда находились большие корабли Действующего флота и, конечно, Артиллерийский отряд. Часто бывал и «Рюрик» под флагом начальника Действующего флота.
В августе выяснилось, что адмирал с бригадами линейных кораблей и крейсеров совершит плавание в заграничные воды. Целью плавания было посетить порты Англии и Франции, чтобы сделать визиты флотам дружественных держав.
Нам, слушателям, не было обязательным идти в это плавание, но большинство из нас решило воспользоваться случаем и побывать за границей.
Я решил идти на линейном корабле «Андрей Первозванный», командира которого капитана 1‑го ранга А.П. Зеленого[303] хорошо знал. Он и его старший офицер капитан 2‑го ранга Бардуков[304] охотно согласились, и я немедленно перебрался на корабль.
Это плавание было особенно приятным, так как я уже два года сидел на берегу, и тянуло в море.
Обе бригады из Ревеля вышли прямо в Плимут, их конвоировал полудивизион (4 миноносца) Особого назначения, состоявший из миноносцев типа «Пограничник». Весь поход погода была благоприятной; стояли солнечные дни.
Как я уже упоминал, линейный корабль «Андрей Первозванный» и «Император Павел I» были додредноутовского[305] типа, и на них были учтены «уроки» Японской войны. Это выразилось в сплошном броневом поясе, от носа до кормы, благодаря чему не имелось бортовых иллюминаторов и жилые помещения освещались только через палубные световые люки. Из‑за этого же пришлось устроить сложную вентиляционную систему. Тем не менее в каютах в жаркую погоду температура была очень высокой, а свет, проникавший через палубные иллюминаторы, постоянно заслонялся ногами ходящих по палубе, и это было очень неприятно. Особенно если кто‑нибудь вдруг останавливался и, не обращая внимания, что наступил на стекло, долго стоял на одном месте.
