Добрые питерские братушки, художники, объединившиеся под групповым именем «митьки» — возможно, самые известные за пределами узкого круга художественных тусовок двух столиц и единственные искренне любимые не только коллегами и художественной критикой, но даже отчасти «народом». О митьках рассказывают анекдоты — не о конкретных Шагине или Шинкареве, а именно о неких абстрактных «митьках» ("митек" вообще со временем стал определением нарицательным, вызывающим в сознании устойчивый образ чего-то большого, бородатого, светлого, нетрезвого и добродушного). Митьков пародируют (чего стоит одно только скандально известное "Евангелие от митьков"), приглашают на телешоу и вообще только что на руках не носят. Митьков уже давно называли бы «культовыми», если бы понятие «культовости» не противоречило самому духу (да и букве) митьковского мифа.
Для меня митьки — ярчайший пример успешных художников-мифотворцев. Секрет их сокрушительного успеха в том, что вокруг обаятельного образа симпатичного шалопая, который по давно устоявшейся традиции считается русским национальным типом, они сумели создать добрый и, на первый взгляд, удивительно простой (а потому особенно привлекательный) миф. Это вам не какое-нибудь "паломничество в страну Востока", митьковский миф создавался на общедоступном отечественном материале, который всегда под рукой. В ход пошли легендарное российское пьянство, тельняшки с телогрейками, уменьшительно-ласкательные суффиксы, вечные жалобы на судьбу, плавленые сырки, цитаты из старых добрых кинофильмов "о главном" и скромное обаяние наивного искусства (митьки, что забавно — именно профессиональные художники, которые весьма успешно косят под примитивистов). Готовый миф они предложили обществу в качестве нового массового молодежного движения вроде хиппи или панков. Ну, если не кривить душой, то массового молодежного движения все же не получилось. Во многих российских городах можно встретить митьков-"добровольцев", не принадлежащих собственно к художественной группе, а просто осознавших стоически-эпикурейский митьковский стиль «своим», однако особо «массовым» это явление не назовешь. Зато возникла беспрецедентная художественная группировка, объединенная "коллективной тельняшкой" (по аналогии с "коллективным телом"), группа, создававшая свое социальное окружение как предмет искусства.
Митьки многочисленны (настолько, что я затрудняюсь опубликовать их полный список, постоянно растущий и обновляющийся); они уже отметили свое пятнадцатилетие, но по-прежнему гиперактивны. Рисуют картинки, мастерят хитроумные инсталляции и пишут книжки, которые тут же издают, в том числе и в собственном издательстве «Митькилибрис»; выступают на концертах и записывают компакт-диски с «митьковскими» песнями, снимают мультфильмы. Излечившись от пьянства, они с неменьшим энтузиазмом занялись разработкой собственной антиалкогольной пропаганды, в частности, предложили проект "митьковского вытрезвителя" — чистенького, уютного, с тельняшечно-полосатым постельным бельем и умиротворяющими картинками на стенах.
На главной странице митьковского сайта в интернете посетителя встречает «программная» цитата: Митьки никого не хотят победить, — а под ней (как бы "застенчивым шепотом"): и поэтому всегда побеждают.
Такая вот стратегия.
В статье «Авангард» я уже сетовал на многочисленные сложности, возникающие после постановки лобового вопроса: "А чем модернизм отличается от авангардизма?" Там же я попытался ответить на этот вопрос, а уж внятно или нет — судить вам. Без второй серии мелодрамы "Страдания начинающего искусствоведа" мы, пожалуй, обойдемся. Вопрос все равно как был спорным, так и останется.
Начну с цитаты из классика московского художественного мордобоя Александра Бренера:
Самый страшный запрет западной цивилизации — это запрет на непосредственный, открытый, неритуализированный физический контакт. Но только такой контакт и есть истинное событие в мире: прикасаясь к сосцам, губам, ягодицам друг друга, мы признаемся в любви — самом нашем ценном завоевании. И точно так же, ударяя друг друга в нос, в щеку, в грудь, в яйца, мы утверждаем ненависть и неприятие — причем самым честным и непосредственным образом.
Мордобой вошел в моду, стал неотъемлемой частью московской художественной жизни где-то в начале девяностых с легкой руки не то серьезных и «сердитых» Э. Т. И.-х, не то еще более «сердитого» Бренера. Художники били друг друга, журналистов и зрителей (и еще больше говорили о том, как они бьют друг друга, журналистов и зрителей).
Тот же Бренер, помнится, любил рассуждать (непременно в присутствии художественных критиков) о том, что он, дескать, хотел бы однажды попробовать убить человека, поэтому надо найти такого человека, которого не жалко — вот, например, художественного критика: такую сволочь точно не жалко!
Впрочем, так он никого и не убил… насколько мне известно.
60. Музей современного искусства
Борис Гройс в свое время мужественно отконстатировал факт, долгое время нуждавшийся в констатации: «Серьезное», "автономное" искусство в нашей культуре создается главным образом для того, чтобы войти в собрание музея и быть в нем выставленным. Фраза: "Музея современного искусства в России до сих пор нет" на фоне этого высказывания звучит, согласитесь, особенно драматично. Настолько драматично, что впору призвать на помощь старое доброе, неоднократно испытанное средство спасения: "как бы нет". Или даже так: "как бы на самом деле нет". Потому что в некотором смысле музей современного искусства в России все же есть, и даже не один. Как бы есть, разумеется. Не то чтобы действительно музей, а чудо, бомбоубежище и… и музей Церетели.
Чудо
В Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге с 1991 года существует Отдел новейших течений (заведующий Александр Боровский). Название отсылает к одноименному отделу новейших течений, созданному в музее в романтические 20-е годы. Отдел не имеет аналогов в стране: он ориентирован на изучение, репрезентацию, популяризацию и развитие актуального русского искусства. Работы актуальных художников, чьи выставки регулярно проходят в стенах Русского музея (за время существования отдела их было более двухсот), оседают в коллекции Отдела новейших течений.
Но это еще не все. Вот уже несколько лет существует проект "Музей Людвига в Русском музее": постоянная экспозиция более чем ста работ известнейших русских и западных художников. Таким образом, "Музей Людвига в Русском музее" вполне можно было бы назвать первым в России музеем современного искусства. Я бы вообще обошелся без оговорок и прочих сослагательностей, но в силу вполне очевидных причин "Музей Людвига в Русском музее" — это все же скорее уникальный проект, чем самостоятельная институция, каковой должен бы быть музей современного искусства.
Бомбоубежище
С 1989 года существует сектор новейших течений музея-заповедника Царицыно (руководитель Андрей Ерофеев), который занимается формированием и хранением коллекции современного искусства. С 1990 по 1994 год велись активные закупки работ (после 1994-го работы закупались изредка, от случая к случаю), и вообще поначалу все выглядело весьма оптимистично. В результате собрана уникальная коллекция (не только живопись и графика, но и инсталляции, фотографии, видеоматериалы), которая могла бы стать основой музея современного искусства, однако для этого, разумеется, нет ни помещения, ни, тем более, финансирования: государство существование коллекции, мягко говоря, игнорирует. Обидно: для зрителей коллекция, разумеется, недоступна — не в бомбоубежище же, с грехом пополам переоборудованное под склад, где, собственно, и хранится коллекция, экскурсии водить…
Ну вот, разве что, сайт в интернете у коллекции в прошлом году появился по адресу http://www.gif.ru/museum/ — если это кого-нибудь утешит.
Музей современного искусства Зураба Церетели
Это частный проект. Можно сказать, индивидуальный проект художника Церетели, представляющий собой его личный ответ на вопрос: что такое современное искусство?
Забавно, что в столице России есть столь грандиозный частный музей современного искусства при полном отсутствии аналогичной государственной институции. Еще одна инверсия "своего особого пути России". Впрочем, если создание частных музеев современного искусства войдет в моду среди представителей крупного бизнеса — что ж, такое явление можно только приветствовать.
Вот таким образом и обстоят у нас на сегодняшний день дела с музеем современного искусства — чем не наглядная иллюстрация к статье "Культурная политика"…
Вместо постскриптума хотелось бы добавить, что в сложившейся ситуации наметилась любопытная тенденция: за создание всяческих музеев, музейчиков и музеюiшек берутся сами художники, и порой это приносит удивительные результаты.
