Школу Леннарт окончил с неплохим аттестатом, и в дальнейшем юному принцу, разумеется, предстояло стать офицером, как полагалось всем юношам королевской крови во всех странах. Подобно иным королевским отпрыскам он несколько раз едва не отдал Богу душу. Трижды ему пришлось прерывать военную учебу по причине воспаления легких с осложнениями, один раз, как упомянуто выше, болезнь протекала так тяжело, что для «Дагенс нюхетер» даже заготовили некролог. Можно лишь задаться вопросом, какому умнику в семье и при дворе непременно хотелось, чтобы тощий, долговязый, издавна болезненный рекрут отправился на тот свет. Может, там догадывались, сколько от него будет хлопот? После третьего случая в подготовку внесли некоторые послабления, и в итоге из Леннарта все же получился офицер запаса.
Еще подростком он влюбился в девочку буржуазного происхождения, двумя годами моложе его, — Карин Ниссвандт, и, достигнув совершеннолетия, решил обручиться с нею. Отец полностью его поддерживал, чем, вероятно, отчасти и объясняется, что столь молодой человек, еще неуверенно стоящий на ногах, дерзнул бросить вызов порядку престолонаследия. Что Вильгельм поддерживал сына, понять можно — девушка производила впечатление очень порядочной и славной; в отличие от собственного брака Вильгельма здесь в помине не было диктата бесчувственной родни. Вильгельм поговорил и с дедом-королем, и с другими родственниками — никто резких возражений не имел, Густав V даже вроде как «смирился». Однако на второй день Рождества 1930 года все переменилось. Между сорокавосьмилетним Густи, тогдашним кронпринцем, впоследствии королем Густавом VI Адольфом, и его только-только достигшим совершеннолетия племянником Леннартом состоялся разговор. Кронпринц пытался расторгнуть помолвку всеми мыслимыми аргументами — грозил Леннарту потерей и привилегий, и королевского содержания, и Стенхаммара, а семью девушки причислял к сущим разбойникам, у которых только деньги на уме. Если Густав Адольф вправду сказал принцу Леннарту это последнее, то иначе как ужасной низостью такой поступок кронпринца, с его-то безупречной репутацией, не назовешь. Ведь на самом деле отец Карин Ниссвандт был весьма и весьма почтенным аудитором, который ставил свою подпись под отчетной документацией многих крупных предприятий, в том числе Королевского охотничьего клуба. Но как бы ни возникли такие слухи о нем и его родне, они не остались достоянием кронпринца и его юного племянника; двор позволил им просочиться наружу, и перед помолвкой все это можно было прочесть на большом газетном развороте — небольшую заметку набрали в две полосы, крупным шрифтом: «По сведениям из осведомленных придворных кругов, король не намерен давать согласие на объявленную помолвку принца Леннарта и барышни Карин Ниссвандт. Как сообщают, возражения короля против брака юного принца и девушки из буржуазной семьи не имеют под собой оснований принципиального характера».
«Не имеют под собой оснований принципиального характера» — значит что-то не так с самой барышней. Или с ее родней. Здесь эта провинциальная история приобретает очень скверную окраску.
Почему благородный и обычно образцовый, хоть и суховатый Густав Адольф повел себя подобным образом и накрутил своего обычно «смиренного» отца? Ответ прост: у него самого подрастали четверо сыновей, и он до смерти боялся, как бы и они в свой черед не наломали дров. Необходимо учинить показательную расправу, дабы собственные отпрыски уразумели, чем они рискуют, если выкажут строптивость. Вполне можно предположить, что юный Леннарт со своей стороны держался не слишком почтительно, ведь он перенял неуважительность у своего отца. «Когда я в одном из бурных разговоров несколько перегнул палку и сказал Густи, что деду редко доводилось слышать правдивые слова, он так рассвирепел, что готов был вышвырнуть меня вон. Но я предпочел раз и навсегда уйти сам».
Как уже говорилось, сейчас эта история кажется нам совершенно нелепой и провинциальной. Тогда же, в 1931-м, она, напротив, выглядела романтичной и примечательной. Неуклюжий молодой человек, ростом метр девяносто пять, с трогательно небрежными усами и непомерно длинными руками и ногами, противостоял двору и королю (читай: кронпринцу), который тогда имел совсем иной вес, — противостоял, чтобы получить в жены прелестную, славную девушку, которую любил. А двор и кронпринц действительно много чего предприняли, чтобы воспрепятствовать соединению молодой пары. Принц Леннарт на всю жизнь проникся неприязнью к двору, к караулам вокруг дворца и к процветавшим там лести, подобострастию и лживости. На старости лет он говорил о «самодовольных извратителях законов и несведущих дилетантах, строящих козни завистниках и наглых интриганах». Что ж, его можно понять.
За пределами двора все симпатии, конечно, были на стороне романтичной молодой пары. Примечательное исключение составляла «Афтонбладет», которая на протяжении десятилетий переходила из одного лагеря в другой; когда сорока годами раньше женился принц Оскар, газета слыла «свободомыслящей» и в ту пору выразила ему симпатии, теперь же в комментариях касательно планов женитьбы двух благовоспитанных двадцатилетних людей сквозили совсем другие нотки: «Следовало бы избавить пожилого, строго лояльного монарха от этого определенно мучительного для него события. Коль скоро король по серьезнейшем размышлении приходит к выводу, что не может одобрить этот брак, каждый понимает, что у монарха есть для этого очень серьезные основания. Вот почему не может не вызывать удивления, что противная сторона продолжает стоять на своем и вопреки желанию и воле короля объявила о помолвке».
Газеты, не имеющие республиканских симпатий, тоже считали, что это уж чересчур. Помолвка не сходила с первых полос.
На следующий день после помолвки Густав V взял юного грешника с собой в Оперу, где лицезрел «Фра-Дьяволо»[201] (как нарочно), сидя с принцем Леннартом в королевской ложе, так что вся столица видела: семейные узы превыше династического конфликта. Благородный жест — любопытно, что ворчал Густи в своем кронпринцевом дому.
Все это разыгрывалось без участия бабушки Леннарта, королевы Виктории, которая, к ее счастью, успела минувшей весной почить в Бозе.
Сочетаться браком в Швеции молодой паре, понятно, не следовало. То, что король «не мог дать разрешения», служило препятствием их браку, а уж после он мог сколько угодно брать строптивого внука с собой в Оперу. Поэтому пара отправилась в Лондон, чтобы оформить брак там. Пока улаживали дела с бумагами, принц Леннарт брал уроки пилотирования. После свадьбы в марте 1932 года шведское правительство почло необходимым направить свое внимание на деятельность брачных контор в английской столице. В протоколе заседания от 16 марта 1932 года можно прочитать:
«Его королевское высочество кронпринц-регент изволит объявить, что Его королевское высочество герцог Смоландский Густав Леннарт Николаус Пауль 11 марта 1932 года вступил в брак со шведской подданной Карин Эммой Луизой Ниссвандт, не получив на сей брак предварительного согласия Его королевского величества; посему Его кор. высочество кронпринц-регент заявляет:
“Сочетавшись без разрешения короля браком с дочерью простого шведа, Его кор. высочество герцог Смоландский согласно статье 144 Конституции и статье 5 Акта о престолонаследии лишился права наследования державы для себя, детей и потомков. Равным образом он утратил титулы и привилегии, коими пользовался до сих пор в качестве наследного принца”.
После того как глава министерства юстиции сообщил, что от дипломатической миссии Его величества в Лондоне поступило выданное правомочным английским чиновником свидетельство, что шведский принц Густав Леннарт Николаус Пауль 11 марта 1932 года в лондонском приходе Св. Георгия вступил в брак с Карин Эммой Луизой Ниссвандт и что оный брак заключен по форме, предписанной английским законодательством, члены правительства заявили, что присоединяются к означенным требованиям Его кор. высочества кронпринца-регента; далее, Его кор. высочество кронпринц-регент при поддержке правительства постановляет, что Густав Леннарт Николаус Пауль впредь будет носить родовую фамилию Бернадот».
Шумиха в мировой прессе поднялась, конечно, невероятная. Происходило все это до эпохи фототелеграфа, и во многих газетных вырезках, присланных новобрачным и сохраненных, нередко встречались изображения совершенно посторонних девушек, хотя в подписях утверждалось, что это барышня Ниссвандт. От столь невероятной шумихи у Леннарта Бернадота открылась язва желудка.
Однако же от деда, Густава V, он получил-таки своеобразную моральную поддержку. Когда молодожены отправились вдвоем на Ривьеру, дед, находившийся там, незамедлительно забрал их к себе и держал подле своей особы — не задумываясь о том, что не в пример ему самому они не привыкли к «праздной жизни» на побережье Южной Франции. Эта жизнь с приемами, теннисом, коктейлями и множеством других развлечений, продолжавшихся круглые сутки, за считаные недели так подкосила обоих, что королевский лейб-медик вошел в их положение и назначил им постельный режим, меж тем как семидесятилетний дед бодро продолжал жить по-старому без всякого для себя ущерба.
