Точка в конце объемистой работы поставлена в общем-то произвольно. Да, к 1985 году движение русских патриотов потерпело существенный урон, но оно отнюдь не прекратилось, более того, в "перестройку" поначалу резко пошло вверх. А потом рухнуло вместе с Советской властью и великой Советской державой. Почему так случилось, это лежит за рамками исследования Н.Митрохина, но мы все же попытаемся дать краткий ответ и на эту весьма животрепещущую тему.
Тут придется отступить на сотню лет и оценить русско-патриотическое движение начала XX века. Только теперь, после долгого замалчивания или нарочитого искажения, подлинная картина тут прояснилась — усилиями прежде всего О.Платонова и некоторых иных исследователей. Стало очевидно, что правые силы (получившие либеральную кличку "черносотенцы") были не только многочисленны и хорошо организованы, уходили в толщу православного народа, но и привлекали в свои ряды множество достойнейших представителей русского образованного сословия (знаменитейший Менделеев, историк Иловайский и великое множество иных, включая духовных лиц, ныне причисленных к лику Святых новомучеников).
Масонский заговор, вылившийся в Февральскую революцию 1917 года, смёл всё это движение — и навсегда. Сопротивления они не оказали. Почему же? Русские правые тогда уповали на государя и государственную власть. Они не могли действовать помимо них или через них. В 1916 году, накануне краха, Николай II был завален верноподданническими посланиями со всех концов страны, где указывалось на рост зла и разложения и почтительно предлагалось принять действенные меры. Действенного ответа из Царского села не последовало. Царская власть рухнула и погребла под собой российских правых.
Совершенно то же самое случилось в году 1991-м. Русские патриоты имели в ту пору многие органы массовой информации, включая отчасти и телерадиовещание. Их митинги и собрания ждали переполненные залы и стадионы. За пределами Москвы и Ленинграда либеральные силы были очевидно слабы. Армия и госбезопасность буквально кипели от негодования и жаждали действий. Предательство властной верхушки во главе с Горбачевым, убожество деятелей пресловутого ГКЧП решило исход дела легко и просто, словно на опереточной сцене. Во всей огромной стране сопротивление убогим самозванцам оказали только русские писатели на Комсомольском проспекте. И тоже легко победили! Ибо Ельцин и его подельники были так же ничтожны, как Политбюро "Горби".
Итак, Русская партия погибла под обломками Советского государства, где ЦК КПСС заменял самодержавную власть. Началась совершенно новая глава в истории России, о которой напишут позже. Отметим только одно: через полвека после Февраля из-под руин Государства Российского, залитых марксистским асфальтом и троцкистским цементом, чудесно взросли вдруг молодые побеги того движения, которое современные историки назвали "Русской партией". Так уже однажды произошло в нашей недавней истории. А будущее непредсказуемо.
Петр Калитин КОМУ НУЖЕН ФАШИЗМ?
В современной России официально и повсеместно возродили до гениальности эффективную, практическую, но главное — цивилизованную и просвещённую пытку — "любо-пытку": светом — светом истины; красоты; гуманности; свободы; демократии; телеэкрана; светом рекламы, наконец, и даже "русской, понимаешь, идеи". В результате, нам просто некуда деваться от этого вездесущего, назойливого, но безукоризненно правильного, политкорректного и совершенно интеллигентского беспредела — достижимого, рокового счастья: без Бога. В каждом тёмном углу нашей жизни, в каждой её отныне отличительной щели горит-не-сгорает, потрескивает-суетится и приоритет соблюдения прав — особенно сексуально озабоченного — человека как надёжного защитника, между прочим, "привлекательной, женственной" России; и, как следствие, её "ноу-хальная", постимперская не-байка- история с по-прежнему петербургским — "силовиковым" — величием; и, наконец, несомненнейший, статистически-освежёванный успех наших, "разумеется, общенародных и общевыгодных" реформ — тем более в демографической — наичестнейшей: "объективнейшей": в натуре обесчеловечивающей — сфере…
Отныне всё стало ясно, прострельно, успокоительно, и от новейшего ругательства "не понял!" просветляется последнее — "очевидно, сумасшедшее" — затмение и замирает любое — "очевидно, случайное" — "но". И крысы, воистину нетерпимые — чумные крысы вдруг выстраиваются в просвещённо-интеллигентскую очередь за восклицательными знаками хвостов.
Вопросительный же изгиб узаконивается, "любо-пытственно" узаконивается только на бёдрышках женщин и бройлеров, благо он естественно, неукоснительно — комильфо — претворяется в официозно-искомую и счастливейшую прямизну: ног; кишок; света… Словом, наступил полный "гуманизец".
И вот тут ты начинаешь действительно прозревать: до ослепительной рези в глазах — потрагивая своё хотя бы внешне оппозиционное и "фигуральное" бедро — ведь сегодняшняя — беспредельно-светоносная — тотальность и чуть ли не сама судьба — всего лишь твоё добровольное, свободно-демократическое, твоё "ноу-хальное" движение рукой вниз: к колену, к пятке, к земле. К удобно и цивилизованно разложенной, распятой навзничь — неумолимо-соблазнительной и доступной — России. И нет тебе большей беспредельной чести, большей верноподданнической ретивости, чем взгромоздиться и — пасть на неё в просвещённо-интеллигентском соитии, полностью закрыв собой настоящий и потому органично-сокрытый смысл нашего любвеобильного существования.
Ты вдруг начинаешь преисполняться отнюдь не рассчастливейшим комильфо, но всё равно гуманным отношением к так называемой "тьме" и "почвенной" — "подпольной" — сокрытой — тайной — России, не спеша, не суетясь покончить с ней при помощи, казалось, эффективного, тотального, вездесущего, всепроникающего и по сути смертоносного облучения тем или иным заведомо прямолинейным, однозначно-положительным и, получается, просто поверхностным, просто заклятым светом. И вот уже кружится твоя голова от открывшейся бездны действительно объективного: обесчеловеченного и нелицеприятного — смысла — от того глубинного, неуправляемого и неискоренимого официозного "ничего", которое не подвластно никаким — даже своим "ноу-хальным" и, ей-ей, радиоактивным — вдохам.
Ты вдруг начинаешь понимать, что именно это смыслополагающее, ослепительное "ничего" есть настоящая, имманентная, органическая и не тазобедренная "самооппозиция" ясной, успокоительной и, можно сказать, ритуализированной России. Ты вдруг начинаешь погружаться, пропадать — объективизироваться! — в прямо разверзающейся, прямо противоположной под тобой бездне: фашистско-нацистском преисподе — "этой" разлагающейся от твоих верноподданнических, если не буквально удобряющих объятий — "этой" любвеобильно агонизирующей — страны.
Иначе говоря, если и просматривается у сегодняшней — цивилизованной и безбожно осчастливленной — России хоть какой-нибудь реальный смысл существования, то только в невыносимой: самоубийственной и — понятное дело — табуированной, заклятой однозначно-положительным светом — тьме, только в фашистско-нацистском, спрутообразном корневище. И оно уже естественно прёт, прорывается, застит округу — оно уже естественно предопределяет внешне-гуманную историческую явь — убойно-заразительным облучением, а не совершенно, не тотально интеллигентским соитием и столбнячком: то просвещённо-монархического, то просвещённо-консервативного, то, в конце концов, просто "мочильно-сортирного" улёта — лишь бы поближе к лучезарным небесам — комильфо — лишь бы поближе к эффективнейшей смерти — всевозможной России — пожалуйте, полный гуманизец.
Да, наш официоз дьявольски изобретателен и гениален. Продолжая, беспредельно продолжая "ноу-хальную", постимперскую, да и пострусскую любо-пытку ослепляющим светом, он умудрился придать ей, пусть новый, но русский, русский размах. Он умудрился превзойти в своей ново-русскости даже А. Гитлера, который, как известно, ограничился сугубо демократическими, "мирными" мерами при оккупационном — однозначно-утвердительном — правлении во Франции (кстати, в этом пункте мы с ходу достигли цивилизованного уровня, разумеется, начиная с 1991 года). Да, наш официоз пошёл намного дальше, придав своему европеизированному, политкорректному господству — что "силовиковое"?! — и почвенное, и коренное, и традиционалистское, словом, сверхфашистско-нацистское измерение.
Отныне верность, верноподданничество своим предкам и их великим историческим свершениям — стали означать ни много ни мало как демократическую, просвещённую и — органически-самоубийственную, пропащую добродетель: гражданского, патриотического долга. Здесь-и-сейчас. Объективно и "навзвечь".
