Пока лидеры двух стран обсуждали членство СССР в Международном валютном фонде, первые леди – Барбара Буш и Раиса Горбачева – демонстрировали не только перемену модели советско-американских отношений, но и поддерживали политические амбиции своих мужей. Барбара Буш, пользуясь вниманием СМИ к саммиту, появилась в нескольких американских ток-шоу и опровергла слухи, будто она из-за нездоровья супруга отговаривала его от баллотирования на второй президентский срок. Более того, своим заявлением о том, что президент обязан трудиться во имя страны, миссис Буш фактически дала старт его кампании. Успех московского саммита сыграл Джорджу Бушу на руку: вернувшись в Вашингтон, он немедленно выступил с соответствующим заявлением.
Несмотря на разницу в возрасте и воспитании (Раиса Горбачева была почти на семь лет моложе Барбары Буш), первые леди прекрасно поладили. В этом состояло главное отличие от напряженных отношений Раисы Максимовны с Нэнси Рейган: та в свое время предала огласке слова первой леди СССР, якобы заметившей, что для жилой резиденции Белый дом имеет вид слишком официозный и музейный. Как и многие, лично знавшие Раису Горбачеву, Нэнси Рейган утверждала, что та предпочитала лекции беседе. В конце июля 1991 года в Москве Раиса Максимовна, отвечая на вопрос журналиста, сказала: “Вас интересует, что шепчут на ухо моему супругу? Думаю, это вопрос не ко мне”. Это был явный намек на замечание Нэнси Рейган, будто Раиса Максимовна нашептывает Михаилу Сергеевичу слово “мир”. Горбачева одним выстрелом убила двух зайцев: обставила Нэнси Рейган и ответила на обвинения советских критиков в том, что она непомерно влияет на супруга21.
За время визита Горбачевых в Вашингтон в июне 1990 года между Раисой Максимовной и Барбарой Буш установились теплые личные отношения. Пока их мужья обсуждали вопросы торговли, первые леди посетили церемонию вручения дипломов в женском колледже Уэлсли в Массачусетсе. Изначально предполагалось, что выступит лишь Барбара Буш. Однако сто пятьдесят студенток возразили против основного доклада в исполнении женщины, которая в свое время стала домохозяйкой лишь после года учебы в колледже. Администрация колледжа решила предоставить слово и Раисе Горбачевой. Вдобавок к тому, что Раиса Максимовна преподавала в университете и имела ученую степень, она пользовалась в Соединенных Штатах огромной популярностью благодаря политике, которую проводил ее муж. О том, что Раиса Горбачева изучала марксистско-ленинскую философию и ученым званием была обязана научному коммунизму, благосклонно умалчивали (ее биография в справочнике к московскому брифингу гласила, что она изучала и преподавала философию). Принимая во внимание разногласия в Уэлсли, советская сторона была сначала против этого визита, но американцы настояли на своем. Раиса Максимовна получила возможность встретиться с американскими студентками. Позднее она заявила, что их вопросы подтолкнули ее к сочинению автобиографической книги “Я надеюсь…”, которая популяризовала горбачевскую политику на родине и за рубежом22.
В день открытия московского саммита первые леди совершили экскурсию по кремлевским храмам и музеям, а затем приняли участие в церемонии открытия у Новодевичьего монастыря скульптурной группы, подаренной Барбарой Буш. Это была копия скульптуры “Дорогу утятам!”, изображающей утку, ведущую восемь птенцов. Оригинал скульптуры, созданной по мотивам детской повести Роберта Макклоски (1941), находится в Бостонском общественном парке, где и разворачивалось действие произведения. “Есть какая-то магия в том, что американские детишки в Бостоне любят уток, играют с ними, и точно так же ведут себя дети в Москве”, – заявила на церемонии Барбара Буш. Своим подарком она как бы продолжила начатую на родине кампанию за детское просвещение. Однако, несмотря на то, что композиция должна была способствовать преодолению культурных и идеологических различий, она стала символом трудностей московско-вашингтонского диалога: американские ценности, встреченные поначалу с энтузиазмом, приживались не лучшим образом. Москвичи и их дети любили утят, но повесть Макклоски мало кому была известна23.
Около половины четвертого 31 июля 1991 года, на второй день саммита, Джордж Буш и Михаил Горбачев вошли в Зимний сад Большого Кремлевского дворца. Их краткая встреча была предусмотрена кремлевским протоколом, в соответствии с которым происходило подписание важных договоров. По парадной лестнице президенты спустились в облицованный розовым мрамором Владимирский зал – один из пяти залов дворца, названных в честь орденов Российской империи. Сам дворец был построен в середине XIX века Николаем I, а после 1917 года приспособлен под партийные и государственные нужды. Кроме того, здесь устраивали приемы зарубежных делегаций24.
Договор о сокращении ядерных вооружений, казалось, знаменовал начало новой эпохи, торжество разума над безумием. “Церемония тронула меня до глубины души, – вспоминал Буш. – Она была не просто ритуалом; она дарила молодежи всего мира надежду, что идеализм еще жив”. Горбачев расчувствовался не меньше. Когда Буш упомянул о наращивании в течение полувека военной мощи, Горбачев заметил: “Слава богу, как говорят у нас в России, мы это остановили”25.
Подписывая договор СНВ, лидеры двух стран торжественно пообещали не размещать против другой стороны более шести тысяч ядерных боезарядов и ограничили количество оснащаемых боеголовками межконтинентальных ракет, которыми располагала каждая страна, 1600 штуками. Бушу и Горбачеву даже удалось выйти за рамки повестки дня, включающей контроль над вооружениями и их сокращение. В знак того, что идеологическое противостояние также близко к завершению, Буш пообещал обратиться к Конгрессу с просьбой о предоставлении Советскому Союзу статуса страны с режимом максимального благоприятствования в торговле. В этой привилегии СССР ранее отказывали по причине нарушения прав человека и отказа выдавать выездные визы евреям.
Наблюдались и признаки расширения сотрудничества на международной арене. Президенты приняли коммюнике по Ближнему Востоку, пообещав приложить совместные усилия для организации международной конференции по региональной безопасности и сотрудничеству. СССР пообещал, что попытается усадить палестинцев за стол переговоров, а США пообещали повлиять на Израиль. Также была достигнута договоренность о том, что госсекретарь Джеймс Бейкер и министр иностранных дел Александр Бессмертных нанесут визит в Израиль, где Бейкер обсудит условия конференции, а Бессмертных проведет переговоры об установлении дипломатических отношений между Израилем и СССР. Некоторые газеты утверждали, что заявления по Ближнему Востоку стали едва ли не важнее подписания договора о СНВ. Наконец, была достигнута договоренность в отношении Кубы: СССР пообещал ослабить экономическую поддержку Фиделя Кастро. Казалось, не осталось ни одного вопроса, за который не могли бы взяться – и решить – лидеры двух некогда враждующих сверхдержав26.
В Большой Кремлевский дворец Буш и Горбачев прибыли из подмосковной резиденции в Ново-Огарево. Не имея определенной повестки дня, они посвятили пять часов обсуждению вопросов мировой политики и попытались очертить новый миропорядок. Позднее Горбачев называл эти неформальные переговоры “звездным часом” своей внешней политики (“нового мышления”): по его мнению, они знаменовали поворотный пункт в выработке “совместной политики держав, которые еще недавно считались врагами и… были готовы поставить на грань катастрофы весь мир”. И если бы все зависело от Горбачева, то мир превратился бы в советско-американский кондоминиум, в котором две страны не только уживались, но и решали бы все международные вопросы – к обоюдному удовольствию27.
На открытой веранде, выходившей на Москву-реку, Горбачев знакомил американского президента со своим видением нового миропорядка. Павел Палажченко, переводчик советского президента, позднее вспоминал его слова: “Мир становится все более многообразным, многополярным, но в нем должно присутствовать некое подобие оси, которую могли бы создать наши страны”. В своих мемуарах советский лидер не использовал метафору оси, но она замечательно передавала суть его размышлений. Горбачев был готов к обсуждению с Бушем широчайшего спектра вопросов. Он стремился к совместной советско-американской политике в отношении единой Европы, которая не только набирала политико-экономический вес, но и наращивала военную мощь. Также Горбачев высказал пожелание выступить с единых позиций в отношениях с Японией, Индией и Китаем – странами с населением два миллиарда человек, которые переживали подъем. Кроме того, речь шла о вечно неспокойном Ближнем Востоке и о роли Африки в мире.
Буш, как всегда, проявлял осторожность. Должно быть, в глубине души он был настроен более чем скептически. В мемуарах президент писал: “Горбачев начал с пространного диалога, за все время которого мне едва удалось вставить реплику”. Однако советская сторона считала, что это не просто монолог. “Буш соглашался, – вспоминал Палажченко, – и видно это было не по многословным заявлениям, а по тому, как он стремился обсудить с Горбачевым, в двустороннем формате, вопросы, к которым ранее США не подпустили бы Советский Союз и на пушечный выстрел”. Буш заверил, что, несмотря на давление, он не усомнится в успехе горбачевских реформ. Правые требовали покончить с недавним противником, воспользовавшись уязвимостью Советского Союза, а левые трубили о нарушениях там прав человека. Однако Буш не собирался играть на слабости СССР.
