Я еще так живо помнила, как мучилась я в одной школе, где пробыла год, мучилась формальным отношением, постоянным недоверием ко мне учителей и особенно классной дамы, какой затоптанной, ненужной я себя там чувствовала, как плохо училась, как чуждалась других ребят. И я была благодарна Л. Толстому, что он уважает ребенка. Мне было любо, что Л. Толстой написал статью «Кому у кого учиться: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»; на всю жизнь врезалось в память, как Л. Толстой с ребятами писали рассказ и как ходили потом ночью по деревне и говорили о самом задушевном. Запомнилась еще тогда сцена, как дворовая девчурка, все время молчавшая, вдруг под влиянием рассказа Л. Толстого сначала робко, а потом все смелее заговорила. И я переживала то, что чувствовал Л. Толстой; он писал — точно тайну какую-то подсмотрел, точно на его глазах цветок какой-то распустился. Мне казалось, что Л. Толстой понимал, как бережно надо относиться к детям, дать им развернуться, осознать жизнь.
Мне нравилось, что Л. Толстой критикует современную школу, ищет путей, как сделать школу лучшей, близкой, нужной детям. Я ненавидела всякое рабство и хотела школы свободной. Меня трогало, что Л. Толстой, написавший такой замечательный роман, как «Война и мир», заботится о том, чтобы было ребятам что читать, что думает, как ребят научить лучше петь, и пр. И не только заботится об этом* но не стыдится признаваться в ошибках.
Из-за заработка я рано стала давать уроки, и я стала сейчас же применять в своей педагогической деятельности методы Л. Толстого — стала относиться к ребятам, как к равным, внимательно слушать, что они говорят, чего они хотят, и скоро убедилась, что так именно и надо относиться к ребятам. Я благодарна Л. Толстому за то, что благодаря ему я испытала немало радости: узнала горячую детскую привязанность, испытала, что значит доверие ребят; узнала, как просто при известном отношении к ребятам добиться от них серьезного отношения к делу, помочь им добиться больших успехов в учебе.
И сейчас — 45 лет спустя — я не изменила своей точки зрения. И сейчас я хочу, чтобы из ребят воспитывались не рабы, а свободные граждане, и сейчас я считаю никуда не годным учителя, не умеющего уважать личность ребенка, с ней считаться, думающего, что путем скалы наказаний, мер воздействия можно воспитать «строителя социализма».
От писателя, художника в настоящем смысле слова, мы всегда многому учимся, как бы несогласны мы ни были с его воззрениями. Л. Толстой умел так отображать жизнь, умел так смотреть, что и читателя учил видеть жизнь в ее настоящем свете, понимать ее во всей ее сложности. Я помню, какое на меня, кончившую гимназию, произвел впечатление XIII том Л. Толстого, где были статьи «Труд и роскошь», «Обследование ночлежного дома» и др. Но были годы глухой реакции, и страстная критика Л. Толстого рвала мертвое молчание, будила, не давая покоя. «Самокритика» дворянского и буржуазного уклада была освежающим каким-то потоком. Ни одной минуты я не была непротивленкой, «толстовкой» в настоящем смысле слова, но я глубоко благодарна Л. Толстому за то, что он помог мне научиться бесстрашно глядеть жизни в глаза. Я думаю, многим, очень многим помог Л. Толстой стать революционерами.
1928 г.
25 октября будет праздноваться 60-летие Михаила Николаевича Покровского.
Михаил Николаевич Покровский — председатель Государственного ученого совета. Он — старый партиец, крупнейший ученый. О революционной деятельности Михаила Николаевича и о его ученой деятельности читатели «На путях к новой школе» прочтут в газетах и общих журналах. Я только хотела бы отметить то громадное значение, которое имело руководство со стороны Михаила Николаевича ГУСом, в частности его руководство научно-педагогической секцией. По мысли Владимира Ильича, ГУС должен был стать центром марксистского руководства делом народного образования. Построить дело народного образования надо было по-новому, надо было пропитать программы на всех их ступенях духом диалектического материализма, вложить в них марксистскую суть; в руководящих журналах надо было показывать широким кадрам педагогов, профессоров, примкнувших к Советской власти, в чем именно заключается марксизм в педагогике, как по-марксистски ставить ряд научных дисциплин. Многие и по сию пору думают, что все дело было в том, чтобы на место прежних педагогов и профессоров посадить новых, вместо беспартийных — партийцев, что все дело было в том, чтобы сочинить хорошую политграмоту и сделать прохождение ее обязательным. Владимир Ильич смотрел на дело иначе. Само собой, он не отрицал необходимости того, чтобы коммунисты как можно шире вливались в ряды педагогов, он признавал, конечно, необходимость выработать новый учебник, в котором давалась бы азбука марксизма, но наряду с этим он считал, что центр тяжести — в перестройке всего преподавания и воспитания на новых, марксистских началах, в реорганизации всего учебного плана, всех программ, всего школьного уклада в духе коммунизма, Марксовой теории, в духе коммунистической морали. Этого нельзя было сделать скандачка, наспех. Эта работа мыслилась Владимиром Ильичем как большая научная работа многих лет. Без этой работы коммунисты никогда не смогут вести за собой кадры учительства и профессуры; Владимир Ильич считал, что если такая работа не будет вестись, тогда не мы поведем беспартийные массы, а их поведут через нас же всякие чуждые, приспособившиеся элементы. Слова, термины будут марксистские, а суть останется буржуазная. Основание ГУСа положило начало той работе, которой придавал такое исключительное значение Владимир Ильич. Самым подходящим для этой работы человеком Владимир Ильич считал Михаила Николаевича, которого он глубоко уважал и ценил.
В статье «О работе Наркомпроса» (от 7. II 1921 г.) Владимир Ильич писал: «В комиссариате просвещения есть два — и только два — товарища с заданиями исключительного свойства. Это — нарком, т. Луначарский, осуществляющий общее руководство, и заместитель, т. Покровский, осуществляющий руководство, во-первых, как заместитель наркома, во-вторых, как обязательный советник (и руководитель) по вопросам научным, по вопросам марксизма вообще»[49].
Мне пришлось 7 лет работать в научно-педагогической секции ГУСа под непосредственным руководством Михаила Николаевича.
Михаил Николаевич руководил не на словах, а на деле. Вникал в суть всех вопросов. Никогда не бывало, чтобы он отмахнулся от какого-либо важного вопроса, никогда не бывало, ни разу, чтобы он подошел к нему формально. Он вникал во все те детали, из которых складывается целое, постоянно приходил на собрания, вслушивался в постановку вопроса каждым работником. Ну, о формах руководства, о его глубоко товарищеских формах, говорить нет надобности, все знают величайший такт Михаила Николаевича.
Когда я думаю о руководстве Михаила Николаевича, мне всегда приходит в голову одно сравнение. В «Обрыве» Гончарова Райский рассказывает о своих попытках в школьные годы рисовать портреты. Нарисует портрет, а глаза у него выходят мертвые. Потом придет учитель, ничего не исправляет, а только точечки какие-то в зрачках поставит, и вдруг глаза становятся живыми, все лицо точно дышит.
И вот составляем мы программы, планы и т. п. Все по-марксистски, но не живое какое-то. Михаил Николаевич сделает пару замечаний, и, смотришь, — программы, планы преобразовались, их марксизм стал живым, дышащим. Много раз это приходилось наблюдать.
Я ненавижу юбилеи. В них много фальши.
Но все же хочется придраться к случаю и сказать Михаилу Николаевичу, хотя бы в его юбилей; как мы ценим его как марксиста, как мы ценим его как руководителя и товарища в борьбе за пропитывание всего дела народного просвещения подлинным духом марксизма.
1928 г.
ПОЛОЖЕНИЕ О ЕДИНОЙ ТРУДОВОЙ ШКОЛЕ РСФСР
10 лет тому назад, 16 октября 1918 г., ВЦИКом было принято «Положение о единой трудовой школе РСФСР». Оно подписано председателем ВЦИКа Я. Свердловым, зам. наркома по просвещению М. Покровским и секретарем ВЦИКа А. Енукидзе.
Это «Положение» снабжено было вступительной статьей от Государственной комиссии по просвещению, написанной наркомом по просвещению А. Луначарским. Эта вступительная статья носила название «Основные принципы единой трудовой школы».
В самом декрете очень много такого, что имело временное значение, носило административный характер. Смысл и значение этого декрета особо ярко выступают в «Основных принципах единой школы», но эти «Основные принципы» были бы простой декларацией, обычной, хорошей, талантливой статьей, если бы они не сопровождались данным декретом, показывающим, что все это не слова, а дело, что «Основные принципы» — руководство к действию. Пусть многое в декрете спустя 10 лет строительства школы, борьбы за «Основные принципы» выглядит наивно, но в самой этой наивности, в каждом пункте, в каждом параграфе звучит могучий призыв величайшей в мире революции.
