Более того, дальнейшие существенные проблемы возникают из собственно положений Шопенгауэра. Например, если он утверждает, а он это утверждает, что в определенных условиях стиль поведения человека резко изменяется (скажем, в результате обучения или приобретения опыта), можно ли понять смысл утверждения, что характер этого человека и его конечные цели остаются
351
неизменными? Также представляется любопытным, что тот философ, который постоянно и настойчиво взывает к самосознанию, к уникальности нашей осознанности самих себя "изнутри" и может показать скрытую природу реальности, освобожденную от иллюзий, обусловленных законом достаточного основания, в то же время готов принять теорию человеческого поведения, насквозь пропитанную идеями причинности, как их предлагали детерминисты, и он вынужден рассматривать эту теорию о поведении, как если бы ее можно было легко применить как к нам самим, так и к другим. И что в таком случае происходит с таким понятиями, как ответственность, одобрение и порицание, то есть с понятиями, которым Шопенгауэр сам приписывает центральное место в дискуссии об этике? Справедливо ли все еще применять эти понятия к поступкам человека и в то же самое время утверждать, что действия людей не менее жестко определены, чем события в мире явлений и вещей?
Подобные вопросы возвращают нас к самой сути метафизической системы Шопенгауэра: он полагал, что на них можно найти ответы, ссылаясь на различия "эмпирического" и "интеллигибельного" характеров, понятия, заимствованные им у Канта. К интеллигибельному характеру он относит конечно же волю или (как оказывается) отдельный ноуменальный "акт воли". Как он утверждает, "интеллигибельный характер каждого человека необходимо рассматривать как акт воли, совершающийся вне времени, и поэтому он неделим и неизменен, а проявление этого акта воли, развертывающегося и развивающегося во времени и пространстве и во всех формах закона достаточного основания, - есть эмпирический характер" (том f).
352
Шопенгауэр считал, что, используя понятия интеллигибельного характера в этом смысле, ему удастся объяснить ряд неясностей, возникавших, когда он рассматривал человеческое существование в представленном до сих пор смысле. В первую очередь он хотел подчеркнуть, что все люди имеют общую природу не просто как представители человеческих существ, но на более глубоком уровне со всем остальным миром явлений, и в то же время он пытался учесть разнообразие определенных форм, в которых проявляется всеохватывающая воля.
Например, известно, что животные разделяются на множество видов, причем каждый вид воплощает определенную "Идею", а отдельная особь каждого вида участвует, хотя и не в равной мере, в этой Идее. Все усложняется, когда мы говорим о человеке, поскольку каждый индивидуум, как объясняет Шопенгауэр в своей теории искусства, рассматривается не только в общем, как Идея человеческого рода, но также несет в себе свою особую Идею. И эта последняя Идея, которая достигает отчетливого и законченного выражения в художественном изображении, изначально происходит из ноуменального действия, о котором уже говорилось выше; и именно на основании такого предположения (что в данном случае довольно трудно согласовать с тем, что уже было сказано об ограниченных возможностях principium individuationis). Шопенгауэр полагает, что возможно объяснить индивидуальность, присущую каждому человеку, а все моральные суждения непременно предопределяют индивидуальность каждого, поскольку каждый из нас в действительности считает себя в определенной мере единственно ответственным за моральную ценность тех действий, которые совершает, при этом полагая, что эта моральная ценность относится к его поступкам только на основании их взаимосвязи с ним самим, так как действия совершаются им же.
353
Верно то, что все, что он делает, всегда частично зависит от обстоятельств, при которых происходят события, и от уровня его знаний; следовательно, существует вероятность принудить его сделать что-либо, чего он не сделал бы в другом случае, изменив обстоятельства и то, что он знает, тем самым изменить его поведение в лучшую сторону с точки зрения последствий для окружающих. Но такие утилитарные рассуждения совсем не имеют отношения к моральной ценности поступков с точки зрения его характера, и только в этом смысле они являются предметом моральных суждений для порицания или одобрения: абсолютно очевидно, что нам не следует давать высокую моральную оценку действию, даже если оно было полезным или было направлено на благо обществу, если мы знаем, что единственное, что заставило человека его совершить, - это эгоистический мотив, допустим, угроза позора, или заключение в тюрьму, или обещание награды в виде вечной жизни после смерти.
Итак, как мы видели, с эмпирической точки зрения Шопенгауэр полагал, что человек не может выбрать, создать или сформировать свой характер сам с помощью сознательных усилий. Его характер - это грубые "данные" опыта и все, что проявляет себя в мире явлений; и человек может только принять его таким, каков он есть. Исходя из этого, мы можем считать себя ответственными за свой характер не более чем ответственными за цвет своих волос или форму ушей. Но другое дело, когда он становится на другую точку зрения (хотя это и спорно) и рассматривает свой эмпирический характер как воплощение его самого "в себе" - как свою внутреннюю волю или умопостигаемый (интеллигибельный) характер.
354
Поскольку понять самого себя в этом свете - значит понять свое эмпирическое "я" и свое поведение, происходящее из него, и поскольку это "я" не принадлежит миру явлений или представлений (Vorstellungen), то оно и не является объектом различных форм закона достаточного основания и, следовательно, о нем невозможно говорить вразумительно как о "предопределенном". Другими словами, воля и все ее действия сами по себе "свободны", а мы являемся соучастниками этой свободы (поскольку каждый из нас, по своей сути, создан одним из таких действий).
Такая мистическая доктрина предлагает странное решение проблемы моральной ответственности. Помимо всего прочего оказывается, что постулированная свобода дает нам основание не считать себя ответственными за то, что мы есть, и за то, что мы делаем, как это предопределено обычными суждениями морали о порицании и одобрении. Вряд ли проблема прояснится, если сказать вслед за Шопенгауэром, что "мы могли бы стать другими" в том смысле, что не существует предварительных условий, которые создали бы необходимость для наших "умопостигаемых (интеллигибельных) характеров" стать такими, какие мы есть.
До сих пор мы задавались вопросом, есть ли у нас выбор в отношении нашей природы, на этот вопрос (как может показаться) Шопенгауэр дает только отрицательный ответ. Но хотя это и может быть именно так, он определенно полагал, что наше смутное и невыразимое ощущение нас самих, как ответственных субъектов, имеет реальное основание и что его объяснение и обоснование возможно найти в созданной им теории. Здесь важно не спутать это истинно внутреннее убеждение в ответственности с абсолютно иллюзорным предположением, что наши эмпирические действия не являются результатом строгой необходимости. Если же мы спутаем эти понятия, то и многие стороны морального опыта
355
будут поняты ошибочно; в частности, такое понятие как, сознание. Обычно считают, что если человек раскаивается в содеянном, то это значит, что он понимает, что он мог, и ему следовало бы, действовать в тех обстоятельствах по-иному, чем он в действительности поступил, но в соответствии с теорией Шопенгауэра, - такое предположение ошибочно.
Поскольку мы ощущаем, что "угрызения совести" имеют прочную основу, то единственно возможным объяснением нашим поступкам может быть то, что они проясняют нашу суть, делают очевидным то, чем мы являемся. "Страдание сознания" - это ощущение боли, когда мы узнаем о своей внутренней природе и одновременно осознаем, что эту природу, из которой берут начало все наши поступки, нельзя изменить, так как этические характеристики, как добродетельные, так и порочные, - "врожденны и неизменны"; "порочный человек рожден с пороками так же, как ядовитая змея с ядовитым зубом и железой, выделяющей яд, и ни один, ни другой не могут изменить свою природу" (ОМ, 20): различия между людьми в отношении их врожденных моральных качеств остаются такими же постоянными и неизменными, как черты, отличающие один вид животного от другого.
Таким образом, те, кто пытается коренным образом изменить свой характер путем ли изменения условий или посредством учебы, а не стремится просто пересмотреть мотивы своих действий и совершать положительные поступки, обречены на постоянные разочарования, так как их внутренняя воля лежит за пределами как причинных изменений, так и разумных увещеваний.
