особенно в культурах западного типа, предрасположены к поиску сходств с харизматичными млекопитающими и птицами. Нам нравятся мемы с животными, а также сцены из их жизни, похожие на нашу повседневность. Такие сопоставления создают иллюзию связи с природой и помогают пережить чувство отчуждения. Неудивительно, что забавные фотографии диких зверей часто используются для создания мемов, иронизирующих над ценностями и побочными эффектами неолиберальной культуры. Например, демотиватор с медведем, который сидит в позе лягушки посреди реки, выражает язвительное отношение к
самосозданию, одной из ключевых установок экономики человеческого капитала. Фотография сопровождается комментарием «They told me I could be anything, so I became a frog» («Они сказали мне, что я могу быть кем угодно, и я стал лягушкой»). Похожий мем обыгрывает императив личной ответственности за успех: изображение миниатюрной собаки, преследующей носорога, иллюстрирует девиз «It’s all about attitude» («Все дело в отношении»). Некоторые мемы поддерживают жертв прекаризации труда: например, фото с растерянным лицом альпаки и надписью «Alpaca your things» (созвучной фразе «Пакуй свои вещи») выражает солидарность с теми, кто потерял работу. Парные мемы с коалой и слоном, использующие игру слов, вызывают в памяти стрессовые ситуации, связанные с развитием карьеры в эпоху интенсивной географической и профессиональной мобильности: «I have the necessary koalafications» – «Your koalafications are completely irrelephant» («У меня есть необходимые коалификации». – «Ваши коалификации абсолютно нерелефантны») 419. Коала в этой ситуации олицетворяет всех тех, кто потерпел неудачу, пытаясь устроиться на работу за рубежом или радикально сменить сферу занятости в своей стране. В этом сближении дикой фауны и современного прекариата проявляется важная причина распространения квазитотемизма – тревожность как реакция на неопределенность. В этом Петтман видит сходство между первобытным и современным человеком: неуверенность и незнание питают потребность в тотеме – наставнике, хранителе, компаньоне 420.
В период языческих верований люди видели в животных носителей тайного знания, потому что не могли объяснить природу многих явлений и предугадать их последствия. Опираясь на гипотезу Петтмана, мы можем предположить, что желание быть похожим на персональный тотем вызвано потерей контроля над карьерой и жизнью, неуверенностью в своих силах, ожиданием непредвиденных перемен и недоверием к другому. Не случайно, по аналогии с маскотами спортивных команд, среди индивидуальных тотемов мы часто встречаем символы маскулинности – тигров, львов, ястребов, медведей и волков. Вспомним «Темные начала» Пулмана – деймонами отважных полярных исследователей, лорда Азриэла и Станислауса Груммана, были снежный барс и скопа (морской ястреб). Харизматичные хищники символизируют неуязвимость к социальной дискриминации и обесцениванию, а также готовность занять позицию агрессора, а не жертвы, когда возникнет необходимость защитить собственные интересы. «Хотя мы обращаемся к тотему в поисках психологического сцепления с довольно хаотичным и противоречивым миром, мы сводим его образ к желаемым чертам, устраняя другие», – пишет Петтман 421. Другими словами, наша потребность в наставнике идет рука об руку с обесцениванием самости животного. Квазитотем не является носителем знания, а его образ используется в качестве личного логотипа – упрощенного визуального символа, который позволяет упаковать желаемый имидж в краткое сообщение, адресованное и себе, и другому 422. Эта склонность к схематизации отражает отсутствие физической связи с природой и проявляется в том, что позицию индивидуального тотема редко занимает конкретная особь и даже подвид. Как правило, современные квазитотемы представлены видами или отрядами хищных зверей и птиц (тигр, рысь, орел) без выделения подвидов, которые часто связаны с ареалом и его спецификой (амурский тигр, туркестанская рысь, степной орел).
Надгрупповой тотем как опора доминирующей культуры
На фоне распространения индивидуальных квазитотемов важно рассмотреть противоположный, но близкий по своему агентскому потенциалу тип тотемных животных, не связанных с природной средой. Я предлагаю называть их надгрупповыми тотемами, так как их появление сопровождает развитие наднациональных культурных и религиозных систем. Коллективный интерес к таким животным наделяет их властью, сравнимой с дисциплинирующим потенциалом древних тотемов, а численность связанных с ними людей многократно превосходит любой первобытный этнос. Даже если мы не идентифицируем надгрупповые тотемы как таковые или не хотим ассоциироваться с ними открыто, они оказывают на нас заметное влияние, прежде всего как фактор организации эмоций. В условиях самозамкнутого индивидуализма надгрупповой тотем функционирует как медиатор личной продуктивности и не является фактором консолидации сообщества вокруг общей повестки.
Историческим примером надгруппового тотема можно считать ягненка. Раннехристианская традиция изображения Иисуса Христа в виде агнца с крестом превратила последнего в символ самоотверженности. Agnus Dei – жертва, искупившая грехи людей. Он – очеловеченный Бог-сын, который в отличие от Бога-отца или тотема-прародителя не карает и не капризничает, а лишь призывает людей быть кроткими праведниками. В отличие от туранского тигра, бога-хозяина, агнец с мозаик римских базилик не забирает жизни других существ. Напротив, он призывает людей питаться духовно от новозаветного откровения и физически – от своего тела. Таким образом, агнец выступает одновременно и нравственным ориентиром, и жизненным ресурсом. Ольга Токарчук видит в этом символе собирательный образ животных на фермах, безропотных кормильцев человечества. В «Бегунах» (2007) воинственная зоозащитница Александра объясняет нам:
Животное и есть истинный Бог. Бог – в животных, он так близко, что мы его и не замечаем. Он ежедневно жертвует собой ради нас, умирает вновь и вновь, питает нас своим телом, согревает своей кожей, позволяет тестировать на себе лекарства, чтобы мы могли жить дольше и лучше. Так он проявляет свою милость, дарит нам дружбу и любовь <…> Доказательство хранится в Генте <…> Люди поняли, кто он, – светлая лучезарная фигура агнца привлекает взгляды, заставляет преклоняться перед божественным величием… Отовсюду движутся процессии – все жаждут воздать ему честь, взглянуть на этого униженного Бога, скромнейшего из скромных. Вот, смотри, сюда стремятся владыки, кесари и короли, соборы, парламенты, партии, цеха; идут матери с детьми, старцы и подростки <…> 423
В отличие от современных персональных тотемов агнец далек от задачи поддержки индивидуального имиджа. В сравнении с первобытными тотемами его власть не ограничивается конкретной географией и этносом. Агнец призван охранять стабильность системы ценностей экспансивной религии – христианства. Среди этих ценностей на первый план выходит терпение к страданию, в том числе к эксплуатации и насилию, ради лучшей жизни в раю. Как материальный актив – источник еды и тепла – агнец, за которым стоят безмолвные и невидимые для современных людей легионы овец, коров и свиней, питает и согревает собой наше социальное тело, обладающее трудовым потенциалом. В этом контексте агнец выступает инструментом биополитики – технологии власти, поддерживающей жизнь и здоровье людей ради благосостояния системы. Как
