ждущие позорного наказания. Смесь восточного бессмыслия и татарской хитрости. Таковы все они, побирающиеся у западной культуры: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой и больше всех Достоевский».
Вот подлинные слова автора о Достоевском: «Залив все нервы ядом эпилепсии, Достоевский пишет, корчась в падучей, Евангелие Всечеловечества с пеною у рта, как набитый дурак. Всю жизнь он хрипит, скрежещет, визжит, буйствует, яростно фыркает, топает ногами, царапает, кусается, — тявкает, утверждая Все человечество против этой ненавистной заграницы, в которой он потерянно блуждает, ничего не видит, ничего не слышит, ничему не учится — кроме игры в рулетку». Россия — это славянское ничто, жаждущее немедленного всеразрушения и прикрывающееся учением ап. Павла об избрании благодатию; утешающееся вместе с рабами, отверженными и прокаженными мировой истории тем, что все равно де последние будут первыми. Образы, выдвинутые русской литературой, — это сплошь «образцовые идиоты» (Leitidioten) — от Мышкина и Раскольникова до Кутузова и Платона Каратаева. Россия есть символ духовного бесплодия, изначального и конечного. Это воплощенная неспособность к творческому сверканию, к героической магии, к целеполаганию, восходящему до истинного качества. Это народ пассивно валяющихся калек, неудачливого всекретинства (der russiche Allkretin), сводит деяния к благодеяниям, страдание к состраданию и всю жизнь к элементарному кормлению и согреванию (GroBfutterung und Kalteschutz).
Эти вечно бунтующие рабы без внутренних велений получили от евреев христианство для того, чтобы вонзить его как нож в спину европейской культуры и чужого качества — и потребовать всеобщей любви и всеобщего братства — именно потому, что они сами бесплодны, бездарны, и образуют подпольное большинство неудачливой калечи. Высшие миры закрыты русской душе и недоступны ей. Она не имеет доступа ни к музыке, ни к волшебству, ни к постижению психологии: она не знает, что есть звук, свет, пространство и мир, она аффектирована и отвратительна и в Ваньке-Ключнике, и в Иване-Дураке, и в Иванушке-Грозном (Iwanuschka der Schreckliche) с ее буйным сектантством, с ее закопченными иконами, с ее отрицанием Бетховена — она лишена самой эссенции творческой силы; она пуста и обречена на свою русскость. Быть русским — есть тягостная и постыдная обреченность. И большевизм Ленина и Троцкого есть последнее, достойное слово этой духовной пустоты и разрушительности. Россия — это вечная ночь, раз навсегда опустившаяся на жалких людей»1293. Ильин, приводивший данную цитату отмечал, что опыт и наблюдение убедили его в том, что эта книга «не случайна, а типична»'294.
В послевоенной Европе англичанин С. Гэлэхэд идеологически претендовал на роль нового X. Чемберлена. Роль нового «прибалтийского профессора Шимана» занял ближайший соратник Гитлера, сначала глава «Отдела внешней политики НСДАП», а затем министр по восточным территориям прибалтийский немец А. Розенберг. Впрочем, не он один, но и его приятель прибалтийский немец М. Шойбнер-Рихтер — ближайший сподвижник Гитлера, один из главных организаторов «Пивного путча», по словам И. Феста «его влияние на Гитлера было огромным»1295. Гитлер позже шутливо заметит, что «Фелькишер Беобахтер» [71], редактором которого в начале 1920-х г. был Розенберг, следовало бы «снабдить подзаголовком «Прибалтийское издание»1296. «Розенберг считался в партии специалистом по России». Он защищал свои «мировоззренческие постулаты с прямо-таки религиозной неистовостью»1297.
Очевидно присутствие прибалтийских немцев в качестве экспертов по России при Вильгельме II и при Гитлере было далеко не случайно [72]. Например, В. Шубарт между войнами писал: «Те же, кто мог бы стать самым активным посредником между Западом и Востоком — балтийские немцы, — как раз пустили в ход самые неверные суждения о русских… Они смотрели на Восток с предубеждением, с ощущением некоей противоположности себе, с ненавистью или страхом, почему и не поняли Востока, однако сумели сделать вид, будто понимают его. Мнение, что Россия является отсталой частью Европы, больше всего утверждалось именно балтийцами» ^'.
Мнение первого посла США в СССР Буллита о русских сложилось у него после трех лет пребывания на посту — в 1936 г. Он приходил к выводу, что враждебность советской стороны обострялась в силу русской культурной традиции, характеризовавшейся ксенофобией, скрытностью, угрюмостью, шовинизмом и тенденцией к поиску безопасности за счет экспансии и авторитаризма. В телеграмме в Вашингтон Буллит с восхищением приводил отрывок из воспоминаний американского священника Н. Брауна, посетившего Россию в 1850-х гг.: «Одно из самых неприятных явлений, с которыми приходится сталкиваться [американцу в России] — это секретность, окружающая любую деятельность. Ему редко удается раздобыть достоверные сведения, пока события не прояснятся сами собой, и он может быть уверен, что за его собственными передвижениями пристально наблюдают глаза, которых он не замечает. Русский менталитет представляется недоверчивым от природы, особенно в среде правительственных чиновников. Формальности окружают все на свете, ничего нельзя добиться, разве что после ужасающих проволочек. Самое первое впечатление американца — ошеломляющая власть полиции. Кажется, будто столица находится в осаде, и среди целого ряда ограничений, введенных с целью поддержания общественного порядка, самое сильное отвращение вызывает власть цензуры… Во многих случаях трудно понять основания употребления этой власти, и редко вызывает сомнения ее прихотливость… Россия не может похвастать ни одним изобретением в механике, которое получило бы практическое применение или было бы скопировано и вывезено из страны. Все, что имеют, они позаимствовали в других странах… Они воюют, используя заемный капитал и берут займы для строительства железных дорог. Их лучшие суда построены в Англии и Соединенных Штатах. Все их искусства и профессиональные занятия, хотя и развитые и осуществляемые с достойным прилежанием и похвальным успехом, являются продуктами иностранного гения и дубликатами изобретений и открытий, сделанных более мудрыми людьми». Буллит подчеркивал, что со времени Брауна в России мало что изменилось1299. Другой американский посол в СССР, Штейнгардт, писал о русских: «Их психология признает только твердость, мощь и грубую силу, отражая примитивные инстинкты и реакции, лишенные сдерживающих начал цивилизации»1300.
М. Карлей отмечает, что британцы также не испытывали большой приязни к Советам. В подтверждение своего мнения он приводит слова Кадогана: «Мы обеими руками протягиваем им то, чего они требуют… а они просто отталкивают эти руки. Молотов — это невежественный и подозрительный мужик, крестьянин». А все они вообще «неумытые мусорщики»1301. Чтобы понимать, что «протягивали» англичане, следует отметить, что эти слова относились к июню 1939 г…
Для немцев в отличие от американцев и англичан вопрос отсталой России выходил далеко за рамки простой неприязни. Речь шла о вопросе жизни смерти. Геббельс в 1926 г. отмечал: «Нельзя обойти Россию. Россия альфа и омега любой целенаправленной внешней политики»1302. За день до начала войны — 20 июня 1941 г. Розенберг произнес директивную речь, в которой не без
