Очень уж подписи странные: «Хаджи Хайдер Хасан, Кустан Огли Измаел». Абхазы, принимавшие ислам, конечно, брали мусульманские имена, но когда это они отрекались от своих абхазских фамилий? Что-то не похоже, что господа Хасан и Измаел – абхазы, если эти господа вообще когда-нибудь существовали. Вторая нелепость – подписанты горько сетуют на то, что русские у них «сжигают храмы». Вы можете представить себе мусульман, которые встали бы на защиту христианских храмов? Да и когда это русские сжигали православные храмы? Ещё одна нелепость – заявленное желание «влиться в семью конституционных наций». Рассуждения о конституционных нациях – это вроде бы не из понятийного ряда вольных черкесов. Если это письмо и было когда-либо написано, так явно под диктовку какого-нибудь Бания или Лонгворта. Очень уж похоже на перевод с английского.
А ведь кому-то сейчас понадобилось вбросить этот странный текст и сделать его предметов обсуждения. Господа, русских и абхазов пытаются поссорить здесь и сейчас. Мы больше не можем обходить молчанием тему той давней войны между нашими народами.
При советской власти Кавказскую войну научились по своему интерпретировать, так чтобы всех примирить и никому не было обидно. Дескать, во всем виноват царизм, а русский народ ни в чем не виноват. Конечно, меня ни кто не уполномочил говорить от лица всего русского народа, но я маленькая его частица, и в этом качестве хочу сказать, что совершенно не нуждаюсь в таком одолжении. Русская монархия, которую и доныне кто-то презрительно именует царизмом, это форма политического бытия, которую избрал для себя русский народ. Характер нашей монархии определялся нашим национальным характером. Грехи монархии – это грехи народа. Говорят, что особенность русской «политики кнута и пряника» заключается в том, что у нас пряником тоже бьют. Боюсь, что так и есть. И было бы нелепо утверждать, что русский народ, его ментальность, его национальные особенности здесь ни при чем.
Сейчас стало совершенно невозможно честно говорить о характере народа. Идиотическая западная политкорректность, уже порядком загадившая наши мозги, вынуждает нас считать, что народ всегда прав и у него не может быть недостатков. Получается, что всё великое и возвышенное в нашей истории – заслуга народа, но ни к чему мелкому и мерзкому, чего в нашей истории тоже навалом, народ отношения не имеет. Неужели мы уже совершенно не способны на элементарную честность?
Итак, в разговоре о той войне не надо больше вызывать призрак «царизма». Ныне наше понимание той войны требует совершенно иной формулы. Для начала могу сказать, что русский народ несет свою долю ответственности за этническую катастрофу абхазов. Я не отрекаюсь от своих предков, а это значит, что я беру эту долю отвественности лично на себя. Но, на мой взгляд, это только треть правды. А дальше… надо разговаривать.
Мы с Дауром – не историки. Ну, что-то знаем, имеем некоторые суждения, но не более того. А искать новую формулу понимания той войны должны совместно серьезные ученые историки – абхазские и русские. Такие люди есть. Они не только компетентны, но и достаточно благородны, а потому не станут начинать разговор со взаимных обвинений. Каждая сторона прежде всего должна найти свою долю вины, и ни в коем случае нельзя забывать про третью сторону, которая и доныне стервятником кружит над Абхазией. Участие в войне между русскими и абхазами третьей стороны – вот тема, которая нуждается в серьезной научной разработке.
Ныне дружба между русскими и абхазами – величайшая драгоценность, которую оба наши народа должны хранить и беречь от всех тех опасностей, которые ей угрожают. Посмотрите вокруг себя и вы убедитесь, что не все в этом мире вообще способны иметь друзей, это не всем дано. А нам – дано. Но те, у кого есть друзья, не останутся без врагов.
Вместо эпилога. Сухумский дворик
В Абхазии я всегда чувствую себя учеником – не самым способным, довольно ленивым, иногда строптивым, но именно учеником. Трудно передать, какая это радость – маленькими шагами открывать для себя бездонный мир инобытия, пытаясь понять другой народ – такой близкий и такой далекий. Иногда мне становиться тут очень тяжело, почти невыносимо. Иногда я сам становлюсь здесь невыносимым. Пусть мне это простят. Какой-никакой, но всё же ученик, и в этом качестве надеюсь на некоторое снисхождение.
В этом сухумском дворике мы оказались почти случайно, всего лишь желая перемолвиться с хозяином несколькими словами, да угодили за уже накрытый стол. Ведь сегодня праздник, национальный праздник абхазов, совпадающий с днем Успения Пресвятой Богородицы. Хотя это, конечно, не совпадение, тут всё сложно переплетено и взаимосвязано. Хозяин говорит о том, что Бог послал ему козленка, и вот он решил собрать родственников и друзей. Рассказывают историю о том, как именно Бог послал хозяину козленка. Мне слышится в этом рассказе музыка некоего невероятно древнего и вечно живого напева. Абхазам, наверное, и не представить, как завораживающе звучит эта музыка для русского слуха.
Осматриваюсь вокруг себя и этот дворик вполне обычного сухумского дома поражает меня своим уже не древним, но весьма старинным колоритом. Это же целый маленький мир. Мир чрезвычайно плотного абхазского общества. Наше общество куда как более рыхлое, а потому легче дробимое, хотя не сомневаюсь, что такие дворики, где накрывают общие столы, были когда-то и в Москве, и в Вологде, но их больше нет, а здесь – есть. Здесь есть и то, что у нас было, может быть, тысячу лет назад, если было
Совершается ритуал абхазской веры, который не стану описывать, потому что в русской лексике нет соответствующего понятийного ряда. Мне переводят с абхазского ритуальные формулы, я не всё понимаю, запоминаю и того меньше, но моё православное сознание четко и многократно фиксирует ключевое слово – Всевышний. Здесь и сейчас, в этом маленьком уютном сухумском дворике, славят Творца Вселенной. Здесь дышит благородная древность первых людей.
Начинаются бесконечно длинные абхазские тосты и ни один из них не обходится без религиозной составляющей. Наши так уже не могут, наши все такие передовые, что не вызывают ни чего, кроме жалости, хотя других бывают готовы упрекнуть в «отсталости». Но вот один абхаз, объясняя суть абхазских традиций, начинает использовать термины высшей математики. Его слова далеко уходят за грань моего понимания. Вот другой абхаз в своём тосте делает ссылки на святителя Григория Паламу (высшее богословие). Тут мой уже отключившийся мозг разом включается, и я понимаю, что тезисы великого Паламы интерпретируются вполне корректно.
До меня, наконец, доходит, что в этом маленьком сухумском дворике собрались блестящие интеллектуалы, во всяком случае их здесь больше, чем в иной научной аудитории. Что мне
