Более энергичным нововведением стала практика психогеографии, которую один из ее ведущих сторонников описал как «подробное, многоуровневое исследование местности, воздействующее на микроскопический внутренний глаз писателя» [836]. Это движение заимствовало терминологию из социальных наук, но корни его лежали в трудах Ги Дебора, Вальтера Беньямина и, особенно в британском контексте, такого любителя дальних городских прогулок, как Чарльз Диккенс [837]. Как и скитания прославленного романиста XIX века, эта деятельность сочетала в себе физические усилия и интенсивное наблюдение с нарочитым отсутствием необходимого пункта назначения. «Целенаправленно дрейфовать – таков рекомендуемый режим», – объяснял Иэн Синклер [838]. Трудности скорее придумывались, чем возникали сами собой. Так, Уилл Селф начал свою книгу «Психогеография» с длинного рассказа о том, как ему нужно было на самолет в Хитроу и как он решил пойти от своего дома в южном Лондоне до аэропорта пешком, вместо того чтобы просто воспользоваться автомобилем или общественным транспортом [839]. Любое место сгодится, но наиболее характерная локация для бесцельного дрейфа – современный город. Задача состояла не в том, чтобы обойти то, что уже нанесено на карту, а в том, чтобы рассматривать городской пейзаж как серию вымыслов, суть которых раскрывается во взаимодействии воображения пешехода с историями, стоящими за улицами, зданиями и мелькающими в них жителями.
Был некий зазор между этим чрезвычайно литературным гулянием и тем, что оставалось истинным воплощением случайной и одиночной ходьбы, – выгуливанием собаки [840]. Чем больше поощрялись и анализировались физические упражнения, тем более фрагментарной становилась эта практика. «Разве это не удручающая правда, – размышлял Уилл Селф, – что, превратив ходьбу, эту базовую физическую активность, в специальный досуг, подобный парапланеризму или мотокроссу, лоббисты странствования – весьма неосторожно – участвуют в снижении количества ходьбы в течение рабочего дня?» [841] Остаются вне поля зрения цель и настроения тех, кто в минуты досуга выскальзывает из дома, чтобы увидеть знакомое, сделавшееся странным из-за постоянного повторения, и заняться тем, что требует настолько мало мысли, что оставляет место для самых разных размышлений. Еще меньше внимания уделяется самому плодотворному из последних нововведений в области одиночных упражнений. Фитнес-центр, по замечанию Марка Грейфа, «является атомизированным пространством, в котором человек делает некогда приватные вещи на глазах у других, при этом ощущая себя в одиночестве, действуя так, будто он все еще один» [842]. В конце прогресса мы видим человека на его личной беговой дорожке, будь то в комнате у него дома или в пузыре изоляции в тренажерном зале, – человека, который никуда не идет и ни на что не смотрит, разве что на образы, мелькающие на экране телевизора [843].
Издавна существовали и книги, и журналы об уходе за животными и о физических упражнениях, но в основном их аудиторией были те, кто этим занимался. На другом конце спектра – исследование экстремальной природы: здесь зрителей было значительно больше, чем участников. В XIX веке, как мы видели во второй главе, главным театром мук и достижений была горная вершина. Это место оставалось объектом общественного интереса, особенно во время неудачной экспедиции на Эверест в 1924 году и окончательного его покорения Тенцингом Норгеем и Эдмундом Хиллари в 1953 году. Однако в более недавнем прошлом, с удлинением очередей в базовом лагере на Эвересте и в основных альпийских местах восхождения, внимание перенеслось на скалолазание индивидуальное, вне связки. Алекс Хоннольд, совершивший в 2017 году одиночное восхождение на Эль-Капитан в Йосемитском национальном парке, стал международной медийной звездой, героем нескольких книг и получившего «Оскар» документального фильма, в котором были показаны не только мастерство и смелость этого поступка, но и его влияние на личную жизнь скалолаза [844].
Крупные инновации ХХ века в сфере экстремальных одиночных занятий сказались и на том, что когда-то было обычным делом и, по сути, социальной практикой. В 1900 году Джошуа Слокам опубликовал книгу «Один под парусом вокруг света» – рассказ о первом одиночном кругосветном плавании [845]. В 1895 году он отправился из Бостона в плавание на яхте «Спрей» и завершил это путешествие за три года (часто выходя на берег). Книга мгновенно стала бестселлером, что наряду с гонорарами за лекции позволило ему купить ферму для выхода на пенсию. Приключения Слокама и рассказ о них служили источником вдохновения для следующих поколений моряков-одиночек [846]. В 1955 году для поддержки дальних плаваний на небольших судах было учреждено Общество Слокама [847]. Литературное прославление путешествия не было случайным. Как и его почти современник Джозеф Конрад, Слокам много лет проработал матросом торгового флота. Но он всегда стремился писать, дополняя свои «морские» доходы эпизодической журналистикой, а одиночная экспедиция была частично профинансирована его редактором. Слокам использовал уже возникшую глобальную информационную сеть для того, чтобы обо всех этапах его путешествия подробно сообщалось по мере их прохождения. Телеграф позволял следить за его путешествием в любое время и в любом месте. Например, его прибытия в Чили уже с нетерпением ждали. «Все они из газет, пришедших из Вальпараисо, знали о путешествии „Спрея“, – писал Слокам, – и были невероятно заинтересованы в его приключениях» [848].
Со времен Слокама одиночный парусный спорт был чрезвычайно интертекстуальным занятием. Гонка «Золотой глобус» 1968–1969 годов, положившая начало великой эпохе одиночного кругосветного плавания, была придумана журналистом и представляла собой соревнование настолько же газет, насколько и яхтсменов. В расследовании самой известной трагедии этого соревнования – смерти Дональда Кроухёрста, к которой мы еще вернемся ниже, – Николас Томалин и Рон Холл обнаружили, что судовой журнал того путешествия являлся собранием литературных тропов, почерпнутых из «книг о плавании под парусом, которые он читал с таким страстным вниманием» [849]. Это было одиночество как публичное зрелище, оформленное таким образом, чтобы его легко восприняла аудитория, которая редко решалась (или не решалась вовсе) покинуть сушу.
Шаблон был создан Джошуа Слокамом и включал в себя четыре основных элемента. Первый – это тяжелый труд. Слокам изобрел примитивный режим автоуправления, без которого одиночная навигация была бы невозможна. Все его последователи зависели от таких механизмов и постоянно что-нибудь в них настраивали, лишь бы те не сломались посреди океана. В неспокойном море удержание лодки на плаву и на нужном курсе было испытанием возможностей на их пределе. Более спокойные дни уходили на бесконечный мелкий ремонт парусов и оборудования. Лишение сна было главной темой всех рассказов – вплоть до самого известного моряка этого столетия, Эллен Макартур. «Сидя здесь сейчас, – писала она в своем журнале, – я чувствую себя хуже, чем когда-либо прежде. Физически я полностью истощена, а умственно – не так уж далека от этого» [850].
Вторым элементом шаблона
