То есть революция в сыскном деле, в которой принимали участие не только ученые, медики, статистики, но и писатели, к рубежу века завершилась победой научного сыска, победой организации над любителем. Когда я пишу здесь об усилиях криминалистов, которые разрабатывали дактилоскопию, разбирались в ядах и анатомии, я не забываю о роли в том англоязычных писателей.
Мне кажется, что в Англии и США, странах, где, с одной стороны, высоко ценилась индивидуальная свобода личности и в то же время кумиром оставалась частная собственность, писатели, более чем в других странах, обращались уже в XIX веке к проблеме сыска и поимки преступника. Если в русской литературе эпопея Раскольникова в "Преступлении и наказании", будучи формально детективной, в самом деле решается в моральном плане, то Эдгар По интересуется именно проблемами криминалистики.
Почитая главным героем наших очерков Конан Дойла, нельзя не отдать должного его соотечественникам и американским коллегам. Например, велика роль в создании детективного жанра Уилки Коллинза с его "Лунным камнем", да и сам великий Диккенс не чурался детектива, например в "Холодном доме".
Но самый удивительный для меня пример - это Марк Твен. Элемент детектива присущ, на мой взгляд, большинству его повестей, начиная с "Тома Сойера" и "Гекльберри Финна". Менее известен у нас его детективный роман "Дневник сумасшедшего Никольса". Все это не выходит за пределы реальности. Но вот что Марк Твен описал, не имея к тому никаких источников, обосновал и сделал центром одной из новелл принципы дактилоскопии - это факт невероятный.
Именно в 1882 году, когда еще ни один человек в Соединенных Штатах не подозревал об отпечатках пальцев, в книге "Жизнь на Миссисипи" Марк Твен публикует рассказ о некоем Карле Риттере. Семью этого человека убили мародеры. И когда Риттер вернулся домой, он увидел, что один из убийц оставил кровавый отпечаток своего пальца. Этот отпечаток Риттер взял с собой и, притворяясь хиромантом, пошел по военным лагерям, предсказывая по руке судьбы солдатам. Истинной целью его было найти нужный ему отпечаток пальца, так как Риттер был убежден, что двух одинаковых отпечатков не существует в природе. "Есть одно у человека, - рассуждал Риттер, - то, что никогда не меняется от колыбели до могилы, - это линии подушечки большого пальца. Отпечаток пальца - единственная достоверная примета, его уже не замаскируешь". В конце концов Риттер нашел и покарал убийцу.
А еще через десять лет дактилоскопию начали применять американские полицейские.
Дактилоскопия и опознание по Бертильону - составные части революции в криминалистике, что проходила в конце прошлого века. В то же время усилия ученых и медиков прилагались и по другим направлениям. В восьмидесятых годах наконец-то двинулась вперед судебная медицина. Патологи при эксгумации трупов начали применять микроскопические исследования волос, кожи, тканей. Именно таким образом удалось совершить немыслимое еще двадцать лет назад - установить личность человека, разложившийся труп которого был найден в реке. Судебная медицина одержала победу и в деле об убийстве Эстер Шоймоши в местечке Тисаэслар.
Для того чтобы понять суть этих перемен, полезно рассказать о некоторых наиболее громких уголовных процессах конца прошлого века. Когда я начал собирать материалы к этой статье, то обратился к воспоминаниям судей, инспекторов Скотленд-Ярда, книгам судебных журналистов и учебникам криминалистики. И вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что из книги в книгу повторяются одни и те же фамилии преступников, одни и те же дела. Уже через несколько дней я в различных вариантах узнал об Адольфе Беке, просидевшем семь лет за чужие преступления именно потому, что в те дни еще не было дактилоскопического анализа, об убийстве Гуфе, о деле Жанны Вебер... Во всех книгах и учебниках рассказывали о деле Гриппена, которое мне показалось совсем уж не таким запутанным и таинственным, наконец, о деле Марии Лафарг.
Я подумал: каждый день в больших городах совершались и совершаются убийства, раскрытие которых требует усилий со стороны сыщиков и криминалистов, некоторые потрясают своей жестокостью или бессмысленностью. Но лишь малый процент остался в истории. Почему, каким образом история сделала этот отбор?
Очевидно, причины здесь две: во-первых, воздействие того или иного дела на общественное мнение. Далеко не самые страшные преступления стали хрестоматийными. Но некоторые, даже не будучи невероятными или даже из ряда вон выходящими, стали сенсацией, будучи замечены и широко освещены газетами. Отсюда повышенное внимание к суду, появление на нем наиболее знаменитых адвокатов и прокуроров, а уж мемуаристы и авторы учебников послушно подчинялись "магии" знакомых имен и процессов. Вот и кочуют из книги в книгу одни и те же имена.
Так как нас отделяет уже сто лет от описываемых времен, я рассчитываю на то, что далеко не все наши читатели знают, что же натворил Джек-потрошитель и как погиб Гуфе. Главная цель статьи - показать тесную связь между творчеством Конан Дойла, успехом его книг и той общественной ситуацией, в которой эти книги создавались, показать тесную связь литературы Конан Дойла с жизнью, вплоть до участия Конан Дойла в процессах в роли детектива. Следовательно, широкая известность или даже "банальность" процессов с точки зрения криминалиста не может стать препятствием для того, чтобы к ним обратиться. Ведь Конан Дойл читал в газетах отчеты именно об этих процессах, и именно они в определенной мере оказывали влияние на его работу.
* * *
В восьмидесятых годах оформилась и сделала большие успехи токсикология. Ее развитие было подготовлено работой таких выдающихся медиков, как Орфил, который доказал виновность отравительницы Марии Лафарг, или Жан Стас, прославившийся своим анализом улик в расследовании убийства в замке Битремон. И хоть эти события имели место за много лет до интересующей нас революции в криминалистике, на них можно остановиться, так как они - важный шаг из тех, что подготовили эту революцию.
...В конце 1850 года к священнику одной бельгийской деревни прибежали слуги из соседнего замка Битремон. Их привели туда подозрения, не случилось ли днем раньше в замке жуткое преступление. Священник с удивлением и тревогой выслушал рассказ слуг.
Главным действующим лицом рассказа был граф Ипполит Бокарме, тридцатилетний владелец замка. Граф, будучи в стесненных денежных обстоятельствах, несколько лет назад женился на дочке богатого аптекаря Лидии Фуньи, рассчитывая, что с ее помощью разбогатеет. Но папаша-аптекарь, не весьма доверяя знатному зятю, оставил дочери лишь ежегодную сравнительно скромную ренту, а состояние завещал младшему сыну Густаву, одноногому болезненному инвалиду. Так что чета Бокарме искренне и горячо желала смерти младшему брату. Но вместо того, чтобы умереть, Густав решил жениться. Невестой Густава стала обедневшая дворянка, замок которой он выкупил из заклада: Густав намеревался последовать примеру сестры и также породниться со знатью.
Намерение Густава было катастрофой для семейства Бокарме. Пойдут дети - и никакой надежды на деньги аптекаря не останется.
Об этом знали все, включая слуг. Так что, когда стало известно, что утром приезжает Густав, все поняли: он решил сообщить родственникам о женитьбе и пригласить их на свадьбу.
И тут начались странные и зловещие происшествия.
Графиня приказала накрыть обед в столовой, но велела детей за стол не звать, а покормить их на кухне со слугами, чего никогда еще не случалось. Может, в ином случае никто бы и не встревожился: мало ли о чем хозяева желают поговорить за столом, чего детям знать не следует. Но в тот день слугам, знавшим о драме графа и графини, не раз слышавшим походя оброненные проклятия в адрес этого хромца, все казалось зловещим. Более того, графиня заявилась на кухню и сообщила, что сама будет подавать на стол - никто из слуг входить в столовую не должен.
Хозяева с гостем надолго засиделись за обедом. Они разговаривали сначала вполне мирно и любезно, затем голоса стали повышаться. Слуги, которым велено было к двери в столовую не подходить, разумеется, столпились возле этой двери. Поэтому они услышали, как что-то тяжелое упало на пол. Послышался приглушенный крик Густава...
Горничная, что стояла ближе других к двери, то ли не смогла преодолеть любопытства, то ли в самом деле перепугалась, не случилось ли чего плохого с молодым Густавом, растворила дверь и вбежала в столовую. Но не успела сделать и двух шагов, как выросшая перед ней графиня буквально грудью вытолкала ее из комнаты. И захлопнула двери.
Но ненадолго. Еще через минуту дверь раскрылась снова и графиня побежала на кухню, крича, что ей нужна горячая вода. На кухне она объяснила слугам, что Густаву стало плохо, у него удар. Тут уж слуги прибежали в столовую вслед за госпожой.
