Я спрашиваю, сколько стоит обучение в колледже. На этот вопрос ответа не последовало. Изучают ли студенты европейскую классическую литературу ?"Да, на филологическом факультете изучают английскую литературу". Имеют ли студенты колледжа возможность знакомиться с советской литературой? Лицо ректора становится каменным. Он вообще ничего не знает о советской литературе. Мы откланиваемся, желаем колледжу процветания и отправляемся в клуб искусств.
Встреча с ИПТА происходила, как и раньше, в атмосфере самых теплых, дружеских отношений с индийскими
товарищами по искусству. Театр "Джанта", где состоялась встреча, - профессиональный театр, принадлежащий другой демократической театральной организации. Она также присутствовала здесь вместе с ИПТА. Помещение театра, по-видимому, бывший склад, переделанный в кино, где, вероятно, уже потом была построена маленькая примитивная сцена. Сейчас половину зала занимает избранная публика - врачи, адвокаты, поэты, композиторы, учителя. Это все члены ИПТА и группы "Джанта". Среди них - трое известных драматургов.
На сцене появляется неизменная фисгармония, и в нашу честь исполняется народная песня Ориссы. К нам обращается президент местного отделения ИПТА, г-н Ашок Рао. Он говорит о том, что после получения Индией независимости индийское искусство вместе со всей страной вступило в период бурного развития. "Может быть, у нас не все еще благополучно, -говорит Ашок Рао, - но мы работаем, и у нас есть определенная цель. Дружба между Индией и СССР развивается, и мы верим, что получим помощь в области искусства. Мы ждем ее от нашего благородного брата, от прекрасной страны, начавшей эру спутника". Потом выступает с приветствием директор театра "Джанта", после чего нас знакомят с каждым из присутствующих в отдельности и исполняют еще несколько песен.
Из театра мы идем в колледж искусств. Он находится под эгидой Всеиндийской академии танца, музыки и драмы в Дели. Профессора и учащиеся школы знакомят нас со своим искусством. Опять барабаны и мелодичное, монотонное, как бы равнодушное пение. Вот дуэт влюбленных: он обещает ей золотые горы; она полна сомнений. Но он уверен, что его большое чувство все равно тронет ее. А она неожиданно спрашивает: "Ты скажи лучше откровенно, сколько раз ты уже обманул меня".
Мы сидим на стульях, остальные на полу. У стены, тоже на полу, - две дамы в сари и золотых очках (очки здесь почти обязательны) и с золотыми украшениями в ноздрях. Они обращаются к нам в перерыве между номерами: они надеются, что мы успели по достоинству оценить старинную архитектуру Бхубанесвара. Мы отвечаем, что город произвел на нас очень большое впечатление. Выясняется, что они приехали сюда специально, чтобы встретиться с советской делегацией.
Слева направо: М. Зимин, Б. Бабочкин, А. Ходжаев. Бомбей
1954
Б. Бабочкин с индийскими артистами. 1954
Б. Бабочкин с участниками спектакля 'Май фэр леди' 1960
Артисты Малого театра на аэродроме. Париж. 1962
Но уже начался следующий номер - песня, прославляющая бога Джаганагх. "Я смотрю на твое лицо, бог, и забываю свои печали" - вот ее содержание. Победоносно посматривает на окружающих автор этих слов, находящийся здесь же. Это немолодой человек, который непрерывно что-то жует. Его представляют нам как самого знаменитого лирика Ориссы. Впрочем, в Индии вообще очень много знаменитых, замечательных, выдающихся, первых и даже великих. Я думаю, что эти эпитеты говорят и о заслугах артистов, и о склонности к восточному красноречию, и об особой вежливости, свойственной народу Индии.
Из колледжа искусств мы едем во второй колледж, но по дороге заезжаем в магазин - выставку кустарных изделий, оттуда в магазин - выставку филигранных работ по серебру. Это действительно нечто изумительное. Работа такая тонкая, что структуру какой-нибудь броши или браслета можно сравнить со структурой снежинки. Я не понимаю, как, какими инструментами сделаны эти тончайшие шедевры народного творчества. Чтобы не обидеть хозяев, мы покупаем какие-то
пустяки. В книге отзывов магазина мы не пожалели слов восторга перед замечательными изделиями мастеров Каттака.
В музыкальном колледже снова приветственные речи, гирлянды цветов, запах сандалового дерева и благовонных свечей, опять стучат барабаны и звенят бубенцы на ногах танцовщиц, опять "самый знаменитый" дирижер Ориссы играет свои произведения на скрипке, держа ее пяткой правой ноги за гриф, а нам от усталости, духоты, тесноты все это кажется каким-то сном.
Наконец мы выходим на душную улицу, но еще заезжаем в драматический театр, смотрим одну картину драмы, в которой не успеваем разобраться, опять обмениваемся приветствиями с артистами, выражаем свое самое искреннее сожаление по поводу того, что не смогли посмотреть их спектакль от начала до конца, и только поздно ночью возвращаемся в Бхубанесвар. По дороге обсуждаем трудный вопрос: встать ли нам в три часа утра или в пять, ведь завтра перед вылетом в Калькутту нам еще предстоит длинное путешествие к знаменитому храму Солнца. В храме Солнца нужно встречать восход. Говорят, что это необычайно красивое зрелище, в некоторые праздничные дни туда собирается больше ста тысяч паломников, чтобы увидеть эту чудесную картину. Однако мы все-таки проспали.
...Два с половиной часа живописной дороги через бамбуковые заросли, через множество очень красивых деревень, где стены глиняных домов разрисованы тонким орнаментом, нанесенным, очевидно, по трафарету мелом. Кокосовые пальмы, пруды, заросшие лотосами, почти голые люди с раскрашенными лицами, женщины с вычурными украшениями в ноздрях, голые ребятишки с ожерельями пониже пояса, красная почва, красная пыль над дорогой - все необычно, красиво вокруг.
И вот наконец это чудо из чудес - Черная пагода, или храм Солнца. На дне громадного, вырытого в земле глубиной в три метра котлована - пирамидообразное сооружение высотой в семиэтажный дом. Двадцать четыре каменных колеса на фундаменте здания делают его похожим на гигантскую колесницу. Каждое колесо, как и все здание, сверху донизу в скульптурах, сейчас уже полуразрушенных. Но многие из них сохранились, как сохранился иногда и слой краски. Раньше все это было раскрашено. Есть скульптуры небольшие, есть
выше человеческого роста. А содержание скульптур не поддается описанию. Этот храм посвящен земным радостям, и самая безудержная фантазия меркнет перед этим
исступленным гимном плотской любви и наслаждению.
Мне кажется, что ни в одной религии нет ничего подобного, и странно, что эти настроения уживаются рядом с самым суровым аскетизмом, которым отличается индуизм. Наш проводник - директор Орисского археологического музея дает по этому поводу весьма туманные объяснения. Он утверждает, что здесь не было храмовой проституции, и в то же время говорит, что скульптурные изображения - это, в сущности, практическое руководство в любви.
Он обращает наше внимание на то, что самые нижние скульптуры, те, которые могут рассмотреть дети, совсем приличны: это изображения зверей, птиц. Выше идут
скульптуры уже совсем другого характера, дети их не видят из-за своего маленького роста. Но дело в том, что среди экскурсантов есть семьи, которые гуляют по храму с детьми-школьниками. Они-то все видят, и не только внизу. Интересно, что говорят матери своим любознательным детям по этому поводу. Но если отбросить эротический характер скульптур (кстати говоря, внутри храма их нет), то здание Черной пагоды нужно признать удивительным, грандиозным. Можно себе представить, какое все это производило впечатление семьсот лет назад, когда был построен храм.
На обратном пути мы снимаем чудесные деревни, превосходные пейзажи и ведем разговоры с нашим симпатичным собеседником - директором музея. Он жалуется на свою судьбу, на свою жизнь. Он мечтает написать книгу по археологии, но для этого нет никаких возможностей, у него нет даже необходимого для этой цели фотоаппарата. "Бедность нас заела", - говорит он.
Мы долго сидим на пустынном аэродроме, где свистит степной ветер. Перед закатом солнца прилетела старая "Дакота", которая странно выглядела на фоне унылого первобытного пейзажа. Вечером она поднялась в воздух, и под нами вновь заблестел Бенгальский залив. Мы приближались к последнему пункту нашего путешествия - к загадочной для нас Калькутте.
Калькутта
С воздуха Калькутта производит очень внушительное впечатление. Громадный город, освещенный вечерними огнями, эффектен. Но вот мы въезжаем на узкие улицы Калькутты, и это впечатление блекнет. Бедность, дошедшая до грани нищеты, бросается в глаза с первых же кварталов, по которым мы едем с аэродрома в центр города. И когда маленькие азиатские постройки ближе к центру сменяются громадными домами европейского типа, - ощущение бедности только усиливается.
