Но дело не только в тщеславии. Преуспевающий бизнесмен не может допустить, чтобы на его визитной карточке значился адрес немодного района, — это подорвет доверие клиентов к его бизнесу. Врач или адвокат, передвигающийся на вполне приличной машине, но не самой последней модели, рискует своей практикой, ибо типично американская логика примерно такова: если ты хороший врач — то у тебя большая практика, а коль скоро это так, ты можешь позволить себе ездить в самом новом автомобиле. Если же твоя машина позапрошлогодняя — практика твоя невелика, а это значит, что ты не очень хороший врач, и я лучше обращусь к другому, у которого машина наипоследней модели, а приемная в новом доме из алюминия и стекла.
Одним словом, престиж — это часть бизнеса, и посему относятся к атрибутам престижа в Америке весьма серьезно.
Надо сказать, что эта особенность американской психологии играет немалую роль в бизнесе. Человеку, несведущему в этих тонкостях, не понять, к примеру, почему многие американцы так часто меняют машины, спуская за полцены еще вполне приличные, но искусственно выведенные из моды автомобили. Искусственно потому, что никакой технической необходимостью не вызывается расточительная манера частой смены моделей автомобилей, сплошь и рядом отличающихся одна от другой не своими техническими качествами или усовершенствованиями, а только лишь внешними формами. То же самое относится и ко многим другим видам товаров длительного пользования — мебели, кухонному оборудованию, телевизорам, радиоприемникам, кино- и фотокамерам.
Мощная индустрия рекламы искусно использует это обстоятельство. «Как? — вопрошает некто с телевизионного экрана, — вы еще пользуетесь автомобилем этой модели? Но что подумают о вас окружающие? Они решат, что ваши дела пошатнулись». Или: «Если вы купите новую модную мебель, все поймут, что дела ваши обстоят хорошо». И приходится американцу расставаться с вполне еще хорошими вещами, к которым он привык и которые его вполне устраивают, раскошеливаться без особой необходимости только для того, чтобы выглядеть «не хуже других», чтобы врач не потерял пациентов, к адвокату валом валила клиентура, а бизнесмен производил впечатление представителя компании, дела которой идут в гору и акции которой в связи с этим надо спешно приобретать...
— Посмотрите вниз, видите эту густую сеть первоклассных автострад, — говорит Торнтон. — Америку не так-то просто удивить дорогами, но Калифорния находится в этом смысле на первом месте. Это молодой район с молодой промышленностью, приспособленной к нуждам современного бизнеса. Здесь отличный климат, хорошие дороги, много новых и удобных домов, и поэтому люди едут сюда с охотой. Мне удалось собрать в «Литтон индастриз» большую группу высококвалифицированных молодых специалистов.
Бурное развитие экономики Калифорнии, в не столь отдаленном прошлом известной лишь своими цитрусовыми садами да Голливудом, превратило этот штат в один из самых развитых. Но молодой промышленный район этот имеет и свои болезни. Одной из самых опасных является проблема молодежи.
Болезнь эта превратилась в последние годы в одну из самых трудных социальных проблем Америки. «Молодежный бунт», «взрыв» — такими терминами одаривает американская пресса бурные выступления молодежи, протестующей против войны во Вьетнаме и социального неравенства, отвергающей идеалы, которые пытается ей навязать официальная Америка. Массовое недовольство молодежи капиталистических стран, принимающее часто самую острую форму, явление сложное и многоплановое.
Молодому человеку, входящему в современный мир, действительно приходится нелегко. Школа, массовые средства информации, среди которых особую роль играет телевидение, обрушивают на его голову и неокрепшую душу огромнейший поток информации и знаний. То, что человечество накапливало веками, современный молодой человек должен усвоить и переварить за несколько коротких лет.
Искусственно лишая молодежь единственно верных и надежных критериев и ориентиров, объяснения исторического процесса, которое дает марксистско-ленинская наука об обществе и человеческой истории, буржуазия поселяет в молодых душах хаос и неверие. Человек, съевший слишком много за слишком короткий период, рискует получить несварение желудка. Несварение души, неспособность осмыслить и осознать огромный объем беспорядочно сообщаемых знаний и информации — штука куда более страшная.
Трагедия сегодняшней американской молодежи в том, что, не приемля сегодняшнюю действительность своей страны, с горячностью и бескомпромиссностью, свойственной молодости, отвергая ее идеалы, эта молодежь, которую огромная пропагандистская машина буржуазии пичкает антикоммунистическими бреднями, сплошь и рядом не находит правильных ответов на мучающие ее вопросы.
Не отсюда ли такое явление, как хиппи. Кстати, Калифорния в Америке считается их признанным центром. На улицах Лос-Анджелеса и Сан-Франциско толпами бродят немытые и нечесаные, одетые в тряпье босоногие парни и девушки. Всем своим видом они как бы хотят сказать, что отрицают идеалы мещанской сытости сегодняшнего американского общества. Своим образом жизни они ставят себя вне этого общества.
Но протест их бессилен и жалок, потому что он пассивен. Уход от общества в болезненный мир наркотических иллюзий — это дорога в тупик, дорога в никуда, хотя кое-кто, в том числе и среди наших публицистов, поспешил объявить хиппи «борцами за прогресс». Хиппизм не более нежели модная и бессильная гримаса. У американских хиппи не было и нет никакой положительной программы. Наркоманство и секс — его дрожжи. Но секс приедается от излишеств, грязь надоедает из-за вшей и дурного запаха. Что же остается? Пустота. Нигилизм во все времена был бесплоден, а потому протест хиппи бессилен и бесперспективен.
Нет, будущее не за хиппи. Оно за той молодежью, которая ищет новых путей, положительных идеалов. Такие идеалы есть, они существуют, и молодежь Америки найдет их, несмотря на все усилия антикоммунистической пропаганды...
А теперь давайте вновь вернемся к герою нашего рассказа, к его карьере, привлекающей вот уже несколько лет пристальное внимание американского делового мира.
Необычайный его взлет, когда в течение каких-нибудь нескольких лет он превратился из средней руки управляющего, подвизавшегося на службе у чужих денег, во владельца и президента одной из самых могущественных корпораций сегодняшней Америки, вызывает множество толков у финансовых кумушек Уолл-стрита. О Торнтоне судачат на деловых обедах и в клубах, где собираются бизнесмены, в кулуарах бирж и в ресторанчиках, где ленчуют промышленники и финансисты, переводя в середине дня дух от бешеной и бесконечной гонки за долларами.
Это не отвлеченный интерес и не просто зависть к удачливому собрату, выбившемуся в большие забияки. В один из дней пребывания в Америке мне случайно довелось быть свидетелем любопытной сцены. Измученный влажной духотой и лихорадочной нервозностью, царящей в разгаре дня на бирже Уолл-стрита, я зашел в небольшой бар на одной из маленьких улочек, чтобы промочить горло чем-нибудь холодным. С запотевшим бокалом пива в руках я сел за стол в углу зала. За соседним столиком расположилась компания мужчин неопределенного возраста, по виду и одежде которых нетрудно было догадаться, что это маклеры с Уоллстрита.
Надо сказать, что завсегдатаи биржи несут в своем облике некую неуловимую печать, позволяющую почти безошибочно отличить их в толпе. Одетые почти одинаково, с лицами, на которых длительное пребывание на бирже наложило какое-то однотипное выражение — неподвижная мускулатура лица и беспокойно бегающие глаза, — они выделялись среди других своей непохожестью на окружавших и какой-то удивительной монотонной похожестью друг на друга.
Я не интересовался их разговором, пока до моего слуха несколько раз не донеслось знакомое имя — Чарльз Торнтон. Тогда, каюсь, профессиональное любопытство взяло верх над мамиными уроками благовоспитанности, утверждавшими, что нехорошо прислушиваться к беседам посторонних, тебя не касающимся. Я навострил уши.
Вскоре мне стало ясно, что один из маклеров представляет здесь интересы калифорнийских компаний и только что вернулся из Лос-Анджелеса, где находился по каким-то своим делам. Его коллеги учиняли ему пристрастный допрос о Торнтоне. Их интересовало все, каждая мелочь, не только и, я бы даже сказал, не столько положение дел в «Литтон индастриз», сколько манеры, личные привычки, ухватки, времяпрепровождение Торнтона. С удивительной скрупулезностью приехавший выкладывал коллегам все, что ему было известно, какую-то, как думалось мне, мелочную дребедень.
В тот же день я с улыбкой рассказал знакомому дельцу о случайно подслушанной беседе.
