Уорхолу так и не удается прийти в себя после такого отношения Джеки. В 1985 году он все так же бушует. «Не понимаю, почему Джеки О. считает себя такой исключительной персоной, которая не обязана ради публики выйти замуж за другого важного человека. А ведь можно было бы подумать, что она будет не прочь опять пролезть в историю интригами и махинациями».
В субботу 26 апреля 1986 года он посещает свадьбу Арнольда Шварценеггера и Марии Шрайвер[18] на Кейп-Код и отмечает: «Джеки ни разу никому не улыбнулась, вот зануда». На приеме он ее игнорирует. «Я не смотрел на Джеки, у меня было слишком странное чувство». Они больше никогда не встречаются. Меньше чем через год Энди Уорхол неожиданно умирает после операции по удалению желчного пузыря.
Через двадцать два года после смерти Уорхола архивисты просматривают 610 картонных коробок, картотечных шкафов и целый транспортный контейнер с его вещами. Среди многого другого они находят кусок старого свадебного торта, пустые консервные банки с куриным супом и 17 тысяч долларов наличными. Еще им попадается снимок Джеки Кеннеди, где она плавает голышом. Там ее подпись: «Энди с вечной любовью, Джеки, Монток» – там находится поместье Уорхола на Лонг-Айленде. Никто не знает, как этот снимок там оказался и какая за ним история; но он, несомненно, сделан еще до их размолвки в 1978 году.
ДЖЕКИ КЕННЕДИ неловко в присутствии КОРОЛЕВЫ ЕЛИЗАВЕТЫ II
Букингемский дворец, Лондон
5 июня 1961 года
Минуло едва четыре месяца после инаугурации президента Кеннеди. Миссис Кеннеди пока еще осваивается в новой роли.
Джеки не уверена в себе. На публике она улыбается и машет. Наедине она кусает ногти и курит сигарету за сигаретой. Ее часто одолевает жалость к самой себе. Окружающие слышали подобные диалоги: «О, Джек, мне очень жаль, что я такая неумеха», – говорит она, на что Кеннеди отвечает: «Я люблю тебя такой, какая ты есть». Может быть, они оба говорят лишь половину правды?
В обществе она – нескладный гибрид изящества и паранойи. «Вот кто-то ее неверно понял, она тут же расстроена и беспомощна. А через миг, без всякого предупреждения, она становится по-королевски величественной, настоящей первой леди, которой почти невозможно не поклониться, не воздать средневековых почестей, – так пишет ее английский друг Робин Дуглас-Хьюм. – И через миг опять, как гром среди ясного неба, она осыпает кого-то колкостями за подхалимство и за то, что с ней обращаются, как с первой леди, и высмеивает пафос политики и светский снобизм».
Но сейчас, во время поездки по Европе, Джеки вдруг приобретает внушительность. Французы принимают ее как свою: в девичестве Бувье, она имеет французские корни и год проучилась в Сорбонне. Она свободно говорит по-французски и привезла с собой целый гардероб одежды, специально разработанной для нее модельером Живанши. На банкете в Версале президент де Голль приветствует ее словами:
– Сегодня, мадам, вы как будто сошли с картины Ватто[19].
Политический редактор журнала «Тайм» говорит, что «во многом благодаря прелести Джеки президенту Кеннеди удалось обаять старого солдата вплоть до беспрецедентно лестных тостов и теплых дружественных жестов». На пресс-конференции Кеннеди говорит: «Пожалуй, мне следует представиться… Я тот, кто сопровождал Жаклин Кеннеди в поездке в Париже и получил от этого большое удовольствие».
За обедом в Вене Джеки Кеннеди очаровывает господина Хрущева. Вечер идет, и глава Советского Союза придвигает свой стул все ближе и ближе к ней. Он делает комплимент ее белому вечернему платью, и потом они беседуют обо всем на свете, начиная от собак в космосе и заканчивая народными украинскими танцами. В конце Хрущев обещает ей прислать щенка в подарок.
Однако на следующее утро Хрущев возвращается в свой обычный образ старого брюзги. Его нисколько не волнует, обаяет ли он президента, и еще меньше, обаяют ли его. С их встречи Кеннеди выходит с чувством, будто его унизили. Во время полета из Вены в Лондон муж и жена сидят понуро, их подавленность усугубляется из-за вечно больной спины президента. Врач дает им лекарства, чтобы взбодрить: амфетамины и витамины для первой леди и новокаин для президента, который также принимает демерол, мощное обезболивающее.
На следующий день в Лондоне президент сообщает британскому премьер-министру Гарольду Макмиллану, похожему на доброго дядюшку, о том, как жестко обошелся с ним Хрущев. «Президент был совершенно подавлен беспощадностью и варварством русского председателя, – пишет Макмиллан. – Это в некотором роде напомнило мне лорда Галифакса или Невилла Чемберлена, когда они пытались вести переговоры с герром Гитлером. Впервые в своей жизни Кеннеди встретил человека, невосприимчивого к его обаянию».
Утром они идут на крестины племянницы Джеки – Кристины Радзивилл. Оттуда на неофициальный обед с премьер-министром и рядом друзей и родных, в том числе среди них Ормсби-Гор и герцог Девонширский с супругой. У герцогини, старой приятельницы президента[20], Джеки вызывает смешанные чувства. «Она какая-то чудная. У нее очень странное лицо, какие мне редко доводилось видеть. Оно слеплено каким-то совершенно сумасшедшим образом», – замечает она в разговоре со старым другом Патриком Ли Фермором.
Тем вечером чета Кеннеди приглашена на ужин в Букингемский дворец. Это оказывается не дворец, а минное поле. Разногласия начались еще со списка гостей: традиционно во дворец не приглашают разведенных, поэтому королева не хотела принимать ни сестру Джеки княгиню Ли Радзивилл, которая вышла замуж повторно, ни ее мужа князя Станислава Радзивилла, который уже в третьем браке. Под давлением королева все же смягчается, но в отместку демонстративно не приглашает принцессу Маргарет и принцессу Марину, чьи имена называла Джеки. Ее охватывают прежние страхи: она видит в этом заговор с целью указать ей на ее место. «Королева мне отомстила, – по секрету говорит она Гору Видалу[21]. – Нет ни Маргарет, ни Марины, никого, не считая всех до единого министров сельского хозяйства, которых только смогли отыскать во всем Содружестве». Еще, как Джеки говорит Видалу, ей показалось, что до королевы «трудно достучаться». (Когда Видал пересказывает эту беседу принцессе Маргарет несколько лет спустя, принцесса верноподданнически объясняет: «Но ведь для этого она и поставлена».)
За обедом Джеки все так же ощущает себя в неловком положении, даже в притесняемом. «По-моему, королева меня терпеть не может. Филипп был любезный, но какой-то нервный. Между ними не чувствовалось никакой связи».
Королева спрашивает Джеки о ее поездке в Канаду. Джеки рассказывает, как утомительно ей было часами находиться на виду. «Королева с конспираторским видом сказала: «В конце концов учишься проявлять хитрость и беречь силы»[22]. По словам Видала (который склонен приписывать свои мысли другим), Джеки считала, что это был единственный раз, когда королева хотя бы отдаленно проявила человечность.
После ужина королева спрашивает, нравятся ли ей картины. Да, говорит Джеки, конечно, нравятся. Королева ведет ее прогуляться по длинной дворцовой галерее. Они останавливаются перед Ван Дейком. Королева говорит:
– Хорошая лошадь.
Да, соглашается Джеки, хорошая лошадь. На взгляд Джеки, дальше их контакт друг с другом не пошел. Но такие впечатления отнюдь не у всех. Ужин в Букингемском дворце, пишет Гарольд Макмиллан в дневнике тем же вечером, прошел «очень приятно».
Через девять месяцев Джеки еще раз прибывает с визитом к королеве в Букингемском дворец, на этот раз без мужа. Она уже успела пообтесаться. «Пожалуй, мне не следует говорить ничего, кроме того, что королева была очень приветлива и я ей весьма благодарна», – говорит она, пытаясь сбежать от телекамер.
КОРОЛЕВА ЕЛИЗАВЕТА II навещает ГЕРЦОГА ВИНДЗОРСКОГО
улица дю Шан д’Антренман, Булонский лес, Париж
18 мая 1972 года
Королеве предстоит государственный визит в Париж, чтобы «улучшить атмосферу» перед вступлением Великобритании в Общий рынок. Однако перед поездкой в Букингемский дворец доходят известия, что ее дядя Дэвид, когда-то король Эдуард VIII, а сейчас герцог Виндзорский, болен раком горла и ему остались считанные дни.
Личный секретарь королевы сэр Мартин Чартерис связывается с послом Великобритании в Париже сэром Кристофером Сомсом, который, в свою очередь, организует встречу с Жаном Тэном, врачом герцога Виндзорского. Посол тут же берет быка за рога. Доктор Тэн вспоминает: «Он прямо так и сказал мне, что ничего страшного, если герцог умрет до или после визита, но если он испустит дух во время, это будет политический скандал. Могу ли я обнадежить его насчет сроков кончины герцога?»
Тэн, несведущий в придворном протоколе, в оторопи. Нет, он не может дать подобных заверений. Герцог может умереть и до, и во время, и после официального визита его племянницы во Францию, но не его дело гадать. В королевском дворце раздражены. Неужели герцог и в смерти окажется таким же досадным источником осложнений, как и в жизни? Но оказывается, что перспектива королевского визита вдыхает в герцога новую жизнь; похоже, он более чем когда-либо намерен не сдаваться.
