Так открытые грузовики или «чёрные вороны»? Если открытые — то как это согласуется с предыдущими показаниями, а если закрытые — то откуда свидетель знал, что там именно пленные?
Из показания Матвея Захарова, 1893 г. р., старосты дер. Ново-Батеки:
«В 1937–1942 гг. я работал на железной дороге, между прочим и на сортировочной станции Смоленск. В марте 1940 г. прибывали из Тамбовской области товарные поезда с прицепленными к ним 5–6-ю большими пульмановскими арестантскими вагонами. Из них 2–3 вагона останавливались в Смоленске на погрузочной платформе, тогда как остальные направлялись дальше к месту назначения на станцию Гнездово. Из железнодорожных документов я мог узнать, что эти поезда или арестантские вагоны шли по Рязано-Уральской дороге через Козлов — Тамбов — Ельню в Смоленск. Как я узнал от проводников этих вагонов, арестованные происходили из Козельска. Там вроде был большой монастырь, где содержались ещё многие тысячи пленных.
В качестве составителя поездов я имел возможность стоять непосредственно тут же, когда людей из вагонов погрузили в грузовые машины, направлявшиеся затем по деревенской дороге в сторону Гнездово…
Я точно помню, что эти разгрузки продолжались 28 дней. Это я смог точно установить по моим служебным записям».
Из показаний Григория Сильвестрова, 1891 г. р., жителя дер. Ново-Батеки:
«В апреле и мае мес. 1940 г. я замечал, что на станции Гнездово, вблизи которой я жил тогда, останавливаются арестантские вагоны, из которых людей погружают в стоящие наготове грузовые автомашины и затем их увозят.
Вечером, возвращаясь домой с работы, я часто проходил вблизи места разгрузки и замечал, как под охраной работников НКВД людей отправляли из вагонов в заготовленные большие клетки-грузовики, известные под названием „чёрный ворон“. Всегда стояли 3 таких машины и один грузовик. У мужчин, выходивших из вагонов, отбирались ручные вещи и бросались в грузовик, тогда как их самих помещали в остальные машины — клетки. Когда они заполнялись, колонна из 3-х клеток, грузовика с поклажей под водительством впереди идущего грузовика, отправлялась от станции. Я видел, как повозки проезжали дорогу к железнодорожному пути, затем поворачивали влево и исчезали в направлении Катыни. Через 20–25 минут колонна возвращалась обратно и всё повторялось сначала. Когда они проезжали мимо, я мог заметить мужчин, сидевших во впереди идущей легковой автомашине, вероятно из НКВД, с типично еврейскими лицами[11]. Разгрузка проводилась большей частью в вечерние часы, а также ночью. Что эвакуация случалась и ночью, я мог установить потому, что моя тогдашняя квартира была расположена непосредственно по дороге от вокзала к железнодорожному пути. По-моему, эта колонна ездила раз десять в день, а в апреле и мае месяце приблизительно четыре недели подряд».
Похоже, данный свидетель и вправду что-то видел. В других показаниях не упоминается «челночный метод» перевозки — а ведь перевозить поляков должны были именно так, по причине жестокого дефицита автотранспорта. Другое дело — зачем их вообще везти на машинах? До Катынского леса всего 2,5 километра, к чему грузовики-то гонять? Разбегутся? Куда и зачем — без документов, в чужой стране, жители которой традиционно не испытывают к полякам ни малейшей симпатии? Есть смысл бежать, если точно знаешь, что ведут на расстрел — тут уж не до здравого смысла. Но ведь, согласно официальной версии, как немецкой, так и польско-российской, убитые офицеры не совершили ничего такого, за что их можно было расстрелять, а стало быть, не ожидали казни.
Советские этапы, куда более опасные по части побегов, на такие расстояния гоняли пешком — а полякам за что такой комфорт?
«Так как на самом месте разгрузки нельзя было останавливаться, я мог вести свои наблюдения с расстояния около 50 м. и видеть, что из вагонов выходили главным образом одетые в форму, вероятно, офицеры, также и штатские. Среди штатских были и пожилые люди, отдельные из них даже на костылях, женщин среди них я не установил. Форма была мне неизвестна, и я не мог определить национальность солдат. Ходившие слухи были разноречивы. Одни утверждали, что это были поляки, другие — что это финны. По слухам, пленных отправляли к дому отдыха приблизительно в 4 километрах отсюда и там расстреливали.
Я это тоже допускал, т. к. ко времени этой эвакуации был воспрещён обычный сбор грибов в районе этого дома. В общем, деревенские жители остерегались открыто высказывать свои предположения, даже зная о происходящем».
Что-то мы начинаем блуждать в двух датах. Если доступ в Козьи Горы уже запретили в 1931 году, то зачем в 1940-м было запрещать там сбор грибов? Тем более в апреле, когда они всё равно не растут?
Из показаний Ивана Андреева, 1917 г. р., жителя дер. Ново-Батеки.
«Приблизительно с середины марта до середины апреля 1940 г. на станции Гнездово прибывали ежедневно по 3–4 поезда с 2–3 арестантскими вагонами. Последние останавливались на станции. Пассажиров, большей частью польских солдат, которых я узнал про фуражке (а где он мог её раньше видеть? — Авт.), а также штатских погружали из вагонов в закрытые грузовые машины, направлявшиеся от станции к железной дороге; затем машины загибали влево по направлению к Катыни. Я тогда несколько раз замечал, что приблизительно в 2 1/2 километрах от железной дороги они сворачивали к Козьим Горам. Я сам того не видел, но много раз слышал, что этих людей расстреливал в Козьих Горах в НКВД».
Это — последнее из приведённых немцами русских показаний. Есть в деле ещё и свидетели с «польской» стороны. Первый из них — некий обер-лейтенант польского войска Глезер, который оказался в числе 25 этнических немцев, освобождённых из плена при посредничестве германского посольства. Он показал следующее:
«В период с 20 марта по 9 мая 1940 г. из обоих вышеупомянутых лагерей (Козельский монастырь и Skifrun) было отправлено около 30 эшелонов, по 80–120 человек в каждом. 9 мая 1940 г. был отправлен наш последний транспорт около 150 человек, после детального обследования в грузовых автомашинах на погрузочную станцию в Козельск. Здесь нас погрузили в тюремные (зелёные) вагоны (следует ли из этого, что все зелёные вагоны в СССР — тюремные? — Авт.). Эти вагоны — прочные, четырёхосные, с раздвижными стальными плитами и решётками — вмещали 120 человек, но они служили и для перевозки 300 человек. В клетке, в которой перевозили меня, было нацарапано ногтём следующее: „18 офицеров польского войска. Апрель 1940“».
Что-то не очень понятное получается у него с вагонами. Вагонзак, или столыпинский вагон, состоит, кроме помещений для охраны и кухни, из 5 купе для заключённых. Каждое вмещает по 6–8 человек, при необходимости, конечно, и больше — но не по 24 человека и уж тем более не по 60. Кроме того, если на станцию прибывали 3–4 таких вагона, то число казнимых военнопленных вырастает до тысячи человек в день, а за полтора-два месяца… В польской армии вообще-то столько офицеров было?
Есть ещё найденный на трупе майора Сольского дневник.
«8.4. 3.30 выезд со станции Козельск на запад 9.45 станция Ельня. С 12 мы стоим на запасном пути.
9.4. За несколько минут до 3 ч. утра нас разбудили и разделили для погрузки в автомобили, на которых нас должны увезти. Что дальше?
9.4. Около 5 часов утра. С рассвета день плохо начинается. Нас погрузили в тюремные автомашины. В отделениях — стража. Мы приехали в лес — вроде дачи. Основательный обыск около …. часов, на которых обозначено врем 6.30 или 8.30. Они спрашивают про обручальные кольца. Отнимают рубль, паспорт, карманный нож».
Можно размышлять на тему, позволено или нет военнопленному в советском лагере иметь карманный нож. Но каким образом у него мог оказаться паспорт? Да и какой вообще паспорт у военного — вроде бы ему положено иметь удостоверение офицера, которое, естественно, не могло лежать у пленного в кармане…
…И на этом — всё. Как видим, из заявленных русских свидетелей германская сторона предъявила только шесть, а также одного немца, которого везли в Козьи Горы, но почему-то туда не привезли. Русские тоже видели тот совершенно не криминальный с точки зрения международных конвенций факт, что пленных поляков привозили на станцию Гнездово, а потом куда-то увозили. Выстрелов они сами не слышали, могил не видели, во времени оцепления леса и его характере путаются — один говорит про десять лет и часовых с овчарками, а другой про запрет сбора грибов в районе дачи НКВД весной 1940 года. А если кого в том лесу и расстреливали в 20-е годы — то какое это имеет отношение к пленным полякам?
Так что, как видим, со свидетелями у германской стороны очень кисло…
