Чтоб поля её родные,
И Днипро, и кручи
Было видно и чтоб слышать,
Как ревёт могучий.
Как понесёт с Украины
Да в синее море
Кровь ворожью… лишь тогда я
И горы, и горе –
Всё оставлю и достану
До Бога сам[?]го –
Помолиться… А дотоле
Я не знаю Бога.
Закопайте и вставайте,
И цепи сорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите,
И меня в семье великой,
В мире вольном, новом,
Не забудьте, помяните
Незлым, тихим словом.
* * *
Уже мне безразлично: буду
Жить в Украине или нет.
Пусть где-то вспомнят, пусть забудут
Меня, чужбину, этот снег...
Всё это безразлично мне.
В неволе вырос меж чужими
И, не оплаканный своими,
В неволе, плача, я умру
И всё с собою заберу,
И затеряется мой след
На нашей славной Украине,
На нашей, не своей земле.
И пусть, воспитывая сына,
Отец не скажет обо мне:
«Молись! Его за Украину
В чужой сгноили стороне».
Теперь мне безразлично, будет
Тот сын молиться или – нет…
Зато не безразлично мне,
Что Украину злые люди
Приспят лукаво и в огне
Уже обманутой разбудят…
О, нет! Не безразлично мне.
Перевёл с украинского Василий ДРОБОТ
* * *
Вишнёвый садик возле хаты,
Хрущи над вишнями гудут.
С плугами пахари идут,
Поют, идя домой, девчата,
Их матери вечерять ждут.
Семья вечеряет у хаты,
Звезда вечерняя встаёт.
Вечерю дочка подаёт,
А поучать бы мать и рада,
Да соловейко не даёт.
Мать уложила возле хаты
Детишек маленьких своих,
Сама уснула возле них.
Затихло всё, только девчата
Да соловейко не затих.
* * *
Не греет солнце на чужбине,
А дома солнце слишком жгло.
Мне грустно было, тяжело
На славной нашей Украине.
Любви я так и не узнал,
Не знал родного я порога,
Блуждал себе, молился Богу
И злое панство проклинал.
И вспоминал лета лихие,
Худые, давние лета, –
Распяли нашего Христа,
Не спасся б ныне сын Марии!
Теперь нигде нет счастья мне,
И весело уже не будет
И на Украйне нашей, люди,
В чужой как будто стороне.
Хотелось бы… Совсем другого:
Чтобы меня уберегли
От гроба – дерева чужого,
И чтоб хоть горсть родной земли
Ко мне из-за Днепра святого
Родные ветры принесли,
Да вот и всё. Вот так-то, люди,
Хотелось бы. К чему мечтать…
Зачем уж Бога утруждать,
Когда по-нашему не будет!
Перевёл с украинского Владимир АРТЮХ
Теги: Тарас Шевченко
Сборник, посвящённый памяти Тараса Григорьевича Шевченко. - М.: Комiтет по упорядкуванню шевченкiвських свят у Москвi, 1912. – 217 с. – 500 экз. Текст параллельно на русском и украинском языке.
Представляя эту книгу, мы просто лишний раз хотим показать, как относилась Россия к памяти Т.Г. Шевченко, – особенно в свете нынешних российско-украинских политических и культурных отношений. Сборник вышел к 50-й годовщине смерти Тараса Шевченко. Издал книгу Комитет по подготовке шевченковских праздников в Москве в 1912 г. Многочисленные документы рассказывают о тщательности подготовки и масштабности задуманных мероприятий, которые проходили 26 февраля и в течение всего марта 1911 г. Мероприятия организовала научная и литературно-художественная общественность Москвы в знак уважения к украинскому поэту. По замыслу оргкомитета, в состав которого вошли академик Ф. Корш (председатель), профессор Московского университета В. Вернадский, профессор Лазаревского института восточных языков Агафангел Крымский, историк искусства А. Новицкий, юрист С. Хвостов (секретарь) и др., в программу были включены поминальная служба, открытие выставки, утреннее и вечернее заседания торжественного собрания, на которых с поздравлениями и научными докладами выступали представители общественных организаций, деятели науки и искусства, зачитывались поздравительные адреса и телеграммы, присланные с Галичины и Буковины, Санкт-Петербурга, Киева и Чернигова (Екатеринослав).
Юбилейные торжества, о которых рассказывает книга, способствовали всестороннему научному осмыслению литературного и художественного наследия украинского гения, настраивали на объективное понимание его творчества не только в национальном, но и в мировом масштабе. Основные материалы книги представлены одновременно на двух языках – русском и украинском.
Вот так Россия "ущемляла" украинцев!
Соб. инф.
Теги: Тарас Шевченко
Говорят, в Иране каждый второй или поэт, или почитатель поэзии. Если это и преувеличение, то небольшое. От века в этой стране богословие и философия, астрономия и медицина, государственное управление и природоведение неотделимы от стихосложения, развивались и выражались в поэтической форме. И в наше время стихами классиков персидской поэзии расцвечиваются выступления депутатов меджлиса и статьи учёных, проповеди богослужителей и телевизионные репортажи. Газелями Хафиза объясняются в любви, а притчами Руми разрешаются правовые и имущественные споры.
Вот и основатель Исламской Республики Иран имам Хомейни оставил соотечественникам поэтические произведения, набросанные в минуты отдыха от государственной и религиозно-философской деятельности. Говорят, он не собирался публиковать их и относился к ним, скорее, как к духовным упражнениям, медитациям, традиционным для иранских мыслителей. Сборник стихов "Вино любви" («Баде-йе эшк»), собранный воедино невесткой имама Фатимой, увидел свет лишь в 1989 году, после смерти автора. Впоследствии был издан более полный «Диван Имама» («диван» на фарси значит «собрание»).
И вот поэтическое слово Хомейни зазвучало на русском языке - выходящий в Воронеже журнал «Подъём» опубликовал в первом номере за этот год подборку стихотворений имама, переведённых с фарси Геннадием Литвинцевым. «Восток, как известно, дело тонкое, открывается он не сразу. Вот и стихи Хомейни поначалу малопонятны – то кажутся слишком простыми, даже наивными, то излишне замысловатыми, перегруженными образами и смыслами. Возможно, кого-то удивит то, что под пером главы религиозной конфессии, строго осуждающей спиртные напитки, воспевается винопитие, что в стихах аскета, предписавшего женщинам-иранкам скромность, целомудрие и внешнюю закрытость, звучат призывы лирического персонажа к объятиям и поцелуям, – но это в поэтической традиции Ирана. Надо знать, что поэзия имама глубоко символична, и за образами земной красоты, любви и вина открываются иные горизонты и глубины, философское постижение Бога, сущности бытия и смерти», – написал Г. Литвинцев в предисловии к подборке стихов.
Приступить к переводам, оказывается, его подвигли поездка в Иран, посещение мест, связанных с жизнью и деятельностью руководителя исламской революции. Вот некоторые из впечатлений: «Личность Хомейни ярче всего ощущаешь не в мавзолее, громадном сооружении на пути из иранской столицы в священный город Кум, не в аэропорту его имени, не в музее, а в неприметном саманном домике в Джамаране, на северной окраине Тегерана, в котором имам прожил последние 10 лет жизни. Глава государства арендовал его за 15 долларов в месяц. Из центра города до этих мест добраться не так-то просто. Заканчиваются широкие проспекты, за ними тенистые кварталы богатых особняков, дорога поднимается в гору, кривые не асфальтированные улочки предместья становятся всё теснее и уже. Наконец автомобилем вообще не проедешь, надо спешиваться, чтобы за неохватным древним вязом найти небольшую дверь в глинобитной стене. В глубине двора ничем не примечательная мечеть и низкий домик из двух комнат. Он до сих пор хранит уклад, установленный последним обитателем: из всей обстановки низенький столик, потёртый серый коврик да в углу застеклённый шкаф с небольшим собранием книг».
Поэтическое наследие Хомейни заслуживает пристального внимания уже потому, что лирика по самой своей природе является самым чутким отражением человеческой души, с которым не сравнятся ни богословие, ни философия, ни тем более политическая деятельность. Неслучайно все великие духовные учения передавались в образном, поэтическом изложении, отражающем живую стихию духа, ещё не застывшую в строгой рациональной форме.
Однако, постигая эту «сверхреальность», едва ли возможно воссоздать биографические и исторические обстоятельства жизни и деятельности Хомейни. В его «Диване» есть, конечно, поэтически зашифрованные намёки на политическую ситуацию, строки, навеянные некоторыми событиями, обращённые к родным, посвящённые памяти сподвижников. Но не они определяют суть творчества.
