Через 12 лет после своего новаторского труда «Возникновение видов» Чарльз Дарвин опубликовал «Происхождение человека». Он применил эволюционную теорию во всей полноте наблюдений к развитию человека. Дарвин подчеркнул впечатляющее сходство человеческих рас, что говорит о лёгкости их перемешивания, и большое различие индивидуумов внутри рас и племён{468}. Но Дарвин показал и то, что разница в условиях жизни посредством естественного отбора вызывает различные проявления, например, в цвете кожи, строении тела, подверженности болезням при определённых климатических условиях и неодинаковое развитие органов чувств{469}.
Дарвин подробно высказывался о больших различиях в умственной одарённости и о наследовании этих различий. В этой области человек также не отличается от высших животных, в особенности приматов:
«Всем свойственны одни и те же чувства, зрительные восприятия и ощущения, – они подвержены схожим страстям, склонностям и душевным движениям; даже самые сложные, такие как ревность, подозрительность, честолюбие, благодарность, великодушие, мы встречаем у тех и у других; они пытаются обманывать и знают месть; иногда они чувствительны к смешному и даже выказывают чувство юмора; они испытывают удивление и любопытство; они обладают теми же способностями: подражание, внимательность, размышление, сравнение и выбор, память, фантазия, идейные ассоциации и разум, хотя и в различных градациях. Индивидуумы одной породы разнятся по интеллекту между абсолютной тупостью и высшей остротой»{470}.
То же справедливо и для людей: «Вариабельность или различие умственных способностей… настолько очевидны, что не заслуживают обсуждения». И точно так же, как в мире высших животных, эти различия наследуются: «Так, например, бесспорна наследственная передача умственных способностей у наших собак, лошадей и других домашних животных. Кроме специальных склонностей и навыков, наверняка наследуются общий интеллект, храбрость, злобный или добрый темперамент и т. п. У людей мы наблюдаем похожее почти в каждой семье. С другой стороны, также известно, что безумие и душевные болезни равным образом характерны для всей семьи»{471}. Во время написания своего труда «Происхождение человека» Дарвин не знал результатов исследований Грегора Менделя о законах наследования признаков{472}, которые очень хорошо согласуются с эволюционной теорией. Умственные способности также подчиняются законам Менделя. Как уже было показано в главах 3 и 6, по актуальному состоянию науки можно считать доказанным, что человеческий интеллект на 50–80 % наследуется.
В то время как наследование цвета глаз и волос ни для кого не представляет проблему и большинством также признаются наследственные компоненты в темпераменте и характере, наследование умственных способностей многими воспринимается с трудом. Верно, что, говоря о наследовании умственного потенциала, нельзя пренебрегать и колоссальной гибкостью человеческого разума. Верно также, что человеческое развитие вытекает из культурной эволюции, которая осуществляется через умственные задатки человека. Только переданное и заново наследуемое индивидуумом знание делает возможными человеческую цивилизацию и общество{473}. Если бы интеллект не наследовался, умственные способности живых существ не могли бы расти путём естественного отбора. По словам Дарвина: «Утверждение, не основанное ни на каком прямом доказательстве, что ни одно животное с течением времени не развивало свой интеллект или другие умственные способности, означало бы вообще отрицательный ответ на вопрос о развитии видов. Мы видели, что, по Лартету[70], живущие ныне млекопитающие различных видов имеют мозг более крупный, чем их предки третичного периода»{474}.
Дарвиновская теория эволюции, законы Менделя{475} и эмпирические факты наследования умственных способностей, в том числе и человеческого интеллекта, вместе образуют здание эмпирически-логической мысли, против которой ничего не возразишь, если претендуешь на научную серьёзность.
Непрерывное развитие человеческих умственных способностей последовало в силу естественного отбора, в котором совершенствовались также социальные инстинкты и развивался язык{476}. Подстёгнутая этим более высокая кооперационная способность человека определила его растущее превосходство, причём в естественном отборе играли роль различия в фертильности и способности к выживанию. Человек вступал в нарастающую конкуренцию не только с животными, но и с себе подобными. Племена и народы с более низкой фертильностью либо с меньшим коэффициентом выживаемости вытеснялись или растворялись в других. При этом цивилизованные народы постепенно сужали пространство природных народов, которые Дарвин называл «дикими».
Дарвин подробно рассмотрел влияние цивилизации на естественный отбор и констатировал: «Мы должны поэтому примириться с несомненно отрицательными следствиями сохранения и размножения слабых»{477}. Он упоминает обеспокоенность Грега и Френсиса Гальтонов, «а именно тот факт, что неимущие и легкомысленные, которые достаточно часто бывают влекомы вниз пороками всех видов, почти без исключения рано женятся и выходят замуж, тогда как ответственные и умеренные, которые и в других отношениях живут добросовестно, женятся в предписанном возрасте, чтобы жить потом со своими детьми без забот. Преждевременно вступившие в брак порождают в течение известного периода не только большее число поколений, но ещё и производят, как показал Дункан, гораздо больше детей… Так легкомысленные, падшие и порочные члены человечества склонны к тому, чтобы размножаться быстрее, чем совестливые, обладающие чувством долга люди»{478}. Если такие классы «размножаются быстрее, чем лучшие классы, то народ деградирует, как уже не раз показывала история. Мы должны подумать о том, что прогресс вовсе не является необратимым законом». Прогресс нации для Дарвина находится в тесной связи «с размножением интеллектуально и морально высокоодарённых людей и с повышением общего уровня»{479}.
Дарвин выявляет опасности цивилизации, но при этом замечает, полный надежды: «Тем не менее со временем внутри той же общности более интеллектуальные члены будут успешнее, чем малоодарённые, и оставят более многочисленное потомство, и это тоже форма естественного отбора»{480}. Позднее он, правда, высказывался более пессимистично. Альфред Руссель Уоллес, который разрабатывал теорию эволюции параллельно с Дарвином и независимо от него, сообщал об одном из своих последних разговоров с ним: Дарвин «высказывался о будущем человечества очень мрачно на том основании, что в нашей современной цивилизации естественному отбору нет места. Общеизвестно, что наше население обновляется в каждом поколении в большей степени из низших, чем из среднего и высших классов»{481}.
Вопрос, могут ли демографические эффекты привести к дисгеническим, то есть связанным с дурной наследственностью, последствиям, интенсивно исследовался и обсуждался в последней трети XIX в. и в первой половине ХХ в. Британский биолог Джулиан Хаксли интегрировал теорию Дарвина в генетику Менделя{482} и анализировал дисгенические последствия низкой – ниже среднего уровня – фертильности образованных слоёв{483}. Во второй половине ХХ в. происходило всё больше нападок на эту тему. Эти атаки были в конечном счёте выражением оценок, отвергавших известные вопросы как недопустимые. Но они не были эмпирически обоснованными. Тот эмпирический факт, что интеллект так же, как многие другие человеческие свойства, имеет сильную наследственную компоненту, сегодня на деле неопровержим{484}. Тем самым в принципе не может оспариваться возможность того, что сдвиги в структуре населения имеют дисгенические последствия.
В обществах с особенно низкой рождаемостью образованных слоёв, как в Германии, взаимосвязь дисгенических последствий имеет высокую практическую релевантность. Тут следует принять во внимание предостережение Дарвина: «Мы должны подумать о том, что прогресс вовсе не является необратимым законом». Качественные сдвиги в динамике рождаемости в Германии и их долгосрочные последствия, а именно:
● относительный прирост необразованных автохтонных слоёв;
● прирост доли малограмотных мигрантов;
● сильное сокращение потомства образованных слоёв;
● гомогамный выбор партнёров в образованных слоях,
влияют так, что доля, как и число, более интеллигентных членов немецкого общества будет сокращаться, тогда как доля людей с интеллектом ниже среднего, по нынешним меркам, будет расти.
Образец генеративного поведения в Германии с середины 1960-х гг. – не дарвиновский естественный отбор в смысле выживания наиболее приспособленных, а культурно обусловленный, управляемый самими людьми выбор, который абсолютно и относительно в высоком темпе уменьшает единственный возобновляемый ресурс, имеющийся в распоряжении Германии, а именно: интеллект. Ведь редкоземельных металлов, необходимых, например, для современной аккумуляторной техники, в Германии и Европе больше нет. Единственная валюта, которой мы можем расплачиваться за них на мировых рынках, – это продукты нашего интеллекта.
