- Расстрелять!"
Не сдержал в себе мужик историческую память, все пережив, ко всему приспособившись. И она вышла в сегодняшний день, в новые превращения жизни, человека, судьбы.
Перерождение сущности человека - современный пролог к древним волшебным превращениям героев античного романа, в основном превращениям в чудовищ. Но и проверка на истинность, непридуманность человеческого. Такой сплошной проверкой предстает сюжет об угонщиках самолета в рассказе из цикла "Время зверя".
Личность человека, его внутренние решения, осознание им своей судьбоносности для жизни вообще - и этим завоеванием литературы оснащена проза Петра Алешкина. Он берет в путь и то, что дал роман становления, роман воспитания, реалистическую правду образа, идейные муки, концептуальность, экзистенциальность, документальность прозы. Все это присутствует в картинах современных превращений героев.
Превращения становятся все более грозными, необратимыми по мере все более открытого вступления героев алешкинской прозы в жизнь без рубежей. Превращения героев фантастичны именно в своей обыденности, касаясь, прежде всего, внутреннего облика. Но даже когда они страшны - они увлекательны, поучительны, формируют читательское "я", направляют читательское жизненное поведение. По весьма простому главному в жизни принципу: ты с кем?
Сцены превращения пишутся Алешкиным по нарастающей. Одна из начальных у него - лихая сцена отмщения хорошей молодежью порочным сынкам советского истеблишмента. Лихого отмщения. Ребята и девушки врываются в комфортное гнездо наркоманов-насильников, громят квартиру, освобождают своих... А дальше - отлично преподанный читателю урок житейской разворотливости:
"Такси поймали быстро. На Кутузовском проспекте их в любой час много. Таксисты любят сюда ездить. Редко отказывают".
Ребята распределяет свои роли:
"- Юра, дай телеграмму, - протянула Наташа другу бумажку с текстом и деньги.
Юра взглянул на бумажку: "Сообщаем вечером двенадцатого Кутузовском проспекте дом такой-то квартира такая-то задержана группа наркоманов-валютчиков. Милиция зависима от родителей валютчиков попытается скрыть. Подробности письмом".
Телеграмма была адресована министру внутренних дел.
- А телеграмма зачем, если письмо будет?
- Пока письмо дойдет, все будет шито-крыто..."
Разыграно, как в "Трех мушкетерах", герои отважны и хитроумны... Но Алешкин не был бы Алешкиным, если бы не уточнил все до конца: власть переигрывает ребят, и один из них погибает в тюрьме... По другому варианту финала, садится на долгий срок...
В другой по эпохальной ситуации сцене ребяческие игры позади.
"Майор Разин кричал, а сам зорко следил за приборами. "Все! пронеслось в голове. - Ушел из зоны действия радаров!" Он выровнял истребитель и заскользил почти по самым верхушкам деревьев. Разин слышал, как диспетчер кричит Пугачеву:
- Шестнадцатый! Что с Пятнадцатым? Катапультировался? Разбился?
- Пятнадцатый пока держится над самым городом! Думаю, протянет недолго...
- Шестнадцатый! Свяжись с ним! Может, он тебя услышит. Пусть не рискует, катапультируется. Москва близко. Не дай Бог, грохнется на Москву!
"Поговорите, поговорите, время идет..."- лихорадочно думал майор Разин".
Вариантность судьбы и "обреченная" готовность алешкинского героя к схваткам с вражьей силой, с любым оголтелым криминалом - и это знак оснащенности автора на пути к новому роману.
Попробуем угадать проступающие в прозе Петра Алешкина контуры нового романа, его сущность, смысл, художественную форму.
Человек волен сам выбирать судьбу - и вот что с ним судьба делает. Так коротко можно определить сущность создаваемого писателем. Дерзость в нем волевого изъявления, свобода деяния и веяние рока. Не без Божьего вмешательства...
И все же именно случай, новизна впечатлений и возможностей, бесподсказанность поступков героев, вариантность как стратегия поведения и решений - все напоминает первичные, античные шаги нового романа.
Сумма непривычных художественных средств, впитывание и отталкивание от тысячелетних традиций делает прозу Петра Алешкина устремленной в неведомое будущее.
То, что это проза действительно новая, не устоявшаяся, блещущая возможностями, подтверждает само обращение писателя со своими кульминационными сюжетами, сценами и эпизодами. Знаменательно, что в разных произведениях Алешкина они взаимозаменяемы, переходят из рассказа в более обширное повествование и вновь способны рассеяться на циклы рассказов и новелл с неожиданным концом. Эта неустойчивость входит в композиционный прием произведений Алешкина.
Его новелла "Лагерная учительница" вся состоит из могущих быть или не быть случаев, совпадений, душевных движений, поступков, принятых решений. Случайно, за приятеля-односельчанина герой попадает в тюрьму. И само собой непредсказуемо, что его полюбила интеллигентная служительница в лагере. В их отношениях, с самой их связью, естественно, могло про- изойти все что угодно. Так оно и происходит. Их застукали - могли не застукать...
"- Что они мне сделают, кроме карцера, а ты.. ты...
- Не терзайся... Мне-то они что...
Никогда не забуду ее последний поцелуй, долгий, страстно-горький, никогда не забуду особенный вкус ее губ, прощальный взгляд ее черного бархата глаз. Я не думал тогда, когда меня прямо из библиотеки уводили в карцер, что вижу Иринушку в последний раз.
Отправили меня в ШИЗО на полную катушку, на пятнадцать суток. Дней через десять я узнал от вновь прибывшего штрафника, что Ирину Ивановну уволили с работы и, по слухам, она уехала из Александров Гая. Куда неизвестно!"
Так же случайно герой освобождается - еще более невероятный случай: приятель-односельчанин раскаялся и признал свою вину. Мотивировка такого его поступка эффектна: я - вор, а вором надо родиться.
Из всего, что могло быть, а могло и не быть, сложилась вся жизнь героя. Вошли в нее и воспоминания о лагерной любви, которая могла стать и не стала его судьбой. И вдруг - снова случай! - выясняется, что эта любовь могла стать и судьбой героини... Она вновь, мимоходом, объявляется в его насыщенных взлетными случаями буднях и говорит об этом. Открываются, возвращая к началу, вариантные линии биографий, опытов жизни, развития чувства, самих образов героев. Открывается выход в поле вероятностей. Но, главное, открывается простор для сюжетной незавершенности, нескончаемости, возможности осуществления неслучившегося в других обстоятельствах, в другом произведении автора.
Так оно и случается. Например, в рассказе "Старая дева и ловелас" с чисто русским хеппи-эндом. Под силу Петру Алешкину писать и "рождественские рассказы", напомним, кстати, что русский писатель Лесков впервые завоевал зарубежную литературу именно своим рождественским рассказом.
Незавершенность сюжета в пределах одного произведения - это и выход в случайность жизненных обстоятельств, в открытое поле возможности счастья и трагедии, и волшебного превращения, и - что у Алешкина не исключается полной гибели. Победит ли жизнь - об этом скажет лишь новый, еще не созданный в русской литературе роман. Если, конечно, будет создан.
О том, что есть воля к его созданию, знаково свидетельствует и упорная тяга писателя Алешкина к объединению своего творчества, своих кульминационных сюжетов в серии. Даже некая тяга к единой серии. Современно совпадая с интересами читателей, эта тяга работает и на сверхзадачу. Неуклонно, яростно писатель движется к сжатию событий в новое единство.
Но пока еще все у Алешкина - "с продолжением". Открытая всем ветрам проза. Свидетельство того, что писательский потенциал его далеко не исчерпан, что как рассказчик он неиссякаем. Труднее разглядеть в этом свидетельстве упорный путь к новому роману.
Сегодня нам неизвестно, есть ли в других литературах призванные к решению именно этой задачи, связанной с быть или не быть странам, государствам, человеческим сообществам. Ведь мы на редкость скудно осведомлены о том, что делается в большой мировой литературе. Но совсем не исключено, что именно русский писатель, как это уже происходило, создаст новый роман - жизнеустроительный. Создаст новую художественную страну, а значит, установит новый мировой порядок.
Вот только для кого, из какого человеческого материала? Вопрос, на который сегодня нет и вроде бы не может быть ответа. Писатель Алешкин словно и не задает себе и нам таких вопросов. Он зачерпывает сам горячий материал и пишет, бесстрашно проникая и в чудовищные ситуации, и в нежную плоть души. Показывая, как формируется на наших глазах современность, и властно переформировывая ее.
Очередные экстремисты угнали самолет. На этот раз с детьми. Ситуация, каждый раз требующая непредсказанного поведения в мгновенно возникшей людской микроструктуре...
"Сучков как сел на пол в начале операции рядом с сумкой, так и сидел безучастно с автоматом на коленях. О чем он думал, что чувствовал? Он не интересовался, не выглядывал в окно, когда шли переговоры, когда стрелял Никитин, и вроде бы не слушал, по крайней мере, не обращал внимания на слова Никитина. Глядя на него, и я успокоился. Ребята, вертевшие во все стороны любопытные головы, во время стрельбы вновь сжались, замерли. Но ненадолго. Увидев, что ничего страшного не произошло, все живы, снова стали смотреть по сторонам. Лиц их я не видел, наблюдал сзади.
