Вот такая реакция.
Беседовал Владимир ШЕМШУЧЕНКО
Три обязательных вопроса:
– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нашем времени?
– Измельчал писатель нынче или не измельчал, можно будет с некоторой уверенностью говорить лет через пятьдесят. В 1830 годах для большинства читателей и критиков Пушкин «измельчал», исписался. К нему потеряли интерес. Глубокую и крайне актуальную «Историю пугачёвского бунта» не покупали, а критики бранили за недостаток вдохновения. «Современник» – журнал куда более высокого литературного уровня, чем все его конкуренты, провалился. На него подписывались крайне мало. Он разорил Пушкина.
Сам Пушкин считал, что литература его времени в упадке.
А потом выяснилось, что всё совсем не так. Так что не будем спешить с приговорами.
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»?
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? А это не было иллюзией? Давайте вспомним – Толстой с его проповедью ненасилия и любви как основы жизни, Достоевский с его проповедью «фундаментальных ценностей», Тургенев, старавшийся научить своих читателей терпимости и уважению к чужому несчастью, – «властители»? Разве это вызывало сомнения? И что, предотвратили они этой «властью над думами» и душами грубое насилие государства над своими гражданами и – как трагическую реакцию – народовольческий террор, мятежи и убийства 1905 года, кровавую катастрофу года 1917-го? Этому они учили? Они предупреждали, заклинали – господа, братья, то, как вы живёте, ведёт в пропасть, оставьте ненависть, гнушайтесь пролития крови… Их послушали, «властителей»?
– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я вам его не задал?
– О 90-летии журнала «Звезда».
Да, такие пошли цифры. Дело не просто в юбилее – хотя то, как нас чествовали и читатели, и городские власти, было чрезвычайно приятно. Но ретроспективный взгляд на эти 90 лет открыл нам грандиозную картину жизни нашей литературы XX века. Мы, кстати говоря, выпускаем полную библиографию всех публикаций журнала за эти 90 лет. Фактически через страницы журнала прошло всё лучшее, что было в нашей литературе, Я имею в виду имена авторов. Разве что Маяковский в «Звезде» не публиковался. Зато какое созвездие блестящих имён! Как ни давила власть литературу, а она жила. И как ещё жила.
Теги: Яков Гордин
Как стало известно, наш автор Дмитрий Кантов, проживающий во Владимире, отмечен премией Центрального федерального округа в области литературы и искусства. Мы рады за друга-поэта, стихи которого в очередной раз представляем нашим читателям.
РЕЧЬ
Уже никакие заботы
Меня не способны отвлечь:
Во мне зарождается что-то,
Во мне оформляется речь.
Я чую, насколько ничтожен
Я сам по сравнению с ней,
И рост её внутренний сложен,
И звуки её всё слышней.
Пока ещё нету в ней склада
И суть её мне не ясна...
И странно мне, что не в награду,
А даром даётся она.
ВОСЛЕД БАРАТЫНСКОМУ
Я повторяю следом за поэтом,
Точней, на свой язык перевожу:
"Смерть рабски не представлю я скелетом,
Косою острой не вооружу.
Напротив, дам ей мирную оливу,
Воображу прекраснейшей из дев..."
Ты, Баратынский, мыслил справедливо:
Сия девица усмиряет гнев
И гасит властолюбье, любострастье, -
Короче, всё, способное гореть.
И человек, который хочет счастья,
На самом деле хочет умереть.
* * *
Воистину весёлыми ногами
Домой ты уносилась в этот раз.
И хвостик твой, оранжевое пламя,
Над головой то вспыхивал, то гас,
И пальцы на отлёте трепетали,
Как будто ты свободною рукой,
Не глядя, марш играла на рояле,
И вся была отдельною такой,
Что, восхищаясь тем, как ты летела,
Я думал: то-то будет торжество
Душе – она вот так же бросит тело
И даже не посмотрит на него.
1228 год. ГОВОРИТ ФЕВРОНИЯ ПЕТРУ
Мы с тобой вовеки вместе будем.
Плоть едина, мы и дух един.
Помнишь ли, как злым хотелось людям
Вбить всё время между нами клин?
То солгут тебе, что я колдую,
Чёрным ведовством тебя губя;
То награду мне сулят любую,
Только бы ушла я от тебя;
То бояре, у тебя в покое
На пиру разгульном веселясь:
«Что ты в жёны взял себе такое! –
Хором закричат. – Опомнись, князь!
Ведь она мужичка! Униженье –
Величать её нам госпожой!
Разводись иль оставляй княженье!»
Ты оставил. Ты ушёл со мной.
Правда, вскоре вновь тебя позвали
В Муромской владычить стороне.
Мы, состарясь, иноками стали.
И сегодня ты прислал ко мне
Сообщить, что ты уже у края,
Что вот-вот покинешь этот мир.
Подожди, любимый! Вышиваю
Я воздух узорный на потир –
Плат, чтоб покрывать Святую Чашу.
Вот ещё разок кольну иглой,
И окончим вместе жизнь мы нашу.
Нас и смерть не разлучит с тобой!
* * *
Снять квартиру пришли мы с тобою.
«Наплевать, – посчитал я, лопух, –
Что свисают полоски обоев
С потолка, как липучки для мух,
Наплевать, что на окнах решётки:
Что поделаешь, первый этаж!»
Я подробно узнал о проводке,
Как электрик советовал наш,
Газ на кухне проверил и воду,
Сторговался с хозяйкой, и вдруг,
Выйдя из дому на свободу,
Ты в панический впала испуг:
«Дорогой, это всё авантюра!
Не хочу я здесь мыкаться, нет,
Ох какая ж я, Господи, дура –
Бросить мужа под старость-то лет!»
И перчатки достав из кармана,
Без ошибки надела их... Да,
Вожделенные рухнули планы
Дней вполне вероятных, когда
Я, тебя ожидая с работы,
От своих отвлекался бы дел,
Волновался бы: где ты и что ты? –
И в окно сквозь решётку глядел.
И ночей: на хозяйском диване
Ты б ничком, по привычке, спала,
И твоё бы я слушал дыханье,
Прерывая опять же дела...
...Я стоял – с осознаньем провала,
Ухватившись за выступ в стене.
Но внутри меня всё ликовало,
Ах как всё ликовало во мне!
Теги: Дмитрий Кантов , поэзия
«Ленинградская поэтическая школа»: pro et contra
Совершенно очевидно, что в Ленинграде в середине XX века сформировалось особое, ни на что не похожее поэтическое направление, названное впоследствии "ленинградской поэтической школой". Болотистый, пахнущий водорослями петербургский воздух порождал ритмы и смыслы, обнажающие самую суть эпохи, улавливающие плавность перетекания времён. Иосиф Бродский, Елена Шварц, Виктор Кривулин, Сергей Стратановский, Анатолий Найман, Александр Кушнер, Евгений Рейн - не похожие друг на друга, одинаково далёкие как от официальной советской поэзии, так и от подпольных «московских концептуалистов», – поэты духовным гранитом сжимали Неву в тиски. Река безмолвствовала.
Вижу так: во всём виновата Ахматова. Анна Андреевна пролила масло акмеизма, и молодые поэты, птенцы её кружка, поскользнулись. Если вообще уместно говорить о влиянии, то предметность акмеизма, безусловно, нашла своё отражение в стихах поэтов «ленинградской поэтической школы» (вспомним хотя бы циклы Рейна, посвящённые городам мира). Но здесь куда более важен другой аспект: преемственность. «Ленинградская поэтическая школа» питает свои корни напрямую от Серебряного века, минуя пересадки, скрещивания и удобрения эмигрантской культуры. Связь не прерывалась. Именно в этом, мне кажется, феномен ленинградской поэзии.
Неформат. Подпольщики. Антисоветчики. «Аполлон 77» и диссидентские коммуналки. Бродский был первопроходцем и к «ленинградской поэтической школе» его можно отнести условно, и то лишь раннее творчество, до эмиграции. На Васильевский остров он умирать так и не пришёл. Но школа формировалась в свете его славы и не без его влияния. Если даже сейчас добрая половина молодых поэтов пишут «под Бродского», то что говорить о 70-х. Тем ценнее обретение собственного голоса.
В самой «ленинградской школе» можно выделить два поколения. Бродский, Кушнер, Бобышев, Рейн – старшие. Их печатали, о них говорили. Членство в Союзе писателей (Кушнер), признание за рубежом (Бродский, Бобышев), крепкая самиздатовская слава (Рейн, Найман). Ближний круг Ахматовой пробил себе дорогу. Шварц, Кривулин, Стратановский – младшие. Эти изначально зарождались как контркультура. Их смыслы – это уход в себя, сакральность и мифология. Не желая жить в советской действительности, они выдумывали свой собственный мир. Каждый второй молодой поэт числился «гением». Я не буду давать оценку идеологической подоплёке, но очевидно одно: разрыв с реальностью сужает тематику и смыслы; выдумывание нового языка возможно, но не стоит ждать, что все тут же бросятся его учить. К слову сказать, «старшие» это очень хорошо понимали и крепко держались за действительность.
