«...Выйдя из прострации, Сталин наспех соорудил вместо рухнувшей идеологической схемы другую, призвав на помощь великие тени русских полководцев, в том числе и тех, которые ещё вчера третировались». В речи 7 ноября 1941 года на Красной площади Сталин напутствовал солдат, что текли могучей рекой мимо Мавзолея: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» Да, было время, когда кое-какие из этих имен третировались. Ещё как! Например, стихотворец по имени Джек глумился не только над Мининым и Пожарским, но и над родиной:
Подумаешь, они спасли Россию!
А, может, и не стоило спасать?
– Когда вы были призваны?
– Первый раз я получил повестку в октябре 41 года, в самую отчаянную пору битвы за Москву. Мы с матерью пришли с вещами на призывной пункт на Семеновской улице. Там стояли столы. Я подошел к тому, на котором были написаны крупные буквы А,Б и В. Протянул мужчине, сидевшему за столом, паспорт. Он развернул его, посмотрел и просто заорал: «Тебе же нет восемнадцати. Чего ты явился? А ну, шпарь домой, жди повестки!»
Ничего не оставалось, как шпарить и ждать. Через несколько месяцев дождался. Судьба…
– У вас не возникло отчаяния, ощущения слабости Красной Армии?
– Очень это ныне в большой цене – отчаяние, слабость, даже разгром Красной Армии. С такими вопросами лучше обращаться Д.Гранину. Он постоянно твердит, что по всем данным мы должны были проиграть войну. Вот у него, заместителя командира батальона по комсомолу, возможно, было отчаяние. Я его спрашивал: по каким данным – по историческим? Но они противоречат вашей уверенности: все нашествия на Россию кончались крахом. По экономически? Но к началу войны СССР стал могучей индустриальной державой. По недостатку населения? По отсутствию патриотизма? Он не ответил, ибо ответить тут нечего. Если наша армия была бы слабой, то что могло помешать Гитлеру осуществить полностью свой план: в два-три месяца захватить Москву, Ленинград, Киев и – победный парад на Красной площади. Еще 3 июля начальник Генштаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф.Гальдер записал в дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». А ведь знаток, военный интеллектуал, входивший в первую пятерку руководителей вермахта. На другой день 4 июля не мог сдержать ликования и сам Гитлер: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Ведь войну он уже проиграл» (В.Дашичев. Банкротство стратегии германского фашизма. М.1973. Т.2, с.205). Мы доставим ему это удовольствие – оказаться в положении противника. Им обоим не пришло на ум даже вспомнить, что ведь и с Польшей возились все-таки два-три недели, и с Францией – 43 дня. Вот как успех начисто отбивает разум даже у весьма не глупых людей.
Ведь лишь через три месяца удалось захватить только Киев. Красная Армия, обливаясь кровью, однако же разбила вдребезги их блицкриг. Фундамент победы был заложен именно тогда.
А уж после разгрома под Москвой и увольнения чохом 35 генералов среди них, генералов-то, начались самоубийства.
– А разве у нас не было самоубийств?
– Были. Первым застрелится командующий авиацией Западного фронта, в первый же день войны понесшего ужасные потери в воздухе и на земле.
– А потом в отчаянные дни 41 и 42 годов?
– По подсчетам дотошного полковника Н.Дронова, потом не выдержали и свели счеты с жизнью ещё 8 наших генералов. А у немцев – 110. Заодно приведу из того же источника число пленных среди генералов. У нас в плен попали 72 генерала, у немцев – 553. Соотношение – как голоса телезрителей в поединке Леонида Гозмана, когда он бесстрашно выходит на бой с Зюгановым или Прохановым.
Ныне развелось очень много мыслителей, которые обожают рассуждать о слабости Красной Армии, умалчивая о том, что было с другими армиями Европы под ударами немцев. Немцы польскую армию расколошматили в две-три недели. А французы с англичанами превосходили силой немцев и после объявления войны имели восемь спокойных месяцев для подготовки отпора. И что? Через 43 дня в Компьенском лесу в том же вагоне, в котором в1918 подписали капитуляцию немцы, теперь подписали французы…. После чего французы стали в Африке воевать против англичан, вчерашних союзников. Да и у нас в плену оказалось 23136 французов. В плену! А сколько сложили головы, сколько по ранению отбыли под подол Марианны?
– Вообще на фронте между собой солдаты обсуждали перспективы войны?
– Мы и слов таких не знали – перспектива.
– Какие настроения преобладали?
– Их хорошо выразил Твардовский:
Не зарвемся, так прорвемся,
Живы будем – не помрём.
Час придет – назад вернемся,
Что отдали – все вернем.
– Вы помните свой первый бой? Что можете о нём рассказать?
– Я помню, как первый раз наш взвод, которым командовал ныне живущий в Алуште мой друг, тогда лейтенант Алексей Павлов, попал под бешеный обстрел. Это было в городке Мосальске Калужской области. Ну, набрались страху, набрались. Однако в штаны никто не наложил. А военная специальность моя – связист, как, допустим, у Виктора Астафьева. Наша задача – кровь из носа – дать связь. Но он был телефонистом и, как писатель, постоянно врал о войне: в Советское время с тремя плюсами в пользу Красной Армии, а в антисоветское – с пятью минусами против Красной Армии, т.е в пользу вермахта. А я был радистом и как в то время старался, так и сейчас стараюсь показать подлинную цену таких метаморфоз горбачевско-ельцинских Героев.
– Что вы думаете об институте комиссаров в советской армии? Долгие годы формировался миф о трусливых и жестоких политруках…
– Мне и говорить-то об этом противно. Слишком мягко сказано – миф. Это клевета и главным образом тех, кто и в мирное-то время армии не служил… У нас комиссаром был капитан Титенский, достойнейший человек.
– Есть такая формула, что война – это тяжёлая работа. А как же героизм, самопожертвование? На фронте вообще приходилось думать об этом? Что называется, рефлексировать на тему подвига.
– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать. Разумеется, война это тяжелая работа. Но почему «а как же» – разве это противостоит подвигу, героизму? А такие слова как «рефлектировать», я вам уже сказал – и теперь-то не понимаю, а уж тогда… Тогда голова была забита очень понятными словами «мессер», «юнкерс», «фокке-вульф», «дорнье»…Попробуй не знай их, они же смертью грозили. Впрочем, иногда мы, кажется, рефлексировали над котелками с кашей.
– Говорят и так, что, мол, победная риторика в довоенных газетах и фильмах – дымовая завеса. Вы ощущали на себе «давление пропаганды»?
– О Господи! Не обходится ныне без дымовых завес, риторики, давления пропаганды… Мы читали в газетах стихи Симонова:
Знай, никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И никто её не спасет,
Если ты её не спасешь!
Это что – дымовая завеса, пропаганда? Да, пропаганда, агитация. И будь они благословенны.
Мы читали стихи Светлова:
Я стреляю – и нет справедливости
Справедливее пули моей.
Это давление пропаганды?.. Немцы на нас давили, а не пропаганда. Давили до самой Москвы, до Сталинграда.
– Одно из самых распространённых обвинений Сталина – что он возлагал слишком большие надежды на договор между СССР и Германией о ненападении. А потому наша армия оказалась не готова сопротивляться.
– Даже сопротивляться… А Брестская крепость, Одесса, Ельня, Севастополь, а разгром под Москвой? А летчики Харитонов, Жуков, Задорцев – первые за войну Герои Советского Союза. Это же самое начало, первые дни и месяцы войны. Так что, признать нам наших героев непротивленцами? А может и покаяться? Что-то давненько я не слышал этого призыва после смерти академика Лихачева… У Сталина, у всех нас были слишком веские основания опасаться нового «похода Антанты». Теперь-то известно, например, что во время войны с финнами, французы готовились и послать экспедиционный корпус на помощь им и бомбардировать бакинские нефтепромыслы. А потом аж восемь месяцев длилась «странная войны», будущие союзнички не беспокоили немцев, а выжидали, надеялись, что Гитлер бросится на Россию. А он неблагодарный со всего маху им врезал. И те всего лишь двадцатилетней давности походы жили в памяти нашего народа. А Черчилль был не только их организатором, о чем писал ещё Ленин. Сейчас его великая надежда состояла в войне между Германией и СССР. И вообще, что такое Черчилль? Это человек, который только на четыре года уступил Гитлеру высокий пост врага России №1. Так что Сталин обязан был быть крайне осторожным. Мы балансировали над пропастью. И, разумеется, тут чрезвычайно трудно найти меру. Руководство страны знало, что войны с Германией не избежать, но не смогло определить срок, день, час.
