Примерно вот так звучит «на камертон» текст книги Байкова-Явраева. Призрачная дымка – но сколько в ней нежданной, казалось бы, даже невозможной искренности и авторской индивидуальности.
Есть в повести и почти порнографические эпизоды. Один из самых сильных и зловещих «снов разума» – сон о йети: «В это время мне говорят, не мужик, а какая-то старуха, что вот мол, йети захватил двух мужиков и использует их. Я переспрашиваю: «он использует их в качестве рабов?» «Нет, – отвечает пожилая женщина из деревни, – он их «матросит», в смысле «пидорасит». «Значит, он их трахает в задницу» – понимаю я и вижу перед собой йети – огромный, лохматый, со зверским выражением лица неандертальца он своим огромным членом буравит расширенный анус бедолаги. Я даже посочувствовал, пожелав пленнику попытаться максимально раздвинуть анальное отверстие, стоя «раком», чтобы йети не порвал его…»
Зыбкая дымка снов лирического героя, в котором нетрудно обнаружить автора, завораживает и пленяет невероятными художественными приемами, как бы обволакивает и погружает в себя. Но вот вопрос вопросов для «MODUS VIVENDI» – что же в итоге? Удалась ли предпринятая автором смелая попытка концептуализировать житейские миражи, или же мы остались с простым, интересным и захватывающим, но все же пустым протоколированием событий по обе стороны жизни человека – духовной и физической?
«MODUS VIVENDI» не так проста, как может показаться на первый взгляд. Две колеи повествования идут как бы порознь друг от друга. Более примитивный автор как-то обязательно увязал бы их для целостности сюжета, если не в начале, то хотя бы в конце, ближе к развязке повести. Например, сны у него формировались бы под влиянием реальности, или наоборот, реальность вытекала бы из сна наподобие «Песни о вещем Олеге». Но не таков Явраев-Байков, он пишет не для люмпен-пролетариата, и всегда оставляет в тексте некоторый элемент шарады, ребуса.
Фантасмагория кажется временами бессмыслицей: Например, знаменитый эпизод-загадка о старухе: «Затем в глубине дворов находим искомый дом, нам указывают на него. Приходиться спускаться куда-то вниз, чуть ли не в подземелье. Я оставляю бабусю и предварительно осматриваю дом сам. Приходиться пролазить в него на четвереньках. Ветхое строение, вот-вот рухнет, в нем живут пауперы, беднота, люмпены – при чем все – карликового роста. Внутри я замечаю табличку, на которой написано предупреждение, что при малейших признаках оседания здания, всем немедленно покинуть его. Я узнаю, что это не шестой дом, а шесть дробь один, нужный нам над ним. Я вылезаю обратно, и мы с бабкой поднимаемся наверх, на верхний ярус».
На самом деле две колеи повествования имеют вполне очевидный для вдумчивого читателя центр пересечения, но это сверхсюжетный центр; книга центрирована не на событийную канву, а на личность рассказчика. Поэтому для «MODUS VIVENDI» свойственны психологоцентризм, духоцентризм, при том, что хитрость автора включает в себя некую отстраненность от высшей психической деятельности, концентрацию на простейших инстинктах, мыслях и думах. Именно поэтому лирический герой книги – все-таки не Эдуард Байков, а Баюн Явраев.
Для чего потребовалось столь несвойственное для Байкова отстранение от царства интеллекта, погружение в некую рефлексию нижних потоков? Да потому что интеллект, всегда склонный приукрашивать обстоятельства, связанные с ним или вокруг него, помешал бы чистоте байковского духовного эксперимента, эдакого замера «личной преисподней» внимательно исследующего себя, познающего себя человека.
Для того чтобы из рафинированного интеллектуала Байкова превратиться в похотливое полуживотное – Явраева, автору пришлось основательно побриться «бритвой Оккама». «Умножение сущностей» в «MODUS VIVENDI» предельным образом снято, сущности предстают в своем первичном, животном «формате» в некоей зародышевой стадии.
В битву с сенсуальной тьмой вступает не разум (он у Баюна Явраева или его героя Измайлова, что, в принципе, одно и то же, т. е. всего лишь Явраев, вышедший на «измайловской» станции московского метрополитена – по-пушкински «безмолвствует»), а некая до-словарная, исходная данность – доброта главного действующего лица.
Именно доброта, которая присутствует «до языка» и каких-то оргформ, ведет героя «СНОВ РАЗУМА» через замысловатые тернии «экзистенций» и «трансценденций». Так полуживотное Явраев-Измайлов, у которого «злая» авторская прихоть выключила высшие токи анализа и абстрактного мышления, в царстве форм и образов, лишенном числовой и метрической составляющей (потрясающее достижение байковского пера!) посредством всегдашнего инстинкта сочувствия оказывается в мирах-туманах самим собой и человеком.
Таким образом, слова для «СНОВ РАЗУМА» – еще далеко не все. Существует некая до– и надсловесная структура книги – сотканная из намеков и недосказанностей, нарочитых абсурдов и многоточий, особой авторской композиции эпизодов, апелляций к глубинным архетипам психики читателя, или наоборот – апелляций к его образованности, начитанности, когда предполагается, что многие сложнейшие, близкие к науке вещи будут поняты с полуслова – следовательно, предполагается и весьма определенный контингент читателей этой «повести-шифра»…
Что касается недостатков «СНОВ РАЗУМА», то к их числу я прежде всего отнес бы нелепую концовку повести, во многом своей «попсовостью» и голливудским «натяжением удачи на персонаж» ломающей созданный тоном повести удивительный мир. Есть у Байкова-Явраева и некоторые фальшивые ноты в его «экзистенциях», где для удобства «непрогибчивого» читателя кое-где проглядывают отрывающие от чистоты погружения в жизнь, «слишком писательские», то есть непригодные для данной повести, фантазии.
Предельной откровенности автор добивается только в «трансценденциях», где изначально поставил себе задачу не вымыслить ни слова, а четко следовать образам и картинам собственных сновидений.
И все-таки, несмотря на данные недостатки, повесть Баюна Явраева достойна самого пристального прочтения и изучения, как ярчайшая, глубочайшая, проникновеннейшая из вещей данного автора, как новая страница литературного мира, глубоко индивидуальная и не похожая ни на что предыдущее, как опыт нового, окончившийся блестящей авторской удачей.
Эдуард Байков
«Поэт с чистой душой»
Без преувеличения, с большой помпой в минувшую пятницу в Музее современного искусства прошла презентация книги Р. Мирсаитова – поэтического сборника «Крылья режут спину».
Поэт и литературный деятель Рустем Мирсаитов появился в нашем литпространстве не так давно и внезапно – и почти сразу же взлетел едва не на самый литературный небосклон Башкортостана.
Сей феномен объясняется многими причинами. Прежде всего энергией и задором молодости, несомненным литературным дарованием, коммуникабельностью и умением располагать к себе окружающих. Но, на мой взгляд, главное – это искренняя и горячая ПРЕДАННОСТЬ Мирсаитова госпоже Литературе – повелительнице людских умов и сердец.
Сотворив пару сотен стихотворений и опубликовав многие из них в коллективных сборниках «Листая старые тетради», «Там, где я тебя люблю», «Уфимская литературная критика», в альманахах «Фантасофия», «Озарение», «Слово», на литературных сайтах «Стихи. ру», «Рифма. ру», «Термитник», «Русские Рифмы», «Стих. ру», а также в таких газетах, как «Истоки», «Вечерняя Уфа», «Молодежная газета», «Уфимские новости», Рустем не остановился на достигнутом и пошел дальше – что разительно отличает его от подавляющего большинства других литераторов. Его неугомонная, деятельная натура требовала большего – продвижение не столько себя, сколько имени и творчества своих собратьев по перу.
Вышеуказанные поэтические сборники выходили во многом благодаря его инициативе и творческой одержимости. Далее Мирсаитов явился вдохновителем, организатором и меценатом Первого республиканского поэтического конкурса «Слово», проходившего в республике с декабря 2004 по июнь 2005 гг. о конкурсе много писали, в том числе и в нашей газете, поэтому подробно останавливаться на нем не имеет смысла.
Кроме всего прочего Р. Мирсаитов является заместителем председателя Литературной интернет-фракции эпатажистов, руководителем ее региональной ячейки в Уфе.
Им написана статья, выложенная на сайте Российской национальной литературной Сети, «Эпатаж, как средство продвижения личности и (или) ее идей», в которой он постарался раскрыть многослойность и многоликость такого интересного своей неоднозначностью явления, как эпатажизм в литературном произведении.
Еще такой факт: в конце 2003 года для молодого литератора была разработана «Программа продвижения молодого поэта в социальной среде (PR)», которая получила на всероссийском конкурсе «Хрустальный апельсин», в области связей с общественностью, первое место.
