Однажды во время войны принца Карла Юхана навестил венгерский посланник в Стокгольме вместе со своим советником д-ром Геллертом и предложил ему поразмыслить насчет венгерской королевской короны. В хитросплетениях войны были и такие планы.
«А вы говорили с Черчиллем, господа?» — поинтересовался принц.
Они не говорили, но прозондировали почву через американские контакты и знали, что там настроены вполне благосклонно.
«Вот как, — сказал Карл Юхан. — Хорошо. Но вам надо поговорить и со Сталиным. Разумеется, с этим вы справитесь, и тогда останется самое сложное — мой дед…»
Еще в 1939-м сей достойный молодой человек познакомился с дамой, которая была шестью годами старше его, — в тот вечер ее сопровождали Эверт Таубе и Нильс Дардель[215]. Впоследствии принц утверждал, что даже не заметил этих двух знаменитостей, смотрел лишь на означенную даму, с которой вскоре поселился под одной крышей, на современный лад, еще до свадьбы, состоявшейся в феврале 1946 года.
Звали эту даму Черстин Викмарк; разведенная журналистка, дерзкая на язык (с точки зрения тогдашних требований скромности оного), она сотрудничала с еженедельной прессой и была яркой звездой в искусстве взвинтить тираж с двадцати до трехсот тысяч — владельцы газет очень ценят этакий талант. Еще при жизни она стала легендой и обзавелась множеством верных друзей, включая Ларсa Форсселя, написавшего прекрасное стихотворное введение к ее мемуарам; она принадлежала к числу тех порядочных девчонок, что с большим удовольствием прикидываются скверными или балансируют на грани такого притворства. У ее друзей, когда они говорят о ней (она умерла в 1987-м), глаза светятся теплом или же на губах играет печальная улыбка.
Свидетельство в пользу принца — то, что он прикипел к этому яркому цветку, который так ответил на его первое приглашение: «Я младенцев не похищаю» (в ту пору шестилетняя разница в возрасте значила для двадцатилетних куда больше, чем сейчас, когда люди и в пятьдесят молоды). Она была чужда общепринятого тогда лицемерия и приукрашивания, начитана во многих областях, включая передовую художественную литературу, и ввела простодушного молодого принца в совершенно новый мир, познакомила с такими людьми, о существовании которых он и не подозревал.
Отец ее был легендарным учителем религии из тех, кого ученики помнят всю жизнь; Барбру Альвинг и многие другие любили его за остроумие, мудрость, серьезность и оригинальность. Он определенно предоставлял дочери большую свободу, какой тогда пользовался мало кто из девочек. Брат Гуннар тоже стал журналистом, другой брат, сводный, на двадцать четыре года моложе, — писатель Карл-Хеннинг Викмарк.
В санатории, где лечилась мать, маленькая Черстин Викмарк однажды получила в подарок коробку шоколада от молодой дамы из соседней палаты; оставшись наедине с дочкой, мать в ярости швырнула коробку в мусорную корзину — во избежание туберкулезной заразы. О том, что она сама не меньший источник заразы, мать предпочитала не думать. Молодую женщину из соседней палаты звали Харриэт Лёвенъельм[216].
Черстин Викмарк бросилась в журналистику очертя голову, что прежде случалось нередко. При надлежащем складе характера и везении все могло сложиться удачно. В юности она быстро вышла замуж за богача и еще быстрее развелась, так как брак, вероятно, предполагал слишком долгие пребывания в Норланде, вдали от «Театергриля», бара «Сесиль» и газетных редакций.
Через два года молодой Карл Юхан, стало быть, посватался к ней, и они завели квартиру на Юргордене, где могли быть вместе, не появляясь в городе. Что они пара, вскоре стало известно. В конце концов молодой любовник написал деду учтивое письмо о своих намерениях жениться на даме сердца, после чего разыгрался обычный спектакль с кронпринцем Густавом Адольфом в главной роли, в ход снова пошли те же интриги и клевета, что и раньше. Папенька кронпринцева гофмаршала, говорят, в ответе за слухи, что-де распущенная (она же была разведена!) Черстин страдает алкоголизмом и проч. Как и в предшествующих случаях исключения из престолонаследия, невольно думаешь, вправду ли добрый Густав Адольф был так уж невиновен в клевете.
Счастливый отец семейства Свен Графстрём по-настоящему не разбирался в любви между языкастой журналисткой Черстин Викмарк и порывистым, наивным и симпатичным молодым принцем, и дневник его отражает ходячие сплетни о Викмарк. В мае 1942 года он так описал попытку молодой пары узаконить свое счастье: «…королевская фамилия утром [была] в полной ажитации. Дело в том, что молодой принц Карл Юхан и редактриса Черстин Викмарк созвали пресс-конференцию, где объявили о своем намерении вступить в брак и принц зачитал соответствующее письмо, адресованное его августейшему деду. Надо полагать уместным в течение нескольких предполуденных часов, с одной стороны, помешать присутствовавшим на пресс-конференции журналистам не [sic![217]] печатать ничего об этой первоклассной сногсшибательной сенсации, а с другой — убедить принца не передавать означенное письмо королю. Пожалуй, это бы не удалось, не пользуйся Черстин Викмарк столь заведомо сомнительной репутацией. Вероятно, журналисты и сами сообразили, что это уж чересчур, и, наверно, свою роль сыграло также почтение к старому монарху». Вот что происходило в Швеции в 1942 году.
Из дневника Графстрёма можно почерпнуть, что Черстин Викмарк была «une femme fatale», которая, кстати, называла своего Карла Юхана «глубокомысленным парнем». Графстрём встречался с нею на обедах в обществе и подытожил свои впечатления таким образом: «У этой дешевой шведской Помпадур хорошая фигура, но черты лица отмечены недостатком ночного сна и душевного благородства. Без сомнения, женщина интеллигентная [sic]». После очередного обеда он с неохотой записал, что она «с обычной для нее душевной тонкостью, в частности, говорила об Эстелл Бернадот как о “негритянке”». Когда в апреле 1944 года Карл Юхан предложил Черстин Викмарк на должность пресс-атташе при шведской дипломатической миссии в Вашингтоне, мидовские сотрудники ужаснулись и заявили, что это невозможно. Однако вместе с Фольке Бернадотом и «газетчиком» Эриком Вестбергом Графстрём планировал сделать ее корреспондентом в США, на жалованье у королевского дома, чтобы убрать ее из Швеции. Но ничего не вышло.
Принц и его возлюбленная решили-таки поехать в Нью-Йорк и пожениться там, но чиновники двора попытались отозвать заграничный паспорт молодой журналистки. Впрочем, как выяснилось, в губернском руководстве нашлись честные люди, отказавшиеся нарушать законодательство таким манером. Трюк с паспортом не удался, тогда двор начал давить на американское посольство, в том числе при участии Фольке Бернадота, и невеста in spe[218] не получила визы! Принц отправился в США один, по обыкновению решительно, и завязал контакт с некой дамой из госдепартамента, которая распутала «недоразумение», в результате редактриса Викмарк получила разрешение на въезд в Штаты, и в феврале 1946 года молодая пара вступила в брак.
Свен Графстрём полагал, будто знает, как дблжно поступить с Карлом Юханом и его Черстин. Усилия, предпринятые, чтобы воспрепятствовать ее въезду в США, были правильны, «ибо имели целью положить конец роману, который, как понимают все, кроме молодого принца, закончится только слезами и зубовным скрежетом… Жаль парня, но будет жаль еще больше, если маленький заговор короля потерпит неудачу». (Заговорщиком был, скорее, кронпринц, будущий Густав VI Адольф.) «Что брак этот обречен на неуспех, ясно уже сейчас, тут не надо быть провидцем».
Обычно столь симпатичный дипломат, понятно, отражает здесь типичные отклики шведской верхушки на любовные перипетии молодого принца и вполне наглядно показывает, какие огромные препятствия громоздились перед влюбленными. Что брак будет долгим, пока смерть не разлучит их, Свену Графстрёму узнать не довелось — он безвременно скончался в 1955-м в результате несчастного случая. Однако в отчете о провинциальном с нашей точки зрения конфликте между влюбленной парой и сухим, чопорным королевским двором есть примечательная подробность, датированная весной 1945 года. Свен Графстрём обедал во дворце с принцем, который огорченно рассказывал об инспирированном двором отказе посольства США выдать визу Черстин Викмарк. По-видимому, молодой Карл Юхан даже не подозревал, что Графстрём не только все знал, но был непосредственно в этом замешан. Принц «был в обиде на королевскую фамилию, поскольку считал, что именно она стоит за американской позицией. И обронил что-то вроде: он, мол, знает много скандальных фактов о дворе, которые выйдут наружу, если ему и Черстин не дадут уехать. В частности, он упомянул вполне известное обстоятельство, что Е. В. страдает определенными аномальными наклонностями». Короче говоря, обиженный молодой человек намекнул, что расскажет всему свету, что его дед голубой. Ведь, как уже говорилось, гомосексуализм согласно тогдашним законам по-прежнему был наказуем, и хотя короля в ту пору нельзя было привлечь к суду, сей факт сделал бы его положение еще более щекотливым. Что это было — несдержанная болтовня измученного молодого человека, или же Карл Юхан был не так наивен и неумел, как полагал дипломат, и подбросил информацию, которая могла переполошить двор, когда гость там обо всем доложит? Может быть, Карл Юхан даже воздействовал столь изощренным образом на дальнейшее развитие событий? Трудно сказать. Графстрём подытожил обед и весьма примечательное доверие вот так: «Ясно, что и он, и Черстин пребывают в отчаянном настроении».
