Отношения с разными странами были разными, но в основе своей однотипными. Фашистская Италия Муссолини тут из общего ряда не выпадала, в том числе и по характеру отношения государства к «еврейскому» вопросу.
Новая ситуация возникла лишь тогда, когда Германия резко и быстро отбросила Веймарский парламентаризм и вручила свою судьбу ярко выраженной авторитарной личности — Гитлеру. И он с самого начала своей политической карьеры не только не скрывал, но подчеркивал как свой принципиальный авторитаризм, так и антиеврейство.
Не хочу оправдываться — факт есть факт, и не буду также утомлять тебя, читатель, перечислением фамилий евреев в руководстве НКИДа СССР и нашей внешней разведки к 1930-м годам.
Просто скажу, что этот список был удручающе велик и высокопоставлен. Но хочу, кстати, и опровергнуть недалеких горластых антисемитов, страстно обличающих «еврейское засилье» в «большевистском Совдепе».
Высокому проценту евреев во «внешних» — дипломатических и разведывательных — органах Советского Союза есть вполне рациональное и объективное объяснение. Евреи издавна жили в России в приграничных районах, и среди евреев-большевиков было, естественно, больше таких, которые знали и европейские порядки, и европейские языки.
Проще было им обеспечивать себе и разведывательную «крышу», в том числе за счет родственных связей (вспомним рассказ Дмитрия Быстролетова)…
И не было бы, может быть, в таком большом «удельном весе» одной национальности большой беды, если бы, во-первых, не… Гитлер, ставший во главе Германии.
Для народов СССР, для Сталина и Молотова, как их руководителей, нацистская Германия Гитлера могла бы по-прежнему оставаться партнером. Прежде всего, экономическим. Но для руководящих и пишущих «революционно-космополитических» евреев в СССР это было невозможно никак.
Крупное исключение тут являл собой Лазарь Каганович. И это лишь подтверждало общий принцип.
Во-вторых… Опять-таки: не в симпатиях и антипатиях дело, а дело в факте. И фактом было то, что среди троцкистов, которым также нельзя было допустить прочного советско-германского союза при вожде СССР Сталине, евреи были тоже в проценте повышенном…
Вот, пожалуй, почему Разведупр Генштаба РККА уже в начале 1930-х «прозорливо» определил главным потенциальным противником Германию, а НКИД СССР с ним в оценке не расходился. Имела, очевидно, свое значение и мощная еврейская прослойка в Коминтерне.
Однако на самом-то деле «прозорливость» объяснялась тем, что еще до прихода Гитлера к власти очень влиятельные круги в СССР настойчиво и последовательно делали из Германии потенциального противника.
На это работали статьи журналистов, стихи поэтов, донесения разведчиков и дипломатов, речи крупной партийно-государственной элиты.
То, что Троцкий, а помимо него и еще кое-кто в Москве, были не прочь завести тайное знакомство с нацистской Германией, ничего из только что сказанного не опровергало.
В этих кругах считали, во-первых, что свет клином на Гитлере не сошелся. В Германии ситуация находилась еще в о-очень большом движении. Пользовались большим влиянием старые генералы рейхсвера, а многие из них были неплохо знакомы с рядом генералов Красной Армии, группировавшихся вокруг Тухачевского.
Во-вторых, договориться можно было на определенных условиях и с Гитлером. Ведь его связи с еврейскими банковскими кругами были фактом. Главное же — нельзя было допустить нормальных отношений Германии и СССР до тех пор, пока это был СССР Сталина.
И вот этого нового момента Молотов тогда не видел, да и вряд ли мог тогда увидеть. В то время очень уж много сил и внимания отвлекала внутренняя ситуация. Она заполняла рабочие дни и ночи Молотова, как и дни и ночи Сталина.
А если Молотов что-то и видел, то не давал таким мыслям хода, потому что противодействие могло бы не только осложнить основные усилия, но и вовсе смести… даже Молотова…
Ярлык открытого доброжелателя нацистской Германии и недоброжелателя идей «мировой революции» — это в Москве первой половины 1930-х годов было делом серьезным.
Но что касается тонких намеков Радека, то догадка Дирксена была верной: Молотов и впрямь простодушно не придал значения иезуитской гдыньской записи. Он в таких играх был просто не искушен.
Зато были искушены другие. Та же пресса, например… Ведь и она вплоть до конца 1930-х годов была в своей элитной части, фактически, троцкистской. Преобладание в ней тех же евреев только дополняло общий характер московских газетчиков, рвущихся душой на Варшаву, как призывал когда-то Тухачевский, и на Бомбей через Лондон, как это делал Лев Давидович. Интернационалист Михаил Кольцов-Фридлянд здесь оказывался всего лишь одним из наиболее ярких проявлений.
Любой ценой не дать развиться связям с Германией Гитлера было для них еще более важно и естественно, чем для Литвинова. Тому волей-неволей приходилось как-то учитывать и государственный интерес: химическая колонна не будет работать хуже, если концерн, ее поставивший, поддерживает Гитлера, а не Ротшильда.
А вот берлинская журналистка «Известий» Кайт, или представители «Правды» в имперской столице рейха Коган, Гартман и Черняк? Что сдерживало их, кроме редакторов, которые отличались от них лишь тем, что сидели в Москве, а не в Берлине?
Формально советские дипломатия и пресса постепенно и незаметно приобретали все более антигосударственное значение.
А ЧТО ЖЕ Сталин? А у Сталина все так же была на руках страна. Своя… Единственно для него важная и возможная.
Вот жизнь Сталина и страны в 1933 году: Первый Всесоюзный съезд колхозников, ввод в эксплуатацию Беломорканала, Челябинского тракторного, Уралмаша, первой домны Азовстали, Московского и Ленинградского мясокомбинатов, Бобриковского химкомбината.
Первый ток дали СвирьГЭС, РионГЭС, Дубровская ГРЭС…
Заканчивалась первая пятилетка и надо было готовить вторую. Сталин и раньше не очень-то увлекался идеями «мирового пожара». В революцию он пришел не как интеллигент-интеллектуал, а как гений-самородок из числа униженных и оскорбленных. То есть, как гений, не просто сочувствующий народу, но угнетенный духовно и физически вместе с ним. Став вождем этого народа на своей собственной Родине, он все более увлекался устройством практической жизни на ней же.
Троцкий и вся его ближайшая когорта были идеологами, писавшими «концепции» крупными мазками. Разбираться в причине незадач с разработкой какого-то авиамотора? Простите, госпо…, ах, товарищи, но это же дело спецов.
Тем более, что среди части технических специалистов Троцкий был более популярен, чем Сталин. Многие инженеры старой выучки остались — кто немного, а кто и значительно — «барами» и невольно тянулись к «барину» Троцкому. К тому же, по причине технической неграмотности, именно Троцким и Зиновьевым было бы легко управлять, если бы Троцкий стал во главе страны.
Сталин же не стеснялся штудировать учебники слесаря и монтера. Сам-то он никогда не слесарил, а страна из «ситцевой» становилась «стальной». И не в последнюю очередь — благодаря ему.
Училась страна, учился Сталин. И потом оказывалось, что во многих технических проблемах Сталин разбирался так, что артиллеристы удивлялись его артиллерийским знаниям, авиастроители — авиационным, танкисты — танковым.
Идеи революции где-то там, в других местах планеты, блекли в его душе. До них ли было, когда намечались пути великих внутренних революций: промышленной, сельскохозяйственной, научно-технической, культурной!? Накануне нового, 1934 года Сталин беседовал с корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Дюранти. На вопрос:
— Что является для вас наиболее важной проблемой?
Сталин ответил:
— Товарооборот между городом и деревней. И транспорт — особенно железнодорожный. Решить эти вопросы нелегко, но проще чем те, что мы уже решили. Проблема промышленности решена. Колхозно-крестьянскую — самую трудную — тоже можно считать решенной. Теперь — товарооборот и транспорт. Я уверен, что мы справимся и с этим.
Справляться удавалось, но за счет перегрузок. 12 сентября 1933 года Сталин пишет Молотову: «Мне несколько неловко, что я послужил причиной твоего досрочного возвращения из отпуска. Но если отвлечься от этой неловкости, то ясно, что оставить центральную работу на одного Кагановича (Куйбышев может запить) на долгий срок, имея к тому же в виду, что Каганович должен разрываться между местной и центральной работой, — значит поступить опрометчиво.
Я окончательно укрепился в том, что тебе не стоит ехать в Турцию. Пусть едут Ворошилов и Литвинов».
Большевик «Коба» все еще доверял большевику «Папаше» и все еще отдавал внешние дела на откуп ему. Ведь «Папаша» неплохо поработал для того, чтобы нас признали во внешнем мире и начали воспринимать всерьез.
