Утром 10 мая Власова принял генерал, командовавший на пильзенском участке, который, однако, смог лишь еще раз повторить то, что уже было сказано Антонову: безоговорочное сложение оружия безо всякой гарантии невыдачи. Негативное в целом впечатление было еще усилено тем, что американские офицеры не раз, хотя и тайком, советовали прибегнуть к бегству и давали понять, что предоставят гражданскую одежду и бензин для этой цели. Некоторые сопровождающие Власова и, видимо, также и Тензоров были склонны последовать этому совету. Но сам Власов отказался, поскольку, как он объяснил старшему лейтенанту Ресслеру, не мог оставить своих солдат беззащитными на произвол судьбы. Он отправил старших лейтенантов Левчука и Пекарского, а позднее и своего адъютанта Антонова в 1-ю дивизию с вестью, что нет иного выхода, как сложить оружие согласно американским требованиям. Вечером 10 мая Власов под охраной американцев направился по дорогам, по которым частично передвигались и советские подразделения, в находящийся в 50 км к юго-востоку от Пильзена замок Шлюссельбург (Льнарже), вблизи которого была стянута и 1-я дивизия РОА.
Американцы приняли капитуляцию, но все же, как выяснится, не были склонны обращаться с власовскими солдатами как с военнопленными. Так, оба следующих дня были заполнены отчаянными усилиями окончательно перейти под стражу 3-й армии – и это перед лицом продвигающихся советских частей, которые в итоге образовали полукруг возле места нахождения 1-й дивизии, держали под наблюдением дороги на запад и, наконец, угрожали отрезать все пути к бегству. 10 мая разведка быстро продвигавшегося мимо Праги на юг советского 25-го танкового корпуса обнаружила власовское соединение в районе к западу от Бржезнице. Командир корпуса генерал-майор Фоминых в послеобеденные часы 11 мая нанес визит командиру 12-го корпуса генерал-майору Лерою Ирвину [606], к которому он обратился с просьбой о «разоружении» находящихся в лесах «власовских бандитов». По словам Фоминых, он получил уклончивый ответ. По всей видимости, американский генерал объяснил, что вопрос выдачи находится вне его компетенции и должен решаться вышестоящими инстанциями. Итак, если Фоминых хотел завладеть власовскими солдатами, то ему нужно было действовать самостоятельно. Поэтому он поручил командиру 162-й танковой бригады полковнику Мищенко «настичь изменников» [607]. Задача считалась сложной, т. к. в позиции американских союзников не было полной уверенности и, во-вторых, как это высказал позднее в своих воспоминаниях генерал армии Штеменко, приходилось иметь перед собой «целую дивизию готовых на все головорезов», которым близость американских позиций придавала дополнительные силы. Чтобы задержать дивизию, дезорганизовать ее действия и затем навалиться на нее всей массой танков, было решено прибегнуть к методу обмана. «Помогли сметка, здравый смысл и понимание психологии», – такова версия генерала армии Штеменко.
Преследуя цель вбить клин между офицерами и солдатами, в течение дня 11 мая в расположение дивизии просочились советские агитаторы [608]. Простым солдатам, «русским людям», «дорогим друзьям» и «братьям» обещалось великодушное прощение Советским государством их заблуждения. Мол, Родина, мать-Россия ждет их всех назад. Напротив, генерала Власова и офицеров они поносили «постыдными выражениями». Правда, попытка натравить солдат на их офицеров не принесла желаемого результата. Настроение в войсковых частях в этот день, когда еще рассчитывали на пленение американцами, было «относительно уверенным. Царили порядок и дисциплина. Брожение и явления разложения… не наблюдались» [609]. Так, солдаты хотя и выслушивали речи подосланных советских офицеров, но и не думали выступать против своих командиров, тем более что они и мало верили обещаниям. Когда сопровождающие советского лейтенанта подняли оружие на подошедшего полкового командира, то неожиданно увидели направленные на себя автоматы власовских солдат [610]. Правда, до инцидентов дело не дошло. Не раз с советскими офицерами, если они не чувствовали за собой наблюдения со стороны своих людей, завязывались даже сочувственные разговоры.
Однако в вечерние часы 11 мая настроение становилось все более напряженным. Расставленные посты доложили о приближении советских танков, задача которых могла состоять лишь в том, чтобы воспрепятствовать отходу на запад. Генерал-майор Буняченко неожиданно перенес дивизионный штаб из Гвождян поближе к Шлюссельбургу и одновременно приказал быстро стянуть все части дивизии к району на северо-запад от города. В этой трудной ситуации Буняченко связался и с американским комендантом Шлюссельбурга капитаном Донахью, который, однако, обещал, что решение о пропуске последует лишь на следующий день, 12 мая в 10.00. Но со своей стороны Донахью оказал дивизии большую услугу. Он сам поехал с переводчицей Рождественской в штаб 162-й танковой бригады и потребовал, во избежание инцидентов и, видимо, категорическим тоном, немедленного отвода советских танков, фактически вторгшихся на его территорию. Это вмешательство, несомненно, побудило полковника Мищенко, который считал власовские части еще вооруженными и боеспособными, к сдержанности. Тем с большей готовностью он ухватился за случайно предоставившуюся возможность, быть может, все-таки еще пленить дивизию.
Вечером 11 мая подполковник Артемьев, командир 2-го полка, ошибочно считавший, что дивизионный штаб еще находится в Гвождянах, неожиданно попал в штаб уже прибывшей сюда советской танковой бригады. Собравшись с духом, Артемьев выдал себя за парламентера, который по поручению своего генерала должен установить связь с советскими войсками по поводу добровольного перехода на их сторону. Советскому командиру бригады это было как раз на руку. Мищенко проявил чрезвычайную заинтересованность и был готов немедленно предпринять меры, чтобы предотвратить столкновение с власовской дивизией в этот момент. Ночью Артемьев с двумя советскими офицерами – по всей видимости, с разведчиками майором Виноградовым и старшим лейтенантом Игнашкиным – появился в дивизионном штабе, где генерал-майор Буняченко подхватил игру и для вида продолжил переговоры. Чтобы выиграть время до следующего утра, когда ожидалось решение американцев, он послал Артемьева назад в Гвождяны под предлогом необходимости письменной гарантии и установления деталей перехода. Мищенко действительно не постеснялся собственноручно составить объявление об амнистии и освобождении от наказания, он также пообещал ничего не предпринимать против дивизии, если та перейдет со всем оружием до 11.00 утра 12 мая. Наконец, в поздний час, будучи навеселе после угощения, он попросил Артемьева уже теперь привести свой полк, не дожидаясь решения командира дивизии.
Эта интермедия прямых переговоров между офицерами РОА и Красной Армии много лет спустя стала поводом для резкой дискуссии. Полковник Поздняков усомнился в версии Артемьева и назвал этот маневр «грязным пятном» на памяти о 1-й дивизии РОА [611], но вызвал этим возражения полковника Кромиади, подполковника Архипова-Гордеева и капитана Шатова, заведующего архивом РОА [612]. Они, со своей стороны, утверждали, что имел подполковник Артемьев полномочия или нет, но начатые им переговоры во всяком случае предоставили дивизии безотлагательно необходимую передышку. Ведь договоренность с Мищенко все же давала власовским солдатам в эту критическую ночь и утром 12 мая, когда, как надеялись, американцы откроют им путь, определенную гарантию, что они не окажутся неожиданно под советскими танками. Оглядываясь назад, можно констатировать и то, что в итоге именно генерал-майор Буняченко перехитрил советского командира бригады, а не тот – русского командира дивизии. Несмотря на это, ситуация с утренних часов 12 мая претерпела поворот к худшему.
Ночью Власов – или, вероятнее, начальник отдела пропаганды 1-й дивизии, майор Боженко – вручил американскому коменданту Шлюссельбурга меморандум, в котором еще раз указывалось на особый характер РОА как самостоятельной и никоим образом не находящейся на немецкой службе Русской освободительной армии и высказывалась просьба об интернировании и предоставлении политического убежища [613]. Лидеры Освободительного движения заявили о своей готовности предстать перед международным судом любого состава и ответить за свои действия. Но решение на американской стороне тем временем уже было принято. Еще 6 мая, когда южная группа РОА предложила свою капитуляцию, командующий 3-й армией генерал Паттон указал на «прискорбное положение» этих «белых русских» [614]. Чтобы их спасти, записал он в своем дневнике, их нужно ускоренно вывести из Чехии и объявить перемещенными лицами. Однако тем временем из ставки генерала Эйзенхауэра (Верховное главнокомандование экспедиционными войсками союзников) поступили опеределенные директивы 12-й группе армий генерала Брэдли: с 0 часов 9 мая запретить немецким войскам в Чехии – а это означало и власовские войска – переход на занятую американцами территорию и перешедших передавать Красной Армии. Директива американской 3-й армии 12-му корпусу о процедуре передачи была проработана в деталях подчиненными дивизиями с 11 до 13 мая [615]. Как, в конечном итоге, следовало действовать, видно из предложения 26-й пехотной дивизии во главе с генерал-майором Полем, которое ее офицер связи представил 12-му корпусу 12 мая. «Что касается власовцев, – говорится там, – то дивизия считает, что лучший путь передачи следующий: впустить русских, блокировать территорию с власовскими войсками и затем отвести американские части». Кстати, американские командные инстанции вполне сознавали, на какую участь они обрекают этих людей. Так, командир 12-го корпуса генерал-майор Лерой Ирвин в телефонном разговоре обратил внимание начальника штаба 3-й армии генерал-майора Гея, «что русские (т. е. Советы) расстреляют всех белых русских (т. е. военнослужащих РОА) и эсэсовцев». Такова была безотрадная ситуация, когда генерал-майор Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии подполковник Николаев 12 мая в 10.00 хотели направиться в американский штаб. Через одного капитана – видимо, это был Донахью – им по поручению генерала еще раньше дали понять, что тот, к своему сожалению, не в состоянии пропустить русскую дивизию. Но американский офицер, со своей стороны, обратил внимание на то, что его подразделение покинет город Шлиссельбург в 14.00, исходя из чего он лично дал добрый совет: пусть власовская дивизия попытается достичь американской зоны, рассеявшись на небольшие группы. Одновременно он предоставил генерал-майору Буняченко возможность встретиться в замке Шлюссельбург с Власовым, который мог лишь подтвердить ему полную безнадежность положения и, чтобы позволить солдатам бежать в одиночку, приказал теперь немедленно распустить дивизию.
