Половина пятого… Нет, дольше терпеть невозможно. Этак и разрыв сердца получить недолго!
— Иван Иванович! — окликнула Хижнячиха, входя в комнату, и остановилась у порога.
— Да? — Хирург рассеянно взглянул на нее из-за страниц книги, и она только теперь увидела, как он осунулся за последнее время.
— Вы уж извините меня! — заговорила она, собираясь с мыслями. — Я ведь думала, что вы с Варенькой сегодня на дачу поедете…
Он продолжал задумчиво и вопросительно смотреть на нее, и она закончила упавшим голосом:
— Я Платона Артемовича пригласила в гости. Встретила в больнице, ну и… пригласила.
Иван Иванович смутился:
— Фу, как нескладно получилось! Я сам хотел пригласить его! Спасибо, что позвали вы. Да-да-да! — И, обрадованный предлогом избавиться от необходимости сидеть вдвоем с Варей, с живостью встал. — Пойду вина принесу.
— Я уже купила.
— Вот и хорошо! — Иван Иванович выругал себя мысленно за невнимательное отношение к вдове товарища. — Все-таки куплю что-нибудь.
На жену он даже не взглянул, будто забыл, что она значила в жизни Платона. Варя, уязвленная этим, но тоже понявшая состояние Елены Денисовны, встала и принялась наводить порядок в комнате, хотя и без того уже все было прибрано.
Дверь Логунову открыл сам Иван Иванович, успевший вернуться из магазина. Заканчивая сервировку стола, Варя и Елена Денисовна слышали, как он баском говорил гостю в передней:
— Вы уж извините за то, что я сам вас не пригласил. Я тогда расстроен был ужасно.
— Я это видел, — сказал Логунов, но голос его отчего-то прозвучал неуверенно.
— Ты кто? — зазвенел Мишутка.
— Человек, — шутливо ответил Платон.
— А что это у тебя?
— Ох, брат! Я не знал, что ты дома. Это я Наташе принес.
— А зачем ты идешь, когда меня дома нету? — обиженно спросил мальчик.
Варя невольно улыбнулась.
Рассмеялся Иван Иванович, раздался громкий смех Логунова. Похоже, Мишутка понравился Платону.
— Да ты очень толковый парень, как я погляжу! — говорил Логунов.
Все еще смеясь, неся на руках вцепившегося в него мальчишку, он первым вошел в комнату, но заметно стушевался, когда возле стола, накрытого к обеду, увидел Варю.
Она что-то еще поправляла среди тарелок, рюмок, открытых банок с консервами.
— Здравствуйте, Варвара Васильевна! — приветствовал ее Логунов, держа одной рукой Мишутку, другой — пакет, слишком большой для одного отреза на платье.
— Здравствуйте, Платон Артемович! Наш разбойник уже напал на вас?
— Он хороший парень. Но я ему подарка не принес…
— Ничего, — успокоил гостя Мишутка, быстрым взглядом окидывая все, что было на столе. — Только посади меня рядом с собой.
«Что значит дети! — подумала Елена Денисовна. — Всех сразу выручил наш медвежонок! — И она стремительно повернулась к двери, в которую вошла Наташка. — В новой форме, конечно. Обновляла, значит. Перед кем хвасталась, вертушка этакая?»
Логунов тоже обернулся. Могут же происходить в жизни такие превращения! Вместо двухлетнего колобка оказалась статная девочка-подросток в коричневом платье с белым воротничком, со школьным портфелем в руке под белым манжетом. Любопытно-пытливо смотрели ее широко открытые голубые глаза.
— Наташа, это Платон Артемович Логунов, — сказала мать, и глаза девочки раскрылись еще шире, а курносенькое розовое личико побледнело.
Логунов! Ведь это он сообщил им о смерти отца! Так вот он какой, бывший военный комиссар, Герой Советского Союза! Стоит себе в самом обычном гражданском костюме. Военного в нем капли нет, и Мишутка уже оседлал его, на руки влез, здоровяк этакий! Платон Артемович Логунов! Он тоже жил на Каменушке. Он воевал вместе с отцом и схоронил его в Сталинграде.
Наташка положила на стул тяжелый портфельчик с тетрадями, молча подошла к Логунову и подставила ему крутой лоб. Отчего она решила, что он должен поцеловать ее? Логунов передал пакет Мишутке, освободившейся рукой прижал к груди дочь Хижняка и поцеловал ее. Елена Денисовна, глядя на них, вдруг сухо всхлипнула, не то стон, не то рыдание вырвалось из ее перехваченного горла, — и торопливо вышла на кухню.
— Я знала, что вы все равно когда-нибудь придете к нам! — тихо сказала Наташа.
35
Они еще сидели за столом, когда Ивана Ивановича вызвали в больницу. Он торопливо допил стакан чая, попрощался с Логуновым, поцеловал сынишку, и вот уже зазвучали по лестнице его быстрые шаги. Ушел… Варя, вся выпрямившись, высоко держа голову, машинально помешивала ложечкой в чашке, прислушиваясь к удалявшимся шагам мужа. Ушел, не сказав ей ни слова!
Елена Денисовна тихо заговорила с Логуновым. Конечно, о Хижняке, о последних днях и часах его жизни. Наташка, обняв мать обеими руками и прислонившись к ее плечу, слушала, точно впитывала и полуоткрытым ртом, и глазами, и маленькими ноздрями каждое слово человека, который видел ее отца в день геройской смерти. Но Мишутка, крутившийся возле Логунова, мешал разговору. Тогда Варя встала, без церемонии стащила сына с колен гостя и, несмотря на его сопротивление, унесла к соседке.
— Славный какой товарищ! — простодушно сказала ей Дуся, сидевшая с модным вышиванием в руках: крестиком, разноцветными нитками мулине накладывала в пяльцах сплошной ковровый узор для диванной подушки.
— Да, это наш старый знакомый, — отозвалась Варя, глядя на волнистую завивку Дуси, которая остреньким носиком как будто подсчитывала свои бесчисленные крестики. — Вместе были на фронте.
— Оно и видно, что боевой: Мишутку сразу завоевал.
— Я хочу домой, — заявил мальчик.
— Нельзя. Людям надо поговорить, а ты мешаешь.
Варя обняла сынишку, припала щекой к его черненькой головке. Тяжело было у нее на сердце.
«Нет, дальше так жить невозможно. Надо набраться сил и решить. В последние дни даже Мишутка отстраняется от отца, потому что тот перестал играть с ним. Вот ребенок и вешается на посторонних: то Решетовых мучает, то Платон подвернулся».
— Мама, пойдем домой! — требовал Мишутка, запрокинувшись, увидел слезинку на щеке матери, гибким пальчиком снял ее. — Ты чего?
— Ничего! — Варя прижала сына к груди, стала ходить с ним по комнате, убаюкивая его.
— Охота вам? Ну что вы его, такого тяжеленного, таскаете, мучаетесь? — ворчала Дуся, продолжая клевать носом в разноцветные крестики вышивки. — И он тоже… Ишь притаился, будто и правда маленький, а на нем вполне дрова возить можно. — И она шутя шлепнула Мишутку, когда Варя проходила мимо.
Мальчик засмеялся, болтнул ногами, крепче обхватил рукой плечо матери и сразу уснул.
— Так-то лучше! — сказала Дуся, чутко уловив его сонное посапывание, отложила вышивание и принялась устраивать постель на диване. — Богатырь, а не мальчишка! — прошептала она, любуясь тем, как широко он развалился на подушке, и руку откинул, и колено выставил. — Прямо на глазах растет. Мне бы хоть капельного! Сваляла дурака, когда в первый раз забеременела. Комнаты, вишь ты, не было! Условия не позволяли! А теперь комната вон какая и условия — слава богу, а детей нет и нет!
Варя тоже смотрела на сына. Богатырь, правда! И как он присмирел, увидев ее слезы! Понимает уже! Мысль о том, что она не одна, что у нее такой здоровенький, хороший ребенок, немножко ободрила Варю.
«Неужели я не наберусь мужества отпустить Ивана Ивановича, если ему плохо со мной?» Почему она, сильная, молодая, должна чувствовать себя несчастной? У нее интересная работа, хорошие друзья. Сестры и племянники в Якутии.
Вспомнила опять милый Север. Осенний день. Косой дождь. Глянцевые от влаги кусты брусничника на косогоре, мокрые красные ягоды в банках. И костер — жаркий, желтый живой огонь, пожирающий нагроможденные ею мертвые ветки. У этого костра Варя сказала Таврову: «Если я когда-нибудь почувствую себя третьей, лишней, я все сделаю, чтобы вернуть любовь. Но если ничего не поможет, то отпущу любимого человека. Я не смогу жить с мыслью, что ему со мной плохо».
«А почему же теперь мне так страшно остаться одной? — спросила себя Варя и понурилась. — Ведь плохо стало нам обоим! Сердится он из-за того, что мне не нравится его работа?.. Если бы только это! Но тогда ночью он сказал спросонья: „Лариса, куда ты ушла, дорогая?“ А как он смотрел на нее! Понятно: ведь он любил ее в Сталинграде, а тут я… сама вешалась на шею!» Варя, вдруг обомлев, вспомнила, как ее ранило упавшим бревном. Ведь именно после того Иван Иванович сказал: «Хочешь быть всегда вместе?» Не оттого ли так получилось, что он просто испугался за нее, просто пожалел, просто побоялся потерять любящего, не любимого, а любящего человека! А она обрадовалась и, конечно, немедленно согласилась.
— Ай-яй! — воскликнула Варя, совсем забыв о любопытном носике соседки.
