Вдруг в воротах дворца показался Эгисф с толпой вооруженных рабов. Одетый в царский пурпур, со скипетром в руках, вышел он к народу, похваляясь совершенным злодеянием и грозя непокорным гневом. Тут не выдержал народ и с оружием бросился на него. Несдобровать бы Эгисфу, если бы не пришла ему на помощь Клитемнестра. Заслонив собою возлюбленного, она, стараясь смягчить ярость толпы, сказала так: «Не вступайте в бой, аргивские мужи, не обагряйте мечей своих кровью: много крови пролито без вас! Ступайте с миром по домам своим, старцы; не раскаяться бы вам, коли не послушаетесь моего слова. Да если выпадет кому на долю горе — много придется терпеть тому; много и мы претерпели бед, много тяжелых ран нанес нам гневный демон, властвующий над судьбами Пелопидов». Толпа стихла и тут же начала расходиться. Эгисф же, полагаясь на своих оруженосцев, еще долго оставался на площади, похваляясь перед немногими оставшимися на площади, пока Клитемнестра, взяв за руку, не увлекла его в покои дворца.
Очень часто, когда пересказывают историю гибели Агамемнона, забывают упомянуть, что у Клитемнестры не было ни малейшей причины любить своего супруга. Дело в том, что Агамемнон убил ее прежнего мужа Тантала и их грудного младенца и насильно взял ее в жены. Жертвоприношение Ифигении только добавило ненависти в сердце Клитемнестры. И найдется ли кто–нибудь, кто осудит эту женщину?..
Страшная смерть предводителя войска греков сразу же по возвращении из троянского похода имеет, похоже, и символический смысл. Всякого, прочитавшего мифы Троянского цикла, не может не поразить то обстоятельство, что в них совершенно отсутствует идея торжества победителей, их радостного возвращения домой. В греческих поэмах есть великое поражение Трои, но нет великой победы ее разрушителей.
В «Одиссее» Нестор вспоминает о страшной распре, вспыхнувшей среди ахейцев на руинах Илиона и приписываемой гневу Афины. Предлог для раздора оказывается до смешного мелок: Атрид Менелай стремится немедленно в путь, тогда как Агамемнон хочет сперва совершить гекатомбу Афине. Братья осыпают друг друга оскорблениями, и в первую же после победы ночь войско распадается на два враждебных лагеря. Наутро половина ахейцев уходит с Менелаем и приносит жертвы на острове Тенедосе, а не в Трое. Зная позднейшую судьбу Менелая, в раздоре Атридов можно видеть спор об участии в походе на Египет. Но и после этого раздоры в войске ахейцев не утихают, и армада распадается на отдельные группы, из которых каждая движется своим путем, не дожидаясь остальных. За считаные дни победоносного общеахейского войска не остается в помине.
Традиция говорит о мятежах и переворотах, происходящих во владениях крупнейших греческих героев ко времени их возвращения. Об Агамемноне мы уже говорили. Жена Диомеда Айгиалея поднимает восстание в Аргосе, и вернувшийся царь вынужден, не задерживаясь, бежать на родину своих предков в далекую Этолию (область в центральной Греции), а оттуда отправиться на колонизацию Апулии (область на юго- востоке Италии).
В отсутствие критского Идоменея некий Левк убивает его жену и дочь, захватывает на острове города, а затем изгоняет царя–победителя, который, подобно Диомеду, отбывает в Италию. Эта легенда явно некритского происхождения, поскольку на самом Крите до позднейшего времени показывали гробницу Идоменея в Кноссе. Но примечательна настойчивость традиции, насыщающей легендарные судьбы виднейших троянских вождей мотивами нежелательности их возвращения на родину, картинами восстаний и убийств. В ней возникает демонический образ губителя ахейцев Нав- плия, видимо, изначально морского бога, изображаемого отцом героя Паламеда, неправедно казненного греками по наущению Одиссея. Оказывается, это Навплий в отсутствие царей чинит бесчисленные козни, устраивая смуты в Микенах, Аргосе и на Крите. Это он же, доплыв до Итаки, возбуждает местную знать слухом о смерти Одиссея и побуждает претендентов на его трон к сватовству. Наконец, он в бурные ночи зажигает ложные огни на скалах, заставляя ахейские корабли разбиваться о рифы, и затем безжалостно истребляет добирающихся до берега пловцов. В тот же цикл мотивов входит и скитание отвергнутого отцом Тевкра: Теламон не простил ему, что он не смог удержать от самоубийства Аякса (Теламонида), и гибель в море особо ненавистного Афине Аякса Оилида, обесчестившего Кассандру у алтаря богини, а в конечном счете и крушение большей части флота Менелая у критских берегов. Подавляющему большинству победителей нет благого пути из–под Трои домой.
Античные авторы, в той или иной мере осознавшие этот парадокс, объясняли его по–разному. По мнению Фукидида, из–за затягивания войны «возвращение из–под Илиона замедлилось, что привело к многочисленным переменам: в государствах возникают… междоусобицы, вследствие которых изгнанники стали основывать новые города». Дион Хрисостом в «Илионской речи», замечая, что победители не возвращаются в обстановке такой ненависти и позора, поставил в вину Гомеру — а значит, и всей традиции греков — стремление затушевать некую страшную неудачу, разгром, постигший, по мнению этого ритора, войско Агамемнона под стенами Илиона. При этом Дион мастерски акцентирует мотивы колебания между победой и поражением ахейцев, пронизывающие «Илиаду». Пытаясь уличить Гомера в фальсификации, Дион по существу стремится доказать, что победа над Илионом означала надлом, кризис в истории ахейского мира. Микенская Греция, по его мысли, была обречена погибнуть вслед за Троей.
Что же касается того эпического затягивания великой войны, о котором пишет Фукидид, то целый ряд героев похода явно не стремится возвращаться домой вообще, независимо от каких бы то ни было катаклизмов и препон на пути. Похоже, они и в Трою отплыли без намерения вернуться. Именно такое впечатление возникает, когда узнаешь о том, что знаменитый ахейский прорицатель Калхас и другие, оставив свои корабли у разрушенного Илиона, устремляются в Колофон к царю Мопсу. Или когда обнаруживаешь у Аполлодора, что из прочих героев «одни поселились в Ливии, другие в Италии, некоторые же в Сицилии и на островах, расположенных вблизи Иберии. Эллины поселились также и на берегах реки Сангарис (к востоку от Троады. — А. А.), были и такие, которые поселились на Кипре». Троянская война превращается в великое рассеяние греков, а то, что позднее называлось «Возвращениями», в большинстве случаев представляет миграции, обретение новых мест для жизни, не предполагающей возвращения к оставленным очагам. Разумеется, когда позднейший местный фольклор приводит Менелая с Еленой в Калабрию, а Нестора — в Метапонт (город на побережье Тарентского залива), то мы имеем дело с попытками «облагородить» эпическими именами историю возникновения тех или иных позднейших колоний, и не более того. Но такие попытки едва ли были бы столь популярны в Античности, если бы представления о Троянской войне не несли в себе изначально идеи огромного колонизационного движения, сопровождающего закат микенской эпохи, когда отток греков на периферию былого «ве- ликоахейского» ареала и временный хозяйственный расцвет этой периферии соединяются с децентрализацией греческого мира, с обезлюдением и деградацией прежних ахейских столиц, все больше подрываемых неурядицами и мятежами.
Всякий, подробно познакомившийся с мифами Троянского цикла, не может отделаться от мысли, что греков за их злодеяния под Троей преследовал какой–то злой рок. Удивительное дело, но Агамемнона, триумфатора Троянской кампании, убивает сестра освобожденной Елены, из–за которой, собственно, и была затеяна война! Мифы повествуют, что Клитемнестра и Эгисф намеревались также убить и законного наследника микенского трона, сына Агамемнона Ореста, но его спасла старшая сестра Электра. Микены были сильнейшим и славнейшим греческим царством того времени, оно олицетворяло силу Греции, и его можно рассматривать как уменьшенную модель всего государства. Поэтому борьба за микенский трон, возникшая сразу после победы над Троей, свидетельствует о крайне нестабильной политической ситуации внутри Греции.
Этот вывод наглядно иллюстрирует история Ореста, которого кормилица переправила к фокейскому царю Строфию (Фокида располагалась в Центральной Греции). Фокейский царь был женат на сестре Агамемнона — Анаксибии и потому очень радушно встретил ребенка. Через семь лет, когда Орест вырос и научился обращаться с мечом, он отправился в Микены вместе со своим верным другом Пиладом, сыном Строфия. С помощью Электры, никем не узнанный, он пробрался во дворец якобы для того, чтобы сообщить Клитемнестре о смерти ее сына. Мать выслушала эту весть с нескрываемым удовлетворением и послала за Эгисфом. Как только Эгисф появился в дверях, Орест вонзил ему в грудь меч, а затем этим же мечом убил и Клитемнестру.
