Со временем я стал спокойнее относиться к высказываниям, в которых вольно или невольно человек несколько преувеличивал свою роль в выборе космонавтов. Склонен думать, что людям, причастным к событиям исторического масштаба, можно простить подобную слабость.
5 апреля 1961 года, то есть через две недели после первого посещения космодрома, группа космонавтов вновь отправилась на Байконур. Но теперь уже для прямого участия в грандиозном событии. Вылетели двумя тройками (одна — с Гагариным, другая — с Титовым) на двух самолетах Ил-14. Я оказался в группе с Гагариным и Поповичем. С нами и генерал Н. П. Каманин.
Вновь и вновь возвращаюсь мысленно к предстоящему полету в космос, пытаюсь представить, что думают космонавты о связанном с ним риске. А они увлечены шахматной партией. Мне же было не до шахмат, хотя я и неравнодушен к ним. Наверное, вид у меня был озабоченный. Гагарин заметил, подсаживается в соседнее кресло, заводит разговор:
— Да вы не переживайте, Евгений Анатольевич, все будет хорошо. Вот увидите.
И попросил:
— Ведь вы войну прошли. Расскажите, как это было? Начинаю с того, как в блокированном фашистами
Ленинграде довелось ускоренно заканчивать Военно-медицинскую академию, как до конца 1941 года под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами работал в госпиталях, оказывая помощь раненым защитникам героического города, которых с поля боя доставляли на обычных трамваях. Потом назначили меня старшим врачом авиационного полка, а затем начальником медицинской службы авиационной дивизии. С весны 1942 года и до конца Великой Отечественной обеспечивал боевую деятельность летчиков. И даже выучился с помощью друзей летать на легкомоторном ПО-2. Война для нашей дивизии, как и для всех участников штурма остервенело сопротивлявшейся фашистской крепости Бреслау, закончилась только 12 мая 1945 года. Дальше я рассказал Юрию о том, как в 1947 году меня отозвали для научно-исследовательской работы. Принимал участие в разработке актуальных проблем отбора и специальной авиамедицинской подготовки военных летчиков, рекомендаций, направленных на оптимизацию летного труда и повышение безопасности полетов средствами и методами психофизиологического характера. Довелось работать с испытателями, которые проверяют на себе эффективность и надежность технических средств защиты от неблагоприятных факторов полета, обеспечения автономного пребывания человека в искусственно создаваемых условиях, а также различные средства спасения летных экипажей при авариях.
Гагарин в свою очередь рассказал о своих встречах и беседах с испытателями бортовых систем «Востока».
— Вот это люди, — восхищенно говорил Гагарин, — никакого риска не боятся, от многих неприятностей избавят нас в предстоящих полетах.
Потом помолчал и произнес:
— А ведь мы тоже испытатели…
— Именно так и есть, — ответил я ему. — Ну, а о себе больше рассказывать мне нечего. Жену и трех дочерей моих вы хорошо знаете, живем рядом.
И тут, признаюсь, захотелось мне обнять этого молодого и очень симпатичного человека. За его любознательностью я остро почувствовал большую человеческую доброту, внимательность, душевность натуры. Ведь неспроста затеял Гагарин эту беседу, старался отвлечь меня от нелегких раздумий.
На аэродроме нас встречало много народу, включая Главного конструктора и его сподвижников.
Надо сказать, что и при первом появлении космонавтов на Байконуре не было недостатка в проявленном к ним интересе, как, впрочем, и в заботе о них. Теперь же этот интерес возрос до такой степени, что меня это стало настораживать… Понять окружающих нетрудно. Всем хочется посмотреть на первых космонавтов, поговорить с ними, а то, если повезет, и узнать, кто из них станет первым. Однако число любопытных так быстро росло, что это могло вывести из устойчивого равновесия даже человека, привычного к подобному вниманию.
Привелось мне быть свидетелем того, как воспринял Юрий Гагарин свое назначение командиром первого пилотируемого корабля-спутника «Восток». После короткого доклада С. П. Королева о полной готовности ракетно-космического комплекса и космического корабля, а также сообщения генерала Н. П. Каманина по составу экипажа на первый полет председатель Государственной комиссии объявил окончательное решение. Едва он назвал фамилию «Гагарин», как все участники заседания обратили свои взоры на избранника. Юрий, будто с трудом осознавая происшедшее, сидел недвижим. Но то был только миг. Быстро справившись с нахлынувшими чувствами, он резко встал и вдруг просиял счастливой улыбкой. Волнуясь, стал благодарить за оказанное доверие, заверил, что задание выполнит, как надлежит офицеру и коммунисту.
По-моему, это была та минута, когда Гагарин с наибольшей полнотой ощутил себя счастливым человеком. Да, конечно, он знал, что специалисты Центра рекомендовали для первого полета его — Гагарина, что его кандидатуру поддержали все остальные инстанции, включая Главного конструктора. Он знал об этом уже несколько недель, но, как потом признавался, до окончательного решения Государственной комиссии боялся об этом даже думать. «А тут еще, — вспоминал потом Юрий, — в последние дни перед стартом оказалось, что вес корабля «Восток» на 4 килограмма превысил допустимое значение. Надо его уменьшать. И мелькнула в голове мысль: ведь Герман Титов как раз на четыре килограмма легче меня»…
Во второй половине того же дня члены Государственной комиссии пришли к космонавтам в гостиницу. Все вместе отправились на прогулку. Гагарин и Титов явно были тронуты оказанным им вниманием, добрыми напутствиями. По всему было видно, что организовал эту встречу Сергей Павлович Королев.
— Не разрешайте слишком усердствовать ни тем, кто учит, ни тем, кто учится, — наказал мне тогда Сергей Павлович. — Вы, медики, ратуете за то, чтобы в полет летчик уходил в наилучшей форме. Вот и действуйте, пожалуйста, как нужно. Благо теперь царит здесь ваша медицинская власть.
И еще он передал, что Государственная комиссия одобрила наше предложение: командира корабля и его дублера на предстартовые сутки разместить отдельно от остальной группы, в домике, стоящем неподалеку от монтажного корпуса и сравнительно близко от стартового комплекса.
Королев посоветовал составить для командира и дублера поминутный график занятости в предстартовые день и ночь. Он напомнил, что за готовность космонавтов к полету и своевременное их прибытие на старт (за два часа до пуска) я персонально отвечаю перед Государственной комиссией.
Все было сказано четко, ясно, уважительно и в то же время категорично и требовательно, словом, по-королёвски.
За день до старта Гагарин и Титов переехали в «предстартовый» домик. Вечером к нам зашел Сергей Павлович. Убедившись, что все обстоит как нельзя лучше, он не стал задерживаться. Прощаясь, шутил. Всем своим видом Главный конструктор как бы говорил, что никаких оснований для беспокойства или волнений нет и быть не может.
Тщательно, сосредоточенно и в то же время как-то непринужденно, даже весело выполняли все предписанное распорядком Юрий и Герман. Смотрел я на них и думал, что скоро останутся позади нелегкие испытания, выпавшие на долю этих молодых и красивых ребят. Придут к ним заслуженные честным, долгим и напряженным трудом слава, признание. Но воспоминания о пережитом навсегда останутся с ними, как, впрочем, и с каждым из участников великого события — первого полета человека в космос. Понимают ли все это Юра и Герман? Пожалуй, об этом они сейчас не задумываются. А ведь именно в подобных ситуациях наиболее ярко раскрываются характер, сама личность человека.
В третьем часу ночи в домике космонавтов вновь появился Главный конструктор. Увидев нас, врачей, приложил палец к губам и, осторожно ступая, прошел по крохотному коридору. Приоткрыв дверь, заглянул в спальную комнату, где безмятежно спали наши подопечные. Посмотрел и так же бесшумно удалился, показав жестами, что, мол, все в порядке.
С. П. Королева, как и всякого незаурядного человека, отличали дар интуиции, предвидения, природная способность влиять на людей. В этом я убеждался не раз. Но теперь, неделями находясь рядом с Королевым, наблюдая за ним на космодроме, понял, что его выдающиеся врожденные качества организатора и ученого приумножались напряженным и плодотворным трудом. Да, работать Королев умел!
В 5.30 утра 12 апреля я разбудил Гагарина и Титова. Позже, рассматривая записи, полученные с помощью датчиков, вмонтированных в матрацы кроватей, мы подивились способности того и другого отключаться, ограждать себя от ненужных волнений, накапливать силы для выполнения главного дела. Регистрации показали, что в предстартовую ночь космонавты спали, как обычно, спокойно, почти не ворочаясь в постелях.
