И понять чувства Сосо можно. Он мечтал о светлом храме науки, а угодил в настоящую тюрьму. И эта самая тюрьма в какой-то мере была для него страшнее побоев. В отличие от отца, который никогда не посягал на его внутренний мир, преподаватели семинарии пытались заставить его думать так, как это надо было в первую очередь им. Ну а до того, что он думал и чувствовал сам, им не было никакого дела!
И все же главным, очевидно, было не это. Сосо все мог выдержать, если бы обладал тем великим религиозным чувством, каким отличалась его мать. Но, увы, никакой веры у молодого человека не было и в помине, а бесконечные молитвы и, по сути дела, насильственное духовное обучение могли вызвать у него, никогда не верившего ни в Бога, ни в Сына, ни в Духа, только обратный результат, выразившийся в цинизме и крайнем скептицизме ко всему небесному и возвышенному, а значит, и в куда более трезвом и приниженном взгляде на окружавшую его жизнь. Царившие в семинарии порядки сделали все, чтобы Сосо вплотную познакомился с лицемерием, ханжеством, двуличием, которыми отличалась значительная часть духовенства, верившая только в земные блага. И не было ничего удивительного в том, что из своего семинарского опыта он вынес только несколько идей и ни единого чувства и лишний раз убедился в том, что люди нетерпимы, грубы, лживы и порочны...
Конечно, Сосо был далеко не единственным учеником, кому не нравились тюремные порядки в семинарии. И если говорить по большому счету, то именно эти тюремные порядки и превратили тифлисскую семинарию в своеобразный рассадник вольнодумства в Закавказье. За несколько лет до появления в ее стенах Иосифа Джугашвили будущий основатель «Третьей силы» Сильвестр Джибладзе ударил ректора за то, что тот назвал грузинский «языком для собак», а спустя год один из бывших семинаристов лишил его жизни.
И ничего удивительного не было в том, что очень многие выпускники семинарии шли в революционное движение. Да и сам Сталин в интервью известному литератору Эмилю Людвигу в ответ на вопрос, как он пришел в революцию, ответил, что на оппозиционность его толкнул прежде всего протест против «издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии». «Я, — говорил он, — готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма как действительно революционного учения».
Кроме объективных причин имелись и личные. Конечно, после окончания семинарии Сосо мог стать священником. Но такая карьера его уже не устраивала. Не было в нем веры, да и разве мог он, сын сапожника, пробиться в обществе, где все расписано раз и навсегда? Да еще будучи инородцем, которому вообще был заказан вход в высокие и светлые кабинеты? Конечно, нет! Он прекрасно видел это по той же семинарии, в которой царило пренебрежительное отношение к бедным студентам. И именно он, со своим обостренным чувством справедливости, стал предводителем «униженных и оскорбленных», за что ему чаще других доставалось от презиравших «кухаркиных детей» преподавателей.
Вместе с тем это была пусть и жестокая, но в высшей степени полезная школа. Каждый шаг делался на глазах монахов, и, чтобы выдержать этот режим в течение нескольких лет, требовались необычайные способности к скрытности. Необходимо было контролировать каждый свой жест, каждое слово, и постепенно все семинаристы становились крайне осторожными даже в общении между собой. И эта суровая школа очень пригодится Сталину: и когда он будет бегать от охранки, и когда начнет заседать в Политбюро, и когда будет плести тайные интриги.
Нельзя не сказать и о том, что как бы ни порицали семинарию и ее порядки, но духовное образование во все времена считалось хорошим образованием. Да, семинаристы не изучали политэкономию и естествознание, зато она давала прекрасное знание истории. Ну а глубокое изучение на протяжении нескольких лет Библии вооружало человека способностью анализировать прочитанное и соотносить его с реальной жизнью. Не говоря уже о том, насколько изучение Священного Писания развивало память. Да, Библия в какой-то степени могла закрепостить ум, но дело здесь уже не в ней, а в уме. Да и какая в принципе разница, какой бог наденет на глаза того или иного человека шоры?
Примером подобного служит ненавидевший религию Ленин. Поставив на место Иисуса Христа Маркса, а на место Священного Писания его «Капитал», он так и не смог свободным философским взглядом смотреть на окружавший его мир. И чтобы заставить Ленина что-то пересмотреть во вросших в него марксистских догмах, нужны были тяжелейшие потрясения вроде Гражданской войны или Кронштадтского восстания. Таким же тяжелым и неповоротливым мышлением отличались многие старые большевики, которые совершенно не понимали того, что все в мире течет и все меняется, и с упрямой тупостью продолжали верить в мировую революцию.
Конечно, очень многое зависело от семинарских преподавателей, и будь среди них пусть и искренне верившие в Непорочное Зачатие, но в то же время вдумчивые и сами по себе интересные люди, то и от в общем-то традиционного изучения Библии можно было бы получать удовольствие. Но, увы... таковых в семинарии не было, и удивляться тому, что Сосо не любил своих учителей, как не любил пытавшегося давить на него отца, не приходится. Нет, эти люди не били его и не ругали последними словами, но именно они стояли между ним и той самой жизнью, которая шла за толстыми стенами его училища. Именно они увольняли тех, кто пробовал выступить против и попытался внести в затхлый воздух семинарии хоть какую-то струю свежего воздуха. Они запрещали многое, и именно поэтому Сосо хотелось нарушать их запреты. И он нарушал их, читая произведения грузинской литературы на родном языке. Первой книгой, которая произвела на него впечатление, стала сентиментальная повесть Даниэля Чонкадзе «Сумарская крепость», напоминавшая знаменитую «Хижину дяди Тома» Бичер Стоу. Затем последовали книги Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, Рафаэла Эристави и, конечно же, великого Шота Руставели с его «Витязем в тигровой шкуре». Под его влиянием Сосо сам стал писать стихи на грузинском языке, и пять из них были напечатаны в газете самого Ильи Чавчавадзе «Иверия».
И все же наибольшее впечатление на Сосо произвел кумир грузинской молодежи того времени Александр Казбеги. Великий грузинский патриот, он воспевал свободу и борьбу горских племен с русскими войсками. Это были по большей части выдуманные истории, напоминавшие романы Фенимора Купера о борьбе несчастных индейцев Северной Америки с белыми. Но благодаря искрометному таланту автора они действовали безотказно, поскольку среди национальных меньшинств всегда жило ничем неистребимое желание освободиться от всех своих «покровителей», в роли которых выступали то Османская империя, то Иран и Россия.
И неудивительно, что настольной книгой Сосо стал знаменитый по тем временам роман Казбеги «Отцеубийца», один из немногих, в котором вымысел был замешан на исторических событиях времен Шамиля. Перечитав роман бесчисленное количество раз, Сосо буквально бредил его главным героем Кобой, который на какое-то время стал его вторым «я». Не было уже никакого Сосо (да и что это за имя, особенно в его русском звучании), а был только Коба, сильный, смелый и великодушный. Впрочем, Коба отличался не только отвагой и силой, но и хитростью. «Время теперь такое, — говорил он, — что одной силой не возьмешь... Иной раз не мешает прибегнуть и к хитрости, и нисколько не стыдно...»
Привлекал в отважном разбойнике и тот вызов, который он бросил Богу, тому самому Богу, заявившему: «Мне отмщение, Аз воздам», и тот... смирился! И теперь уже не Бог, а он сам воздавал по заслугам, Коба сделал возмездие делом высшей чести. Его любимым лозунгом стало грузинское выражение: «Я заставлю рыдать их матерей!», что в переводе на русский означало: «Я буду мстить!»
Сосо мало волновало то, что при всей своей внешней привлекательности образу Кобы была присуща прямо-таки убийственная одномерность. Да и учил этот образ далеко не тому, чему надо было учить восприимчивого подростка. И, читая и перечитывая «Отцеубийцу», Сосо все больше убеждался в том, что в мире господствует только насилие. Оно окружало его со всех сторон, принимало разные обличья, но сути при этом не теряло. Насилие порождало ответное насилие, и Сосо был целиком согласен с Кобой, который говорил: «Убить врага — не грех! Убивать необходимо, так верней и легче. Враг будет уничтожен сразу!»
Наряду с героикой в романе присутствовала и очень важная социальная тема. Через всю книгу Казбеги проходила мысль о том, что современное общество порочно и истинно героические личности могут стоять только по ту сторону написанного властями закона.
Так в приключенческом романе Сосо увидел тот самый мир, в котором он не только жил, но и который был, в чем он теперь не сомневался, перевернут с ног на голову. Выходило так, что закон писали сами преступники, а нарушали его честные и порядочные люди, которые заслуживали куда более счастливой жизни. Прочитав «Отцеубийцу», Сосо изменился даже внешне, он стал еще меньше говорить и ничем не выражал ни своей радости, ни своего горя. В бесстрашном и немногословном разбойнике Сосо нашел свой идеал, и именно он стал его богом, а отнюдь не проповедовавший непротивление злу насилием Христос.
