— Где застала вас война?
— 22 июня мы с отцом оказались в Кубинке — он был на сборах на военном аэродроме. Затем вернулись в Москву. Позже мы поехали в эвакуацию, а отец отправился в войска. В первый класс я пошел в Чистополе. Кстати, недавно был в этом городке на Каме, искал школу, где учился... Потом мы жили под Ульяновском в деревне Чердаклы в обычной деревенской избе. Комнату разделили на две части простыней на веревке. С одной стороны наша семья, с другой — хозяева. Знаете, удивительно, насколько сердечными оказались эти люди. Кстати, до сих пор, если иногда хочу себя побаловать, пью чай так, как делала наша хозяйка. Наливаю его в блюдце, которое поддерживаю четырьмя пальцами, и прихлебываю. Вкусно! Конечно, нам приходилось не очень-то сладко. Когда я просил сахару в чай, бабушка предлагала: «А ты возьми ложечку, помешай сто раз в одну сторону, сто раз в другую». И я, маленький дурачок, мешал и пробовал, не станет ли слаще. В конце концов сам себя уговаривал: сладко. Там же произошел со мной один случай. В первый день после приезда в Чердаклы я отправился в школу. Это была простая изба с деревянными лавками вдоль стен. У меня заболел живот, пришел военный доктор, сказал, что это аппендицит, и велел везти меня на операцию в Ульяновск. Пошли за санками, а бабушка спросила: «Не хочешь по-маленькому на дорожку?» Я освободил мочевой пузырь, и все прошло. Теперь, когда смотрю детей с болями в животе, всегда вспоминаю эту историю.
— После войны вы вернулись в Москву?
— Что вы, отец был военный. Мы продолжали мотаться по стране. Жили в Туле, в Ярославле, в военном городке под Монино... Я поменял семь школ, пока учился. Аттестат получил в подмосковном поселке Чкаловский.
— Пойти в медицинский — это решение отца?
— Тут была загвоздка. Я мечтал стать врачом — у мамы хранилось мое сочинение пятого класса, где я писал, что хочу быть хирургом и вырезать аппендициты. Когда мы жили в Чкаловском, я даже договорился о том, чтобы присутствовать на операциях в гарнизонном госпитале. Помню, военный хирург был грузин огромного роста — всегда в накрахмаленном колпаке, в белоснежном халате. Я подавал ему инструменты, можно сказать, ассистировал. Мне нравилось в операционной: было ясно, что это мое дело. Но у отца на мой счет были другие планы. Он очень хотел, чтобы я стал военным. Спорить с ним было трудно. Тогда я решил схитрить и сказал папе, что буду поступать в Военно-медицинскую академию. Убью двух зайцев — стану и военным, и доктором. Но когда я, приехав на экзамены, попал в казарму, то понял: это не мое. И еще раз схитрил — завалил экзамены. Приехал отец, пошел к начальнику академии, упросил допустить меня к экзаменам еще раз. Я опять завалил. Папа расстроился, но не мог ничего поделать. И я поехал в Москву — поступать во Второй медицинский институт имени Сталина. Дальше все было гладко. Я подал документы и легко сдал экзамены на педиатрический факультет. Мог подать документы и на другие факультеты, но ноги несли меня на педиатрический. Почему? Если честно, не знаю. Но в результате я не пожалел — совместил и педиатрию, и хирургию. На первом курсе увлекся анатомией. На третьем курсе пришел на кафедру детской хирургии, на заседание студенческого кружка. Меня поначалу отправили восвояси: «Молодой еще, придешь на пятом курсе!» Но я явился на следующее заседание. «Ладно, оставайся, от тебя не отделаешься!» — махнул рукой руководитель кружка, милейший российский интеллигент доцент Алексей Евгеньевич Звягинцев. Позже я стал старостой этого кружка и даже, набравшись смелости, однажды заявился к руководителю кафедры, великому Терновскому, и предложил провести Всесоюзную студенческую конференцию по детской хирургии. Удивительно, что он не послал меня куда подальше... С тех пор конференции кафедры детской хирургии проводятся уже больше 50 лет. После окончания вуза меня распределили на участок. Я работал педиатром в 32-й московской поликлинике. Бегал с чемоданчиком, часто калоши забывал — обходил по сорок вызовов за день. Сейчас многие говорят, что распределение в медицинских вузах не нужно. Я так не считаю. Врач обязан отработать на государство, если учится за казенный счет.
— Кого можете назвать своим гуру в медицине?
— Первым был Сергей Дмитриевич Терновский — основоположник детской хирургии в нашей стране. Сколько под его крылом выросло академиков, руководителей институтов!.. Он был очень доступным, простым в общении. Я еще студентом однажды ассистировал ему на операции. Интересно, что он был беспартийный, но получилось так, что на его кафедре по очереди работали все секретари парткома Второго меда. Это давало ему определенную защиту, ведь время тогда было непростое. В 1953 году знаменитое «дело врачей» аукнулось на судьбе многих. Моему отцу тогда неожиданно дали выговор по партийной линии и выгнали из НИИ авиации. После этого он два года работал директором издательства «Советский сокол» и лишь потом вернулся в свою профессию. Отец не любил говорить об этом факте своей биографии, но очень переживал незаслуженную обиду. Ну а я познакомился с еще одной яркой личностью — Станиславом Яковлевичем Долецким. Это был поистине неординарный человек, полный ярких идей. В Русаковской больнице он организовал центр хирургии новорожденных, по тем временам это был абсолютно передовой опыт. Я тоже принимал в этом участие. Мне, тогдашнему ординатору, он поручил провести цикл занятий для врачей.
Прошло два года, мне предстояло новое распределение. Но меня никуда не брали — ни на кафедру, ни в одну детскую больницу. Несколько месяцев я оставался безработным. Потом мне позвонила Маргарита Николаевна Степанова из Московского областного научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ) и пригласила на должность младшего научного сотрудника. Я был ей безмерно благодарен: МОНИКИ славился хирургией очень высокого уровня. С этим институтом у меня связан большой кусок жизни — 20 лет. Там я тоже организовал центр хирургии новорожденных, написал докторскую по хирургии легких и создал соответствующую лабораторию, делал и другие сложные операции — по вызовам объездил всю область. После того как на «скорых» несколько раз попал в аварию, стал водить машину сам. Однажды мне позвонил директор Института педиатрии Митрофан Яковлевич Студеникин — позвал заведовать отделением неотложной детской хирургии и травматологии. База Института педиатрии располагалась в больнице № 20. Позже больницу преобразовали в НИИ неотложной детской хирургии и травматологии. С тех пор я уже 30 лет работаю здесь. Кстати, это место с историей. В начале XX века тут построили больницу при Иверской общине сестер милосердия. С 1934 года эта больница стала детской.
— Иверские сестры милосердия, как известно, отличились во время эпидемии холеры, были на фронте, имели награды... Вы, врачи детской клиники, тоже попали на передовую — я имею в виду медицину катастроф. Как так вышло?
— Это было не так уж неожиданно, как может показаться. Детские врачи и без катастроф постоянно имеют дело с травмой. Если посмотреть структуру детской смертности, то у детей старше 7—8 лет травмы и несчастные случаи находятся на одном из первых мест. В свое время я не попал в Ташкент, где произошло разрушительное землетрясение. А вот в 1988 году, когда беда случилась в Армении, я понял, что детских хирургов там не хватает, и обратился к коллегам на утренней конференции врачей в институте: «Ребята, землетрясение в Армении. Пострадавших много, среди них дети. Я еду. Кто со мной?» Никогда не забуду, как в ответ на мои слова поднялся лес рук. Все хотели, но надо же было кому-то остаться работать в больнице. Некоторые обиделись, что их не взяли. Когда мы прилетели с бригадой, я консультировал и оперировал по всей Армении. Потом пошли другие землетрясения и войны. Постепенно при нашем институте сформировался отряд врачей. Сейчас я передаю полномочия и готовлю себе преемников — очень хочется, чтобы это дело не пропало. Мы практически прошли по экватору — работали на Гаити, в Алжире, в Египте, в Турции, Армении, Грузии, Иране, Афганистане, Пакистане, Индонезии, Японии. Сначала местные относились к нам настороженно. Но знаете, стоит побыть десять минут у постели тяжелобольного, как сразу становится ясно, кто есть кто. Нам не стыдно за то, что мы делали. Когда в первый раз летели в Ереван, многие из нас даже билеты на самолет покупали за свой счет. Потом, чтобы спонсировать поездки, мы создали Международный фонд помощи детям при катастрофах и войнах. Этот фонд не занимается коммерческими делами — все его сотрудники волонтеры. Сейчас, когда что-то случается и требуется наша помощь, мы обзваниваем коммерческие структуры и банки. На наш счет переводят средства. Потом отчитываемся по каждому пункту расходов. Те, кто выезжает на катастрофы от государства, получают неплохие деньги. Мы же — волонтеры — иногда берем отпуск, иногда оформляем поездку как командировку. Институт сохраняет за выезжающими на катастрофу средний заработок, и все.
