В связи с моими 70-летием и 50-летием творческой деятельности предполагался юбилейный вечер в Большом театре. Я хотел посвятить его творчеству Рахманинова и продирижировать оперой «Франческа да Римини», балетом «Паганини» и Второй симфонией. Однако после концерта в Большом зале консерватории 17 апреля, где во время моего вступительного слова я был «захлопай» группой подсаженных*сешогей*ганов, кричавших: «Хватит, музыку давай!», а кроме того, получив сигналы от «хорошо информированных источников» о готовящейся обструкции во время юбилейного вечера, я отказался от его проведения, написав официальное письмо с объяснением причин отказа генеральному директору театра. Вы, Михаил Ефимович, по всей вероятности, ничего об этом не знали — во всяком случае, никак не отреагировали.
Я не думаю, что мой вынужденный уход из Большого театра Вас очень огорчил, факты свидетельствуют об обратном. Я не думаю также, что Вас озаботит судьба «безработного» Рождественского, а если это так, то, пожалуйста, не горюйте. Несмотря на свою полнейшую «творческую деградацию» (по утверждениям московской прессы), я имею множество приглашений от лучших оркестров и оперных театров мира, в том числе от Московского театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, оркестра Санкт-Петербургской филармонии, Симфонической капеллы России, Бостонского оркестра, миланского театра «Ла Скала», голландской Национальной оперы в Амстердаме, Парижского симфонического оркестра, токийского оркестра «Иомиури» и многих других. Так что работой я обеспечен до 2004 года, несмотря на то, что мне пришлось в истекшем сезоне отменить множество контрактов, что было непросто. Однако это не помешало присяжным острякам уже в начале сезона присвоить мне звание «виртуального руководителя», хотя за весь сезон я отсутствовал в общей сложности только два месяца.
По всей вероятности, уважаемый Михаил Ефимович, Вам придется отвечать на вопросы людей, интересующихся причинами моего ухода из Большого театра. Именно поэтому я избрал форму открытого письма, что предоставляет Вам право сделать его достоянием гласности. Само собой разумеется, я оставляю такое право и за собой.
Вот вкратце те причины, которые вынудили меня подать Вам заявление.
Думаю, их более чем достаточно для объяснения моего поступка.
В заключение прошу Вас по возможности скорее удовлетворить мою просьбу о расторжении контракта.
Примите, г-н министр, мои уверения в совершенном почтении.
Искренне не Ваш Геннадий Рождественский, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда, профессор
Москва, 17 июня 2001 года
//- Письмо министра — //
Уважаемый Геннадий Николаевич!
Что-то подсказывает мне, что я не должен отвечать на Ваше письмо, т. к. оно по существу является лишь попыткой более или менее благородно объяснить Вашу капитуляцию перед теми трудностями, с которыми Вы столкнулись в Большом театре. Но требования человеческой и, если угодно, исторической справедливости заставляют меня ответить Вам.
Я постараюсь, чтобы ответ этот был свободен от каких бы то ни было мелких обид и — не скрою — от захлестывающих меня эмоций.
Вы были приглашены в Большой театр в качестве художественного диктатора, получив все права, которые позволили бы Вам активно включиться в процесс излечения уникального, но тяжело больного организма. Уже на стадии подписания контракта с Вами меня насторожило Ваше желание избежать каких бы то ни было обязательств за судьбу Большого театра в целом. Оговорив все права генерального художественного директора Большого театра (эта должность была специально создана для Вас), Вы взяли на себя юридическую ответственность лишь за те постановки, которые будут осуществлены лично Вами. Тогда, в августе 2000 года, мне казалось, что это лишь форма осторожности. После прочтения Вашего письма понял, что это была принципиальная позиция гостя, по стечению обстоятельств получившего права хозяина.
В ином случае Вы должны были бы знать, что переговоры с Ю.Н. Григоровичем о возвращении в Большой я начал еще в конце апреля 2000 года, задолго до того, как Вы получили приглашение возглавить художественную часть театра. Вы должны были бы знать, что главной задачей, поставленной перед новой администрацией Большого театра Министерством культуры, стало изменение структуры управления театром и изменение трудовых отношений в коллективе, которые сегодня мешают творческому развитию труппы. Вы должны были бы знать, что работу театра, которую Вы возглавляете художественно, несколько месяцев исследовала одна из лучших консалтинговых фирм мира — компания «Мак-Кинзи», причем совершенно бесплатно, и что результаты этих исследований позволили выработать новую стратегию развития Большого.
Вы должны были бы знать, что Министерство культуры вместе с администрацией театра уже полгода работает над моделью особого экономического механизма, который позволит решить многие финансовые проблемы театра. Лично Вы должны были бы знать, что мне приходилось распутывать многие коллизии в балетной труппе театра, после того как Вы, не задумываясь о последствиях, отпускали в ее адрес язвительности, которые Вы сами не хотите терпеть от прессы. Вы должны были бы знать, по какой причине так мучительно шла работа над декорациями «Игрока» и где находился директор театра во время сценических репетиций. И, наконец, если бы Вас действительно волновала судьба театра, Вы бы нашли время для посещения тех координационных советов, на которых в жарких спорах обсуждаются и поныне различные подходы к реконструкции основного здания Большого.
Это не упреки — это лишь констатация фактов.
Этой мой счет к самому себе — я надеялся, что грандиозная творческая работа по реформированию Большого театра увлечет Вас и возобладает над естественным эгоизмом одинокого гения. Увы — это моя ошибка.
Сегодня Вы мыслите театр преимущественно как удачно звучащий оркестр. Но театр - это не только музыкальная партитура, — тогда бы Вы смогли разглядеть картонные руины некогда великой традиции, которые продемонстрировал концерт, посвященный 225-летию Большого.
Вас удручила моя просьба шире представить в этом концерте балет, который и поныне составляет славу первой сцены России, а меня ужаснула творческая нищета режиссерского замысла и ряженость исполнителей. Их не смогла преодолеть даже магия Вашей дирижерской палочки.
Для меня музыкальный театр — высшая форма художественного синтетизма, который требует совершенства всех его составляющих.
Я не стесняюсь того, что у нас с Вами разные художественные представления и предпочтения. Наши дискуссии на эту тему были всегда плодотворными и позитивными.
Вы, вероятно, знаете, что большую и, наверное, лучшую часть своей жизни я занимался только художественной (по преимуществу театральной) критикой. И вместе с Вами могу констатировать, что нынешняя журналистика порой нарушает профессиональные и этические нормы поведения. Но в то же время не могу не заметить, что появилось немало талантливых людей, которые делают честь этой профессии.
При нынешнем многообразии печатных изданий и электронных средств массовой информации невозможно представить чью-то единую злую волю, которая подчинила бы себе всю пишущую и вещающую братию и обрушила ее на Ваше творчество. Еще труднее себе представить возможность Минкульта и даже Минпечати действенно противостоять той свободе художественных суждений, которая есть одно из высших завоеваний демократии в России. Представляю себе, что Вы обращаетесь в Госдепартамент США или в Совет по искусству Нью-Йорка с требованием административного окрика за критику «Нью-Йорк тайме» или «Виллидж войс».
Что же касается моей позиции в этом вопросе, то Вы ее просто передергиваете. Разве Вас не было на специальном совещании в апреле с.г., где по моей инициативе мы обсуждали план публикаций и выступлений, посвященных выпуску «Игрока», Вам лично и Большому театру? И разве я не предлагал Вам различные варианты «примирения» с прессой, которая получила к тому времени немало «зуботычин» от Вас, — ияне сомневался в ее взаимности?!
Мне искренне жаль, что Вы ничего не захотели услышать и понять. У нас всех был замечательный шанс сделать начало XXI века в Большом театре «эпохой Рождественского», и видит Бог, и А.Г. Иксанов, и я были готовы сделать все, чтобы возвращение Большого было связано с Вашим именем.
Все закончилось Вашим письмом, полным несправедливых упреков Министерству культуры и дирекции Большого театра, непозволительных выпадов в адрес ваших петербургских коллег (настолько непозволительных, что газета «Известия» не решилась их напечатать).
Искренне сожалею об этом.
Первый театр России, Большой театр, корнево связан с той общественной, социальной средой, в которой он существует. Он зависит не только от общекультурной, но и от экономической ситуации, в которой он творит. Он как увеличительное стекло обнаруживает многие позитивные и негативные процессы, которые происходят вне нас и в нас самих. И смену вех, и попытки реванша, и попытки найти верный путь к спасению.
