Они выбежали из «тупи» и, поднявшись на ближайший холм, увидели, что заставный капитан не ошибся. В полукилометре, в небольшом овраге, защищенном от ветра, привязанные на коротких ремнях к палкам, расположились двумя длинными рядами собаки Хорошо Одетого. Один из псов уже ползал по снегу с перебитым хребтом, скребя лапами в предсмертных конвульсиях. Хлестнул второй выстрел, и еще один пес ткнулся пробитой головой в снег. Снова выстрел — и крупная сука потащилась на передних лапах, волоча парализованный пулей зад. Собаки рычали от страха, рвались с привязей, пытались перегрызть толстые ремни. Но пули укладывали их одну за другой.
— Да откуда же они стреляют? — крикнул в недоумении Погорелко.
— С провизионного амбара. Видите, дула торчат.
Недалеко от хижины Хорошо Одетого, на полянке виднелся своеобразный провизионный склад, необходимая принадлежность каждого трапперского зимовья. Это был небольшой амбарчик, выстроенный на двух гладко обструганных стволах толстых сосен. Стволы эти обливаются водой, и по их обледеневшей скользкой поверхности не взберется ни один четвероногий вор.
— Ничего нам с ними не сделать, — сказал Погорелко. — Они в амбаре словно в крепости, а мы на этом холме как на ладони.
В этот момент упала последняя собака, подбитая пулей Живолупа.
— Больше не для чего торчать здесь, — воскликнул решительно траппер. — Бежимте, благо у нас есть лыжи.
— Живо, берите только самое необходимое, — сказал Македон Иваныч, — патроны и спальные мешки. Провизию по дороге найдем, а нет — настреляем. Эту же дрянь, — ударом ноги сбросил он с холма тючок с золотом, — к чорту! Пусть им подавится Пинк и его шайка! Нам в пустыне золото не нужно…
Взбросив на плечи маленькие полегчавшие мешки, они стали на лыжи и быстро спустились в лес. Вдогонку им хлопнуло несколько выстрелов, но пули пропели поверху, сбивая с ветвей пушистый снег.
— Меня одно радует, что я успел положить в дупло сто долларов, — сказал Погорелко, когда они выбрались из леса на просеку. — Ведь Хорошо Одетый потерял своих собак из-за нас.
На просеке, где снег был примят многочисленными следами, русские развили полный ход. Надо было положить между собой и преследователями как можно больше километров снега и леса. Не убавляя хода, они поднялись на поросшую лесом горку и на вершине ее задержались на миг — передохнуть и бросить последний взгляд на форт.
Реляйенс лежал у них под ногами. Десяток бревенчатых строений, маленькая каменная церковь да полсотни «тупи» индейцев, приехавших в форт для сдачи мехов, — вот и все признаки культурного центра. А вокруг — грозная стена северного леса. Близ настежь открытых ворот форта горели длинные индейские костры, у которых грелся пяток оборвышей, закутанных в меха и одеяла. Тут же стоял великолепный потяг. В легкие узкие сани с медными подрезами было впряжено двенадцать псов маккензиевой породы, самой сильной на севере, — двенадцать широкогрудых высоконогих пожирателей пространства.
Погорелко вздохнул завистливо и безнадежно. Сукачев ответил ему таким же вздохом. Затем они переглянулись, как бы спрашивая друг друга глазами, и вдруг, не сказав ни слова, откинулись всем корпусом назад, расставили ноги и птицами понеслись с горки к форту.
Затормозив у ворот с полного хода так, что снег столбами взлетел из-под пыж, русские двумя ударами бича, валявшегося рядом, подняли псов, ляпнулись в сани, гикнули и понеслись. Один из гревшихся оборванцев, поняв видимо в чем дело, уцепился было за задок саней, но Погорелко ударом ноги отбросил его назад. Оборванец упал прямо в костер, завопив от ужаса и боли. На его крик и звон собачьих колокольчиков из ворот форта выбежал высокий бритый мужчина. Под распахнувшимися полами его дохи алел мундир северо-западной королевской конной полиции. Увидав мчавшийся потяг, он опустился на одно колено, вскинул к плечу ружье и выстрелил. Пуля взрыла снег где-то впереди собак. Второй раз ему выстрелить не удалось. Сани скатились с горы в болото, поросшее редкими кедрами.
— Не поверят, если сказать, что кавказский офицер, весь «в язвах чести», вдруг ворует полицейских собак! — грохотал пушечными залпами Сукачев. — Зато мы теперь как на фельдъегерских катим, с колокольчиками. Эх, милые, царапайся!..
А на первой же стоянке они обнаружили, что у них у двоих на тысячекилометровый поход имеется только два патрона, оставшихся в казенниках их ружей. Все остальные патроны, около четырехсот штук, Сукачев сбросил ударом ноги с холма, когда они бежали из стойбища Хорошо Одетого. Патроны были упакованы точно в такой же тючок, как и золото. Поэтому Македон Иваныч впопыхах пренебрежительно отшвырнул патроны, а бесполезное в пустыне золото захватил с собой…
Снег падал медленно, и хлопья его таяли над костром. Хрипун облизывал обмерзшие усы и нервно стриг изуродованными в драках ушами. Чайник пел на треноге, и когда, вскипев, начал поплевывать с шипеньем в костер, Сукачев потянулся привычно к сумке. Но тотчас же отнял руку и даже отплюнулся с досадой.
— Опять забыл, что кофию ни синь порошинки нет. Ну, что ж, похлебаем горячей водички. Не привыкать стать.
Не отрывая взгляда от пляшущего пламени, Погорелко в сотый раз задавал себе вопрос: «Не отказаться ли от дальнейшей борьбы? Не сдаться ли, пока в теле осталась еще хоть искра жизни?..» Но он тотчас же сам разрушал тот мостик, который перекидывал на пути к своему спасению… «Неужели я способен на подлость ради сохранения своей никому не нужной жизни? Значит на смарку пойдет вся борьба, которая ведется вот уже много недель с нечеловеческим напряжением воли и мускулов. Значит все муки, физические и нравственные, были перенесены даром?..»
И эти мысли были для него, как ветер для костра. Исчезла минутная слабость, и проснулось в сердце древнее пещерное желание — бороться за жизнь. Он испуганно щупал на груди, за мехами, не потерял ли план Злой Земли, и лишь только пальцы его касались березовой коры, он ощущал в себе приток новой первородной силы, которая зовется человеческой волей к жизни и победе. Нет, этот кусок березовой коры не попадет в руки Маркиза и Живолупа, которые неотступно идут за ними, по их следу. Он или довезет в целости этот ключ от полярного Эльдорадо до берегов Тэнаны, или перед смертью уничтожит его…
Вот уже две недели, как они покинули форт Реляйенс, украв собак у сержанта северо-западной конной полиции. Вот уже две недели, как продолжается эта удивительная борьба четырех человек между собой и с грозной природой Дальнего Севера. Вот уже две недели, как они идут без единого патрона (последние два были потрачены на волков, напавших на их собак) пустынями Дальнего Севера. Где они сейчас находятся? Этого Погорелко не мог бы сказать. Какие-то глухие места Северной Канады, места еще не исследованные, не положенные на карту. Траппер уверен был лишь в одном, что кругом на многие сотни километров расстилается снежная пустыня.
В санях сержанта они нашли очень немного провизии — мешочек муки и несколько банок мясных консервов, полбанки кофе и тринадцать кусков сахару. Кроме того — небольшой запас рыбы для собак. С этим запасом, разделив его на голодные пайки, они протянули двенадцать дней. Но сегодня четырнадцатый день их похода, а следовательно они не ели уже два дня. В минуты острых приступов голода в мозгу траппера возникало желание убить одну из собак и съесть ее. Но — меньше одной собакой, значит меньше одним шансом на то, что они уйдут от тех двух, преследующих их. Нет, лучше потерпеть еще день.
Для собак сохранился еще один дневной паек. Но что это был за паек! У них животы втянулись, и к ним небезопасно было подходить. Псы ждали лишь мгновения, когда люди свалятся от слабости, чтобы растерзать их. А более злобные не хотели даже ждать. Позавчера собаки напали на Погорелко. Он разбросал им крошечные куски мяса — их суточную порцию — и хотел уже было уйти. Траппер не заметил, что бывший вожак-потяга сержанта, громадный, с теленка, и злобный как волк пес, пробирается к нему крадущимися боковыми движениями. И лишь только Погорелко повернулся, став к нему боком, он оторвался от снега и очутился на груди у человека. Страшными зубами пес разодрал меховую куртку и нижнюю кукланку, словно они были из бумаги, и оставил на груди траппера кровавые шрамы. В этот момент и вторая собака, длинная тощая сука, напала на него сзади, пытаясь свалить и перекусить жилы на его ногах.
Сукачев был далеко, собирая хворост для костра, и если бы не Хрипун, ослабевший от голода траппер был бы растерзан собаками. Хрипун напал на бывшего вожака, вцепился ему в загривок и подмял под себя. А Погорелко от одной суки отбился легко, отогнав ее ножом. Так Хрипун не в первый да наверное и не в последний раз спас жизнь трапперу.
