милостивый государь мой, покорный слуга граф Хвостов. 24 октября 1831.
696. И. В. Киреевский — Пушкину. Около (не позднее) 25 октября 1831 г. Москва.
Милостивый государь, Александр Сергеевич,
Вчера получил я разрешение издавать с будущего 1832 года журнал, и спешу рекомендовать Вам его, как рекрута, который горит нетерпением служить и воевать под Вашим предводительством; как девушку, еще невинную, которая [про[сит]] хочет принадлежать Вам душой и телом; как духовную особу, которая просит вас утвердить ее в чине пастыря над стадом словесных животных, и, наконец, рекомендую вам журнал мой, как Европейца, — потому, что его так зовут. Я назвал его так не от того, разумеется, чтобы надеялся сделать его Европейским по достоинству (я не знаю еще, сколько могу надеяться на Ваше участие); но потому, что предполагаю наполнить его статьями, относящимися больше до Европы вообще, чем до России. Однако, если когда-нибудь Феофилакт Косичкин захочет сделать честь моему журналу: высечь в нем Булгарина, то разумеется в этом случае Булгарин будет Европа в полном смысле [этого] слова.
Журнал мой будет состоять из пяти отделений: 1-е. Науки, где главное место займет философия; 2-е. Изящная словесность; 3. Биографии знаменитых современников; 4. Разборы иност.[ранных] и рус.[ских] книг, критика и пр.; 5. Смесь. Каждый месяц будут выходить 2 книжки. Первая явится к Вам около [первого] 1 генваря.
Так как Ваши друзья должны смотреть на мой журнал, как на им принадлежащий, то прошу Вас сказать мне: куда доставлять его Катенину? и как вообще его адрес? —
Преданный Вам слуга
И. Киреевский.
Адрес: В Сарское Село [685] Его высокоблагородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину.
697. А. И. Тургенев — Пушкину. 29 октября 1831 г. Москва
29 октября. Москва. 1831.
Вчера провели мы вечер у Вяземского и Дмитриева с Жуковским. Мы вспомнили и о тебе, милый Сверчок-поэт, а Жуковский и о твоем издании в пользу семейства незабвенного Дельвига. Поэты поручили мне доставить тебе для него стихи на обороте, кои могут быть напечатаны вместе с предшествовавшими, но с поправкою двух слов, которую я послал к Жук.[овскому] уже после его выезда из П.[етер]бурга. Гробу християнина лучше быть олтарем, чем кумиром.
Прости, помни нас и меня особенно. Вчера и Чадаев был с нами. Что его рукопись? —
А. Т — в.
Вот и ответ Ив.[анчина]-Пис.[арева] Дмитриеву на стихи Хвостова, где он называет себя соземцем Паскевича.
Кланяйся Карамзиным.
[На третьей странице рукою Н. Д. Иванчина-Писарева:]
К Василью Андреевичу Жуковскому,
на присланные им к Ивану Ивановичу Дмитриеву стихи.
Уделом гения всегда высокость чувства.
Сам дивен, властелин природы и искусства, —
Но памяти святой душа его полна:
И гроб ему кумир [686] — в нем прах Карамзина!
Кто тень Пожарского и первый плен Варшавы,
Кто деньми ветхого, кто Волгу, Ермака
Воспел божественно во дни минувшей славы,
Того и поздня песнь душе его близка.
Жуковский! я бывал души твоей свидетель:
Се новый твой порыв за временный предел;
Высокий, ты еще возвыситься умел;
Твоя поэзия есть прямо добродетель!
Н. Иванчин-Писарев.
Адрес: (рукою А. И. Тургенева) Милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину. В С. Петербурге, а где, не знаю: вероятно на Парнассе
698. Д. Н. Блудову (?). Вторая половина октября 1831 г. (?) Петербург. (Черновое)
Сердечно благодарю В.[аше] в.[ысокопревосходительство] за лестное участие вами оказы[ваемое]. Сегодня утром намеревался я [приехать] к Вам по долгу службы — по приказанию вашему явлюсь вечером.
С и[стинным]
699. П. И. Миллеру. После 24 октября — начало ноября (?) 1831 г. Петербург (?).
У меня взяли читать повести. Пришлю вам их как скоро получу. До свиданья. А. П.
700. E. Ф. Розену. Октябрь — первая половина ноября 1831 г. Царское село или Петербург.
Вот Вам, любезный барон, Пир во время чумы из Вильсоновой трагедии à effet [687]. Предприняв издание 3-го тома моих мелких стихотворений, не посылаю вам некоторых из них, ибо вероятно они явятся прежде вашей Альционы. Горю нетерпением прочитать ваше предисловие к Борису; думаю для второго издания написать к вам письмо, если позволите, и в нем изложить свои мысли и правила, коими руководствовался, сочиняя мою трагегию.
Весь Ваш А. П.
701. П. А. Вяземский — Пушкину. 15 ноября 1831 г. Москва.
Москва, 15-го н. 1831.
Я виноват перед тобою, то есть перед Цветами, как каналья. Вот всё, что мог я собрать. Здесь такая суматоха, что нет часа свободного. Дела не делай, а от дела не бегай. Сделай одолжение, передай письмо барону Розену и дай ему, что хочешь, из стихов моих. Тебя сюда обещают. Милости просим, приезжай, а там возвратимся вместе. В след за потоком и я пущусь. Если стихов мало, возьми у Dona Sol [688] Южные звезды, черные очи: напечатать бы их, пока звезды и очи не посоловеют от Гименея. Ты у Карамзиных видишь наши московские рапорты и потому не пишу тебе особенных. Что же газета?
Прости. Обнимаю тебя. Австрийскому дому мое нежное почтение. Скажи графине, что платья и письмо к ней давно готовы и ждут только удобного случая. — Доехал ли до Вас Кот Астраханский, житель Казанский?
702. H. M. Языкову. 18 ноября 1831 г. Петербург.
Сердечно благодарю Вас, любезный Николай Михайлович, Вас и Киреевского за дружеские письма и за прекрасные стихи, если бы [689] к тому присовокупили [бы] вы еще свои адресы, то я был бы совершенно доволен. Поздравляю всю братию с рождением Европейца. Готов с моей стороны служить Вам чем угодно, прозой и стихами, по совести и против совести. Ф.[еофилакт] Косичкин до слез тронут вниманием, коим удостоиваете вы его, на днях получил он благодарственное письмо от А. Орлова и собирается отвечать ему; потрудитесь отыскать его (Орлова) [690] и доставить ему ответ его друга (или от его друга, как пишет Погодин). Жуковский приехал; известия им привезенные очень утешительны; тысяча пробитая Вами [691] очень поправит домашние обстоятельства нашей бедной литературы. Надеюсь на Хомякова: Самозванец его не будет уже студент, а стихи его всё будут по прежнему прекрасны. Торопите Вяз[емского], пусть он пришлет мне своей прозы и стихов; стыдно ему; да и Баратынскому стыдно. Мы правим тризну по Дельвиге. А вот как наших поминают! и кто же? друзья его! ей богу, стыдно. Хвостов написал мне послание, где он помолодел и тряхнул стариной. Он говорит
Приближася похода к знаку,
Я стал союзник Зодиаку;
Холеры не любя пилюль,
Я пел при старости июль
и проч. в том же виде. Собираюсь достойно отвечать союзнику Водолея, Рака и Козерога. Впрочем всё у нас благополучно.
703. Ф. Н. Глинке. 21 ноября 1831 г. Петербург.
Милостивый государь Федор Николаевич,
Мы здесь затеяли в память нашего Дельвига издать последние Северные Цветы. Изо всех его друзей только Вас да Баратынского не досчитались мы на поэтической тризне; именно тех двух поэтов, с коими, после лицейских его друзей, [692] более всего был он связан. Мне говорят, будто Вы на меня сердиты; это не резон: сердце сердцем, а дружба дружбой. Хороши и те, которые ссорят нас бог ведает какими сплетнями. С моей стороны, моим искренним, глубоким уважением к Вам и Вашему прекрасному таланту я перед Вами совершенно чист.
Надеюсь еще на вашу благосклонность и на ваши стихи. Может быть увижу Вас скоро; по крайней мере приятно кончить мне письмо мое [си] сим желанием. Весь ваш без церемонии
А. Пушкин. 21 Н.
704. А. X. Бенкендорфу. 24 ноября 1831 г. Петербург.
Mon Général,
N'étant pas encore attaché définitivement au service et des affaires pressentes nécessitant ma présence à Moscou, je suis obligé de m'absenter pour deux ou trois semaines sans d'autre autorisation que celle de l'officier de quartier. Je crois de mon devoir d'en prévenir votre Excellence.
Je saisis cette occasion pour vous parler d'une chose qui m'est toute personnelle. L'intérêt que vous avez toujours daigné me témoigner, m'encourage à vous en parler en détail et en toute confiance.
Il y a un an à peu près que dans l'un de nos journaux on imprima un article satyrique dans lequel on parlait d'un certain littérateur qui manifestait des prétentions à une origine noble, tandis qu'il n'était qu'un bourgeois-gentilhomme. On ajoutait que sa mère était une mulâtre dont le père, pauvre négrillon, avait été acheté par un matelot pour une bouteille de rhum. Quoique Pierre le Grand ne ressemblât guère à un matelot ivre, c'était me désigner assez clairement, vu qu'il n'y a que moi de littérateur Russe qui comptasse un nègre parmi mes ancêtres. Comme l'article en question était imprimé dans une gazette officielle, qu'on avait poussé l'indécence jusqu'à parler de ma mère dans un feuilleton qui ne devrait être que littéraire, et que nos gazetiers ne se battent pas en duel, je crus devoir répondre au satyrique anonyme, ce que je fis en vers et très vertement. J'envoyais ma réponse à feu Delvig, en le priant de l'insérer dans son journal. Delvig m'engagea à la supprimer, me faisant observer qu'il y aurait du ridicule à se [693] défendre la plume à la main contre des attaques de cette nature et à afficher des sentiments aristocratiques, lorsqu'à tout prendre on n'était qu'un gentilhomme-bourgeois, sinon un bourgeois-gentilhomme. Je me rendis à son avis, et l'affaire en resta là; cependant il courut quelques copies de cette réponse, ce dont je ne suis pas fâché, attendu qu'il n'y a rien que je voulus désavouer. J'avoue que je tiens à ce qu'on appèle des préjugés: je tiens à être aussi bon gentilhomme que qui que ce soit, quoique cela ne rapporte pas grand'chose; je tiens beaucoup enfin au nom de mes ancêtres, puisque c'est le seul héritage qu'ils m'ont laissé.
