«Каждое событие имеет право на огласку».
И очень скоро выяснилось — не каждое событие в независимой Украине имеет на это право. Одни события не имели права на огласку, так как это было «непатриотично». Еще бы — «страна так долго страдала под московским ярмом, а вы в своих материалах ставите вопрос о естественности, точнее — неестественности политического союза коммунистических бюрократов и красных директоров, с одной стороны, каторжников-УГС-овцев и профессиональных украинских поэтов и писателей, с другой». Именно так поучали меня новые высокие должностные лица, с которыми мы пережили несколько бурных, мягко говоря, дней и ночей с 19 по 24 августа 1991 года.
Другие события не имели права на огласку, например, потому, что это означало автоматическое непопадание в премьерский или президентский пул, автоматическое непопадание в президентский или премьерский самолет, направляющийся с очередным визитом в очередную демократически развитую (или не очень) страну.
Еще какие-то там события не могли быть оглашены потому, что об этом просил один из профессиональных пресс-секретарей одного из наиболее уважаемых сейчас государственных ведомств, в кабинете которого перевербовали наших братьев и наших сестер меряно-немеряно.
Кое-что не оглашалось по соображениям политической целесообразности или политической моды. Ну, например, немодно было писать что-то такое неприятное о никому не известном народном депутате и не известном никому директоре не известного никому тогда машиностроительного завода, который внезапно для себя, окружающих, страны и мира попал в кресло главы правительства чуть ли не самого большого европейского государства, хотя родная его жена искренне считала — ее мужу надо о пенсии думать и о рыбалке, а не о том, как страной руководить.
«Каждое событие имеет право на огласку».
Мир нуждался во все большей и большей информации об Украине. О ее экономике и о ее прошлом. О ее Вооруженных силах и о ее культуре. О железных дорогах, отелях, политиках, городах, людях, театрах, шахтах, старых заводах, новых предприятиях, политических процессах, природных особенностях, состоянии сельского хозяйства, объемах прироста валового внутреннего продукта, финансовой системе, политических партиях… Одним словом — все, обо всем, и главное — немедленно.
Такой бешеный спрос породил спекулятивный (в лучшем понимании этого слова!) спрос на рынке журналистской работы. Журналистом тогда мог стать кто угодно, требования были небольшие. А именно — уметь быстро и, главное, лапидарно, но толково, писать и говорить на разные темы по-русски и по-украински, иметь хотя бы мыльные понятия о разных вещах, не пить на работе крепких алкогольных напитков, владеть английским по крайней мере в объеме 5-го класса советской средней школы, не носить белые носки и спортивные костюмы в парламенте, на пресс-конференциях в Кабмине и на брифингах в Администрации Президента (необязательно). Наверное, все.
«Каждое событие имеет право на огласку».
Газеты, журналы, информационные агентства, телевизионные компании, радиостанции, представительства и редакции иностранных СМИ вырастали в Киеве, прошу прощения за банальность, как грибы после сильного дождя. Неумолимые экономические и политические реалии посткоммунистической Украины выкашивали их, СМИ, и, следовательно, работающих в них журналистов, как ловкий косарь скашивает рожь во время жатвы. На месте выкошенных, переработанных и переваренных немедленно вырастали новые. Процесс приобрел необратимый характер.
Необратимый характер приобрел и процесс подготовки все новых и новых журналистов специализированными и не совсем факультетами многочисленных университетов и институтов, с одной стороны, переезд десятков и сотен молодых и не очень людей из так называемой «провинции» в столицу, с другой.
Предложение сначала удовлетворило спрос, а потом, в полном соответствии с законами природы, превысило его. И здесь окончательно произошло то, что должно было произойти. А именно: возникла новая разновидность рабства — рабства одной из ключевых в любом обществе социальной группы — группы, отвечающей за коммуникацию между всеми другими группами в этом обществе.
«Каждое событие имеет право на огласку».
Суть этого рабства заключалась в следующем.
Первое. Новые собственники новых СМИ часто создавали их не как бизнес-проекты, а как проекты политические. Иными словами, убыточность телеканала, радиостанции, газеты, журнала, со временем — сайта, их не интересовала по определению. Интересовала прежде всего политическая составляющая этих проектов — убыточность медийной составляющей они покрывали за счет доходов от других видов своего многопрофильного, как правило, бизнеса.
Второе. Лицензии, прежде всего телекомпаниям, могли выдаваться (так, для страховки на будущее) государством с незначительными процедурными нарушениями, что позволяло при необходимости просто и грубо шантажировать владельцев.
Третье. Фискальная политика государства была построена так, чтобы «передавить» большую часть экономики в «тень». Практически это означало — реальные доходы владельцев (в случае если они все-таки были) не декларировались; соответственно, не декларировались и размеры вознаграждений, которые получали за услуги высокие и не очень государственные мужи, ответственные за выдачу различных лицензий и разрешений; соответственно, не декларировалось и реальные заработные платы журналистов. Задекларированное для налоговой жалованье составляло, например, 100 у.е. Реальная зарплата могла превышать эту цифру в 10, 30, 50, вообще — во сколько нужно раз. Все. Мышеловка захлопнулась. Потерять работу означало потерять если не все, то почти все. Перейти в другую редакцию становилось с каждым месяцем и годом все более проблематично. Во-первых, потому, что каждый в той редакции держался за место. Во-вторых, даже если и перейдешь — редакционная политика точно такая же (ответственные за это на президентском Олимпе люди даром свой хлеб не ели). Третий системообразующий фактор состоял в том, что устоявшийся (назовем его «средневзвешенным») уровень заработной платы «средневзвешенного» журналиста позволял ему снимать квартиру в Киеве, купить автомобиль «второй» свежести, раз-другой на неделе хорошенько посидеть с друзьями в порядочном ресторане, поехать летом на отдых в Болгарию или зимой в Словакию. И это, наверное, все.
«Каждое событие имеет право на огласку».
Будем честны перед собой. Украинские журналисты, равно как и во всем мире, принадлежат к разным полам. Это, а также их молодой возраст, обязательно приводит к образованию семей и рождению детей. Возникает простой, как куриное яйцо, вопрос: где и за счет чего жить? Жена на некоторое время из социума «выпадает», денег становится вполовину меньше. Квартиры как не было, так v нет. Купить ее — даже высокооплачиваемым профессионалам — практически невозможно. Выход — идти к владельцу и просить или повышение зарплаты, или ссуду (снова-таки «под столом»). Если посчастливится, если ты очень политически полезный — может, и дадут. Но это — всегда уникальный случай, общий ответ — «это твои проблемы», «не нравится — увольняйся». «Увольняйся» означает немедленную десоциализацию и выпадение в «осадок» — ничего другого общественно полезного журналисты, как правило, делать не хотят и не умеют.
Одним словом: вчера с тобой за руку здоровался Президент (Премьер, Председатель Верховной Рады, лидер оппозиции и т. п.), портрет твой был на обложке уважаемого журнала, а сегодня ты сидишь не в своей квартире и ни одна душа не вспомнит — был в этом мире этакий Акакий Акакиевич Башмачкин или нет. Но принципы твои при тебе, только есть их нельзя — ни тебе, ни жене, ни ребенку.
«Каждое событие имеет право на огласку».
Не спрашивайте никого, почему в Украине такая пресса и такое телевидение. Не ставьте никому оценок — несмотря ни на что вы уже поставили свою оценку— 31 октября, 21 ноября, 26 декабря. Вы поставили ее на Майдане.
Вы ставите эту оценку каждый день, отказывая в доверии информационным службам «общенациональных» телеканалов. Вы ставите эту оценку каждый день, отдавая свое время телеканалу, покрывающему разве что 35 % территории страны. Вы ставите эту оценку телеканалу, в информационной службе которого работают лишь 6 ведущих, лишь 9 репортеров, лишь полдюжины операторов, лишь полтора десятка редакторов. Вы ставите эту оценку телеканалу, о котором самые пламенные его патриоты говорят: «мы рассказываем о том, что показывают другие». Вы ставите эту оценку телеканалу, на котором я лично видел владельца как такового только один раз — в тот день, когда он пришел поздравить нас с профессиональным праздником. Вы ставите эту оценку телеканалу, в котором менеджмент все же не вмешивается в редакционную политику. Вы ставите эту оценку телеканалу, который в течение года своего существования и выживания (иного слова не подберу) в отечественном телепространстве просто рассказывал (и временами показывал), «кто», «что», «где», «когда», «почему», «как».
