…Итак, Литинститут стал государственным. Но государство могло выделить лишь половину необходимых средств. О том, где взять вторую половину, говорилось в предвыборной программе Есина, где были такие пункты: платное образование для иностранцев, система дополнительных услуг, которые мог бы оказывать институт, и «некоторая коммерция и аренда». Так, во флигеле, выходящем на Бронную улицу, часть площади была сдана фирме, торгующей продовольствием, которая взамен бесплатно кормила студентов, аспирантов и преподавателей, рабочих и служащих института. Все были довольны.
ТОРГОВЦЫ В ХРАМЕ
А вот открытие пункта обмена валюты в здании на Тверском бульваре вызвало бурю протестов – как в самом институте, так и за его пределами вплоть до Вены и Нью-Йорка, откуда слали гневные письма руководители Мандельштамовского общества Сергей Аверинцев и Павел Нерлер. Их особенно возмутило, что окно обменника находится рядом с мемориальной доской в честь Осипа Мандельштама, когда-то проживавшего в этом доме. Резоны открыть это окно («через это окно – половина наших институтских доходов!»), открыть именно здесь, у ректора были. Но людям посторонним всего не объяснишь. Пункт обмена пришлось перевести в другое место.
ИДЕОЛОГИЯ И ТВОРЧЕСТВО
Одним словом, без ошибок не обошлось. В том числе и в кадровой политике ректора – как утверждают знающие люди, в число которых автор этих строк не входит. А входит поэт Евгений Рейн, одно из высказываний которого имеет некоторое отношение и к кадрам, и к атмосфере в вузе. Так вот Евгений Борисович однажды сказал о Литинституте: «Это единственное место, где почвенники и либералы нормально общаются между собой, и не было ни одного случая, чтобы кому-то отказали в приёме по идейным соображениям». Действительно, во времена ректорства Есина преподавали ныне покойные Татьяна Бек и Юрий Кузнецов; продолжают и сейчас работать Мариэтта Чудакова и Михаил Лобанов, Евгений Рейн и Владимир Гусев… В экзаменационную комиссию, которую возглавляет Андрей Турков, входят видные писатели из разных союзов. О характере их общения Есин рассказал в одном из интервью: «Сидят многоопытные мастера, но непримиримые идеологические противники, а перед ними – юный выпускник со своими текстами, которые надо оценить с творческой точки зрения. И тут идеология уходит на задний план, и работают только художественные критерии. И оценки, как правило, совпадают… Я вообще считаю, что писателей надо мирить не на собраниях (это бесполезно), а на конкретных творческих делах».
ЛАТЫНЬ И СИДЕНИЕ НА КАРНИЗЕ
Вообще отношения руководителя творческого вуза с его преподавателями и студентами – сфера очень сложная и деликатная, если не сказать взрывоопасная. Творческие люди – публика специфическая. С талантом у них могут уживаться амбициозность и мнительность, элементарная лень и потакание своим слабостям… Автор «Дневников» признаётся, что «намыкался с этой вечной неблагодарностью студентов, их индивидуализмом, стремлением только взять, не желая ничего дать взамен».
Скажем, студенты не отказываются получать стипендию (она невелика, но какая есть). Однако часто опаздывают на занятия. Что делает ректор? Стоит немым укором на входе, посматривая на часы… А вот студент пишет заявление с просьбой освободить его от изучения предмета «История социально-политических учений» – дескать, это переименованный научный коммунизм, посвящать время которому не велят ему моральные принципы. И заявитель, представьте, получает письменный ответ ректора… Другой юный гений не желает тратить время на латынь, третий – на занятия физкультурой. Воистину «непоротое поколение»: попробовал бы студент филфака лет двадцать назад отказаться от изучения – я не говорю научного коммунизма – а идеологически нейтральной латыни…
Что творится в общежитии – особая песня. Студенты «со второго этажа из помещения «Литообоза» (журнала «Литературное обозрение». – А.Н.) за ночь вынесли два холодильника». Другой затейник по верёвке из окна спустил во двор книжные полки… А ещё были любители попить пивка на крыше или «сидеть на карнизе, свесив ноги на улицу». Понятно, что с такими питомцами скучать ректору не приходилось…
...И ШЕСТЬ РОМАНОВ
Подводя предварительные итоги своего ректорства, С.Н. Есин вспоминал, каким он принял институт: «В то время не было ни одного компьютера, ни одной машины, дырявая крыша, в критическом положении горячее и холодное водоснабжение в общежитии». За прошедшие с той поры годы «не было ни одной задержки зарплаты… Мы обрели ряд совершенно новых и не существовавших ранее в институте структур: свою книжную лавку, своё на паях издательство… Какое-то время у нас существовал даже собственный театр. У нас расширилась аспирантура, появилась докторантура, возникли три специализированных докторских совета, свой журнал, расширилась до критических пределов библиотека, появились два этажа коммерческого поселения в гостинице и многое другое».
Но самое удивительное, что в этот период Есиным были написаны кроме названных книг полдюжины документальных и шесть романов. Кстати, по признанию автора, «в дневнике часто формулировались мысли, которые потом развивались в то, что я делал в прозе».
А совсем недавно, накануне юбилея, у заведующего кафедрой литературного мастерства прозаика Сергея Есина вышел новый роман. Называется он «Маркиз».
Александр НЕВЕРОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Два полюса женской поэзии
Литература
Два полюса женской поэзии
ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВРЕМЕНИ
100 лет назад состоялись поэтические дебюты Аделаиды Герцык, Максимилиана Волошина, Ильи Эренбурга, Осипа Мандельштама (в журнале «Аполлон»). И тогда же двадцатилетняя Анна Горенко, ставшая в 1910 году Анной Гумилёвой, начала подписывать свои стихи псевдонимом Анна Ахматова. Так что само это имя появилось в русской поэзии тоже ровно сто лет назад. Но самым непредсказуемым оказался дебют восемнадцатилетней московской гимназистки Марины Цветаевой.
Позже она вспоминала: «Книгу издать в то время было просто: собрать стихи, снести в типографию, выбрать внешность, заплатить по счёту, – всё. Так я и сделала, никому не сказав, гимназисткой VII класса». «Вечерний альбом» вполне могла постигнуть участь юношеской поэмы Гоголя «Ганц Кюхельгаркен» или же первой книги Некрасова «Мечты и звуки», о которых они старались в дальнейшем не вспоминать. Первые поэтические опыты 1904–1905 годов гимназистки Анны Горенко тоже не вошли ни в одну из прижизненных ахматовских книг, лишь на склоне лет она восстановила некоторые из них по памяти. Цветаева, наоборот, предстала в «Вечернем альбоме» с самыми ранними своими стихами, которые вполне можно отнести к весьма распространённому жанру тех времён – альбомной поэзии.
«Вечер» Ахматовой вышел через два года после «Вечернего альбома» Цветаевой, и перекличка названий, конечно же, неслучайна. Ахматова, вероятно, потому и отреклась от своих ранних стихов, что они были цветаевскими. «Я искала, находила, теряла. Чувствовала (довольно смутно), что начинает удаваться…» – писала она об этом периоде поиска своего собственного ахматовского мира, ахматовской поэтики, а в «Вечере» – особого типа всех последующих семи ахматовских книг как поэтической полифонии. Так женская поэзия стала и до сих пор остаётся двуполярной – цветаевской и ахматовской.
Ахматова ко времени издания первой книги уже находилась в эпицентре поэтической жизни Петербурга, была секретарём гумилёвского «Цеха поэтов», ставшего её повивальной бабкой, но только не рождения стихов, а издания «Вечера» с обложкой С. Городецкого, заставками Е. Лансере, А. Бенуа и предисловием Михаила Кузмина, представившего «вновь прибывшую» на поэтическом олимпе, что уже само по себе можно считать классикой пиара.
Цветаева в самом буквальном смысле вошла в воду, не зная броду: её никто не представлял, у неё до выхода книги вообще не было ни одной публикации, она не имела никакого отношения к литературной среде, да и не ставила перед собой такой задачи – «войти» в литературу, заявить о себе. «Издала я её, – признавалась она, – по причинам, литературе посторонним, поэзии же родственным, – взамен письма к человеку, с которым лишена была возможности сноситься иначе. Литератором я так никогда и не сделалась, начало было знаменательно».
На «Вечерний альбом» никому не ведомой гимназистки откликнулись сразу четыре поэта – Валерий Брюсов, Николай Гумилёв, Максимилиан Волошин и Мариэтта Шагинян. Каждый из них был не просто поэтом, но и ведущим критиком, вёл критические обзоры в крупнейших изданиях того времени: Брюсов представлял поэтические новинки в «толстом» журнале «Русская мысль», Гумилёв законодательствовал в «Аполлоне», статьи Волошина будоражили читателей со страниц газеты «Утро России», а Шагинян, выпустившая свою первую поэтическую книгу за год до Цветаевой, вела «Литературный дневник» на страницах одной из самых известных провинциальных газет «Приазовский край». Все они встретили вновь прибывшую более чем благожелательно. Статья Шагинян так и называлась – «Самая настоящая поэзия». Об этом же писал Гумилёв: «Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например, детская влюблённость; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга – не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».
