Так что читатель у меня здесь, в Узбекистане, в Средней Азии – штучный, единичный. В России, в других местах, где ещё есть серьёзный русский читатель, – тоже, думаю, людей, кто читает то, что я пишу, не так уж много. Сколько – мне не очень интересно. Пусть количество интересует издателей или социологов, мне важнее качество. Качество чтения. Чтение-понимание. Чтение – заочный диалог. Для такого чтения и пишу. Пусть такой читатель будет один. Пусть даже его совсем не будет: ничего, я его придумаю. А перестану или не перестану писать, это уже зависит от другого. Это уже от луча, который сверху, а не от количества читателей.
– На какой бы вопрос вы хотели ответить, но я его не задала?
– Не знаю… «Встречался ли я с Пушкиным…» А если серьёзно, то – нет, конечно, не с Пушкиным, но с его головой у меня были проблемы. Шесть лет назад, когда я получил «Русскую премию», мне вручили шоколадную голову Александра Сергеевича почти в натуральный размер. Не буду подробно рассказывать, как вёз её в Ташкент. В рюкзак она не влезала, пакет порвался, вёз отдельно. На радость стюардессам и пассажирам. Потом – таможенникам в аэропорту, они же должны были Пушкина просветить. Что у него там в голове – может, наркотики? В общем, привёз, поставил на тумбочку. Стоит. Есть как-то неудобно. Позвал друзей, знакомых. Приходите, Пушкина покушаем, а то портится. В апреле в Ташкенте жарковато уже. Народ, конечно, не понял, но пришёл. Перекусили, выпили: а где Пушкин? Вынес им голову: ну кто первый? А они как-то жмутся: рука, говорят, не поднимается, рот не открывается. Поотколупывали с пьедестальчика, а самому Пушкину – ну хоть бы нос откусили. И стали расходиться. Я потом их ещё звал на встречи с Пушкиным. Не пришли. Пришлось самому поедать классика. Такие вот грустные встречи были у меня с Пушкиным…
Беседу вела Анастасия ЕРМАКОВА
Литературно-патриотические чтения "Прохоровское поле" проходили на Белгородчине три дня. В них приняло участие около 50 писателей - белгородцы, москвичи и гости из регионов. Один из первых лауреатов Всероссийской литературной премии «Прохоровское поле» поэт Михаил Борисов, в июле 1943 года 19-летний артиллерист, подбивший восемь вражеских танков у Прохоровки и удостоенный за это звания Героя Советского Союза, писал:
Те бои, как мера нашей силы.
Потому она и дорога,
Насмерть прикипевшая к России,
Курская великая дуга.
И лауреаты этой премии за нынешний год прикипели к военно-патриотической теме. Сергей Михеенков (Калуга) написал книгу «Солдатский маршал» о прославленном военачальнике И.С. Коневе. Наталья Конева (Москва) – дочь маршала – известна как автор историко-патриотических статей. Иван Евсеенко (Воронеж) издал несколько книг на военную тему. Валерий Черкесов (Белгород) выпустил документальную повесть «Минёрам было по шестнадцать», в которой рассказывается о малоизвестной странице Великой Отечественной – как подростки в 1943–1945 годах разминировали освобождённые от оккупантов территории.
Лауреатами премии также стали Валентина Ефимовская (Санкт-Петербург), Николай Лугинов (Якутия), Вера Кобзарь и Станислав Тарасов (Белгород), Татьяна Дашкевич (Беларусь) и Иван Маслов (Украина).
Были вручены и специальные премии. Их обладателями стали Лариса Васильева и Игорь Желтов – заместитель директора музея «История танка Т-34» – за книгу «В прицеле – Прохоровка». Николай Иванов и Наталья Овчарова – директор музея «Третье ратное поле России» – за книгу «Прохоровское поле: да святится имя твоё!».
Были встречи с читателями, презентации книг, поездки в районы. Лариса Васильева встретилась с работниками культуры и творческой интеллигенцией. Она рассказала о новой книге, о своём отце – одном из конструкторов танка Т-34, отвечала на вопросы и, конечно, читала стихи не только о войне, но и о любви. Потому что любовь – основа всей жизни.
Соб. инф.
Н.Г. Чернышевский и М.Л. Михайлов в Забайкалье / Сост. П.И. Шепчугов. - Владивосток: Издательский дом Дальневосточного федерального университета, 2013. – 80 с. – Тираж не указан.
Знаменитый роман Чернышевского был написан ровно 150 лет назад. Среди откликнувшихся на юбилей Павел Шепчугов выделяется жёстким выбором изначальных жанровых, хронологических ограничений и стоически строгим следованием этим ограничениям. Он рассказывает только о наказании, о каторжных обстоятельствах автора "Что делать?". Уроженец и патриот Забайкалья, Шепчугов вместе с председателем Приморского отделения Русского географического общества профессором Владивостокского университета Петром Бровко несколько раз проехал (и прошёл) – «этапами», «крутыми маршрутами» Николая Гавриловича Чернышевского – и представил хорошо иллюстрированный, фактурный рассказ о самой топографии царской каторги. Собственно, о диких степях Забайкалья.
В предисловии Шепчугов вспоминает о первых пересечениях его судьбы с романной: в 1972-м на вступительных экзаменах в Иркутский госуниверситет им. А.А. Жданова его друг «срезался» на «Четвёртом сне Веры Павловны». Сегодня его отношение к автору романа, навеивавшего героиням столь сложные сны, сочувственное. Но, поскольку речь идёт и о «друге-подельнике» Чернышевского, поэте Михайлове, в книге пришлось уделить место и той путанице, что была связана с занесением их в революционные святцы.
Революционные демократы возмущались, в общем, правильно: «Не судом, не за вину отправили Чернышевского на каторгу». Стопроцентная фальшивка полицейского провокатора Костомарова: якобы письмо Герцена Чернышевскому с предложением издавать «Современник» в Лондоне. Но далее сюжет петляет, поэта Михайлова арестовали уже «с поличным» – знаменитой отпечатанной в Лондоне листовкой «Барским крестьянам», которую готовил Чернышевский. На суде это и не выяснилось. Ещё большая путаница с «каторжными условиями». В Забайкалье Чернышевский был сразу определён в лазарет и никогда к «каторжным работам» применён не был. Здоровье его и правда было «того-с», но это – 22 месяца в Александровском равелине. Скудные освещение и пища, сырые, плохо проветриваемые камеры: ревматизм и туберкулёз – обычный итог для заключённых (у Чернышевского – ревматизм и цинга). И прибыл он на каторгу не обычным этапом, а на почтовых в сопровождении жандармов. Чернышевский и сам впоследствии скажет корреспонденту «Daily News»: «Я никогда не был на каторжных работах и не был каторжником ни в каком смысле слова. В официальном органе правительства я был назван каторжником, но это чистая формальность, ничего больше[?] Эти каторжные работы были для меня, так же как и для многих русских и польских политических ссыльных, в среду которых меня бросила судьба, чисто номинальными , существовали на бумаге, но не в действительности».
В Петропавловке, в равелине, и написан роман «Что делать?». А в Забайкайлье – «восстановительный курорт», но и – роман «Пролог». Который даже в апогее советского периода не решались включать в канон, ибо он-то и был подлинной каторгой (для читателя) по присущим ему качествам. Впрочем, Павел Шепчугов, этих итогов не касается, перебирая «чернышевские места».
Кадая. Кадаинское полиметаллическое месторождение открыто в 1757 г. оберштейгером Базановым. В том же году построена тюрьма. Каторжники в кандалах приковывались цепями к тачке. Именно сюда приехала жена Ольга Сократовна с сыном, но свидание было испорчено неотступным присутствием жандармов.
Александровский завод основан в 1792 г. на реке Газимур при впадении в неё речки Талман. Завод перерабатывал руду Газимуро-Воскресенского серебро-свинцового месторождения, открытого в 1778 г. в окрестностях Базановской заимки. Дом, где «отбывал» Чернышевский, после революции райсельпо Алек-Заводского райпотребсоюза, потом стал Домом-музеем, сохранился прекрасно, словно вступив в спор с книгами своего сидельца. Уцелел и стол, за которым был начат «Пролог», канувший как роман, но оставшийся как зарубка на стене узилища.
Открываешь, и за страницей биографической книжки, как за крышкой музыкальной шкатулки, встаёт один из красивейших русских мотивов:
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Вопреки песне в забайкальских горах не мыли золото (это немного севернее). Зато здесь добывали, плавили первое серебро – до забайкальского все русские монеты были из заграничного металла. А потом здесь и появился тот большой поклонник алюминия, см. «Четвёртый сон Веры Павловны» ( «любите будущее, оно прекрасно… всё будет из алюминия» )... Ну, может и не всё, но, правда, многое. В том числе и ложки в столовых у зэков, которые, в свою очередь, добывают сегодня в Забайкалье уж не серебро, а иной металл, открытый учёными как раз накануне выхода романа «Что делать?» и названный тогда: ураний. А сума на плечах («сидор»), от которой по-прежнему не зарекайся, может, и вовсе та же. А что делать? – удачная модель.
