Таким образом, роль крестьянства в русской революции огромна. Роль эта будет велика и в других странах, например, во Франции, где крестьянство составляет еще большую половину населения. Но ошибаются те товарищи, которые полагают, что крестьянство способно играть в революции самостоятельную руководящую роль, так сказать, на равных правах с пролетариатом. Если мы победили в гражданской войне, то не только и не столько благодаря правильности нашей военной стратегии, сколько благодаря правильности стратегии политической, которая неизменно лежала в основе наших военных операций в гражданской войне. Мы ни на минуту не забывали, что основная задача для пролетариата заключалась в том, чтобы привлечь на свою сторону крестьянство. Однако делали это мы не по-эсеровски. Те, как известно, прельщали крестьян самостоятельной демократической ролью, а затем выдавали их с головой помещику. Мы же твердо знали, что крестьянство – колеблющаяся масса, неспособная в целом на самостоятельную и, тем более, руководящую революционную роль. Решительностью своих действий мы ставили крестьянские массы в необходимость выбирать между революционным пролетариатом, с одной стороны, и помещичьим офицерством, стоявшим во главе контрреволюции, – с другой. Если б не было этой решительности с нашей стороны в уничтожении демократического средостения, крестьянство путалось бы и колебалось между разными лагерями и оттенками «демократии», – и революция неизбежно погибла бы.
Демократические партии и, в первую голову, социал-демократия – нет сомнения, что и в Западной Европе дело будет обстоять так же – были всегда загонщиками контрреволюции. Наш опыт на этот счет имеет исчерпывающий характер. Вы знаете, товарищи, что несколько дней тому назад Красная Армия заняла Владивосток.[240] Этим замыкается длинная цепь фронтов гражданской войны за истекшее пятилетие. По поводу взятия красными Владивостока известный вождь либеральной партии, Милюков, пишет в своей парижской газете несколько историко-философских строк, которые я готов назвать классическими. Он дает – в статье от 7 ноября – краткое изображение глупой, постыдной, но фатальной роли демократических партий. Читаю: «Эта печальная история – она всегда была печальной! – начинается с торжественного заявления о полном единодушии антибольшевистского фронта. Меркулов (глава дальне-восточной контрреволюции) признал, что „несоциалисты“ (т.-е. черносотенные элементы) своей победой были в значительной степени обязаны демократическим элементам. Но поддержка демократии, – продолжает Милюков, – была использована Меркуловым только для низвержения большевиков. После этого власть перешла к тем элементам, которые, в сущности, смотрели на демократию, как на скрытых большевиков».
Эти строки, которые я заранее назвал классическими, могут показаться банальными. В самом деле, они только повторяют то, что марксисты говорили не раз. Но вспомните, что это говорит либерал Милюков – после шести лет революции. Вспомните, что он подводит итог политической роли русской демократии на широкой арене: от Финского залива и до Тихого океана. Так было с Колчаком, с Деникиным, с Юденичем, так было во время английских, французских и американских оккупаций, так было во время петлюровщины на Украине. На всех наших окраинах повторялось одно и то же утомительно-монотонное явление: демократия (меньшевики и эсеры) загоняет крестьянство в объятия реакции, последняя захватывает власть, обнаруживает себя во всю, отталкивает от себя крестьян, после чего следует победа большевиков. У меньшевиков открывается глава покаяния. Но не надолго – до первой оказии. Затем та же самая история повторяется в каком-нибудь другом углу театра гражданской войны: сперва измена, потом полупокаяние. И хотя эта механика крайне проста и достаточно, казалось бы, скомпрометирована, все-таки можно предсказать, что социал-демократы повторят ее во всех странах в период наивысшего обострения борьбы пролетариата за власть. Первая задача революционной партии рабочего класса во всех странах, это – беспощадная решительность, когда вопрос переходит на поле гражданской войны.
Л. Троцкий. УСЛОВИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
После завоевания власти, задача строительства, прежде всего – хозяйственного, встает, как центральная и вместе с тем труднейшая. Разрешение этой задачи зависит от причин разного порядка и разной глубины: во-первых, от уровня производительных сил и, в частности, от соотношения между индустрией и крестьянским хозяйством; во-вторых, от культурного и организаторского уровня рабочего класса, завоевавшего государственную власть; в-третьих, от политической ситуации международной и внутренней: побеждена ли буржуазия окончательно или еще сопротивляется, – имеют ли место иностранные военные интервенции, – саботирует ли техническая интеллигенция и пр., и пр.
По относительной важности эти условия социалистического строительства должны быть расположены в таком порядке, в каком мы их привели. Самое основное из условий – это уровень производительных сил; потом следует культурный уровень пролетариата; и наконец – политическая или военно-политическая ситуация, в какую попадает пролетариат, овладев властью. Но это последовательность логическая. А практически – рабочий класс, взявши власть, прежде всего сталкивается с политическими затруднениями. У нас это были белогвардейские фронты, интервенции и пр. Во вторую очередь пролетарский авангард сталкивается с затруднениями, вытекающими из недостаточности культурного уровня широких рабочих масс. И только в третью очередь его хозяйственное строительство упирается в пределы, поставляемые наличным уровнем производительных сил.
Свою работу у власти наша партия вела почти все время под давлением потребностей гражданской войны, и историю хозяйственного строительства Советской России за пять лет ее существования нельзя понять, если к ней подходить только с точки зрения экономической целесообразности. К ней нужно подходить прежде всего с мерилом военно-политической необходимости и во вторую уже очередь – с мерилом хозяйственной целесообразности.
Экономическая разумность вовсе не всегда совпадает с политической необходимостью. Если на войне мне угрожает опасность нашествия белой гвардии, я взрываю мост. С точки зрения отвлеченной экономической целесообразности – это варварство, а с точки зрения политической – это необходимость. И я буду глупец и преступник, если вовремя не взорву моста. Хозяйство наше в целом мы перестраивали, в первую очередь, под давлением необходимости военного ограждения власти рабочего класса. Из элементарной школы марксизма мы знаем, что из капиталистического общества нельзя попасть в социалистическое одним прыжком, и никто из нас не истолковывал в таком механическом смысле известные слова Энгельса о прыжке из царства необходимости в царство свободы; никто не думал, что, овладев властью, можно в одну ночь переделать общество. Энгельс на самом деле имел в виду целую эпоху революционных преобразований, которая во всемирно-историческом масштабе означает действительный «прыжок». Но с точки зрения практической работы это не прыжок, а целая система взаимно связанных реформ, преобразований, иногда очень детальных мероприятий. Совершенно очевидно, что с хозяйственной точки зрения экспроприация буржуазии оправдывается постольку, поскольку рабочее государство способно организовать эксплуатацию предприятий на новых началах. Та массовая поголовная национализация, которую мы проводили в 17 – 18 г.г., совершенно не отвечала только что указанному условию. Организационные возможности рабочего государства чрезвычайно отставали от суммарной национализации. Но суть-то в том, что эту национализацию мы производили под давлением гражданской войны. И нетрудно показать и понять, что, если бы мы захотели действовать более осторожно в экономическом смысле, то есть производить экспроприацию буржуазии с «разумной» постепенностью, то это было бы с нашей стороны крайней политической неразумностью и величайшей неосторожностью. При такой политике мы не имели бы возможности праздновать пятилетнюю годовщину в Москве в обществе коммунистов всего мира. Нужно воспроизвести в своем сознании все особенности нашего положения, как оно сложилось после 7 ноября 1917 г. Да, если бы мы вступили на арену социалистического развития после победы революции в Европе, у нашей буржуазии душа была бы в пятках, и справиться с ней было бы очень просто. После захвата власти русским пролетариатом она не смела бы и шевельнуться. Мы могли бы в этом случае спокойно прибирать к рукам одни лишь крупные предприятия, предоставляя средним и мелким существовать до поры до времени на частно-капиталистических началах; потом перешли бы к средним предприятиям, строго сообразуясь с организационными и производственными возможностями и потребностями. Такой порядок бесспорно отвечал бы экономической «разумности», но, к несчастью, политическая последовательность событий не считалась с нею и на этот раз. Нужно вообще напомнить, что революции сами по себе являются внешним выражением того, что миром отнюдь не управляет «экономическая разумность»; социалистическая революция еще только имеет своей задачей установить господство разума в области хозяйства, а тем самым – и во всех других областях общественной жизни.
