Тогда, может быть, Александр Первый? Он тоже начал с осторожных попыток реформ, но ничего не довел до конца. Вроде сходство есть, но уж слишком поверхностное. Первый поэт России не зря сказал об этом императоре: «Он взял Париж, он основал Лицей». Император Юрий Владимирович ни Парижа не взял и никакого Лицея не основал, даже не помышлял о таких высоких материях. Нет, и тут сравнение никак не может быть построено убедительным образом.
С Александром Вторым, либеральным преобразователем, и Александром Третьим, принципиальным консерватором, Андропов никак не может быть сопоставлен именно по отсутствию у него принципиальной линии.
Значит… Значит, следует подобрать для Юрия Владимировича историческое подобие рангом пониже. И тут сразу нашелся точнейший образ, причем довольно знаменитый – Александр Христофорович Бенкендорф. Да-да, тот самый, из пушкинских времен, тоже много занимавшийся поэтами, хотя сам стихов, в отличие от Юрия Владимировича, не сочинял.
Сходство между обоими очень значительное, и оно прежде всего в главном направлении их деятельности – держать в полном повиновении подданных огромной империи, бдительно наблюдать за любыми проявлениями вольномыслия и не допускать даже в зародыше открытых народных возмущений. И наблюдали, и не допускали, и весьма успешно, и не один год эту свою важнейшую государственную обязанность выполняли. Оба были нерусского происхождения, хотя верой и правдой служили укреплению устоев Государства Российского, а каким уж оно было в их времена – другой вопрос, но не ими же ни Российская империя, ни Советский Союз созидались. Оба были замкнуты и немногословны, публичности чурались и всячески сторонились. Оба немало секретов оставили. Бенкендорф в 1816—1818 годах состоял в масонской ложе «Соединенных Друзей», но из нее вышел. Андропов был выдвиженцем Отто Куусинена, связанного, что вероятно, со шведским масонством, но никаких следов от этого до сих пор не выявлено.
Как они похожи, не правда ли!
Есть, разумеется, и отличия, они несущественны, но объективности ради скажем и о них. Бенкендорф участвовал в нескольких войнах, причем принимал непосредственное участие в боях. Ну, Андропов в годы Великой Отечественной в боевых действиях не замечен… Бенкендорф в январе 1926 года подал Николаю Первому, только что взошедшему на престол, после декабристского мятежа записку «Об устройстве внешней полиции». Именно он стал создателем и первым шефом знаменитого в нашей истории Корпуса жандармов. Что бы о нем ни судачили, но покой России его офицеры и солдаты оберегали почти сотню лет, а за это долгое время основные направления деятельности и само устройство Корпуса оставалось приблизительно такое же, как и при Александре Христофоровиче. Андропов принял Комитет государственной безопасности уже в сложившемся виде и ничего принципиально нового в его деятельность и устройство не внес.
Итак, различия в жизни и деятельности их обоих существуют, но сходство, безусловно, преобладает. Их уподобление в исторической панораме будем считать более или менее доказанными.
Что осталось в памяти народной от Бенкендорфа? Очень немного – разного рода анекдоты, сплетни да море разливанное всяческих пустых пересудов про его подлинные и в особенности мнимые отношения с Пушкиным. Прямо скажем, что без Александра Христофоровича тысячи так называемых «пушкинистов» остались бы без работы, а он, давно почивший, их уже вторую сотню лет питает. Как говорится, исполать им так и далее.
А Андропов? Кто его помнит, часто ли говорят о его планах или свершениях? Не много и не часто. Как нет у нас до сих пор обстоятельной истории Корпуса жандармов, так и не написана, даже в первом приближении, история ЧК—ГПУ—КГБ. Зато про Андропова до сих пор помнят и охотно рассказывают разного рода смешные анекдоты. Некоторые мы уже упомянули, вот, например, еще один. Генсека Андропова спрашивают: «Юрий Владимирович, пора начинать весенний сев, но будет ли оттепель? – Будет оттепель или нет, не знаю, а пока надо все равно сажать, сажать и сажать…». Смешно, хоть и мрачновато.
Но главная память об Андропове в ином. При нем впервые после смерти Сталина была в 1983 году снижена цена на водку. Все поколение тогдашних русских мужчин, включая автора данной книги, запомнят это событие до конца дней своих грешных. Запомнят и следующее. Каких только названий не имел этот любимый народом напиток! «Московская», «Столичная», «Особая», «Лимонная», «Посольская». А при Андропове на этикетке было написано просто: «Водка». Нельзя не признать, коротковато. Народ расшифровывал это наименование так:
Вот
Он
Друг
Какой
Андропов.
ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ПРИЛОЖЕНИЯ
Документ № 1. О ценностях относительных и вечных
Документ № 2. За разработку актуальных проблем идеологической борьбы
Документ № 3. Письмо И. Шевцова секретарю ЦК КПСС М. Суслову
Документ № 4. Письмо в ЦК КПСС по поводу альманаха «Метрополь»
Документ № 5. Этническая Россия и СССР. Дилемма господства
Документ № 6. Сделать все для мира
Документ № 7. Пресечь враждебные проявления «Русизма»
Документ № 8. Современное обличье старого врага
Документ № 9. История и сплетня
Документ № 10. «Некритически относился к антисоветской деятельности»
Документ № 11. «Пламенные революционеры» и их певцы
Документ № 12. «Всю жизнь молчал и при полном молчании ушел из жизни… А вдруг выздоровеет?!»
Документ № 13. Письмо Ирины Юрьевны Андроповой начальнику Службы безопасности Президента РФ А.В. Коржакову
Документ № 1
О ценностях относительных и вечных
«Все на свете относительно» – сегодня это выражение сделалось расхожим. Оно бытует не только в разговорном обиходе, но и в сочинениях, претендующих почитаться серьезными и теоретическими. Не так давно Ю. Манн опубликовал статью, носящую несколько академический заголовок – «К спорам о художественном документе» («Новый мир», 1968, № 8). Среди других автор высказывает следующую мысль: «Идея относительности пронизывает сегодня все научное мышление. Современный человек знает, что нет такой научной истины, которая бы не имела теневых сторон, и нет такого абсурдного предположения, которое бы не скрывало в себе долю истины. Эта идея не минула и людей, далеких от научного мышления, выражающих ее в своих понятиях: все на свете коловратно». Отметим попутно это несколько высокомерное противопоставление «научного мышления» мышлению людей, выражающихся «коловратно». Нам представляется, что научное мышление не может быть абсолютизировано как наиболее совершенное перед всяким иным (например, художественным). Впрочем, не это здесь самое существенное.
Итак, любое явление, согласно Ю. Манну, по меньшей мере двухмерно. Но, сделав один шаг, надо идти дальше. И по логике вещей справедливо заключить, что всякое явление (или суждение) многомерно, что можно повернуть его так и этак и все зависит от точки зрения субъекта. Этот «плюрализм» в содержании понятий – вещь чрезвычайно удобная для использования. Любой конкретный факт можно растянуть как угодно, вместить туда любое содержание, хотя бы и противоречивое. А как же иначе: нам четко разъяснили, что частица истины есть в любом абсурдном предположении. Ведь все на свете относительно…
Однако Ю. Манн все же делает одно исключение из всеобщей относительности в мире. Вот оно: «Говорят, что сама неопределенность является стимулом развития сегодняшнего знания и что с критерием неопределенности следует подходить к любому явлению.
Может быть. Только – не к фашизму».
Слава богу, фашизм все же выделен из бесконечности «многомерных» явлений, которые можно рассматривать с одной и с другой стороны, причем выделен весьма энергично и категорически. С этим нельзя не согласиться. Уж кому-кому, но нам-то, гражданам Советского Союза, понесшим в борьбе с гитлеризмом ни с кем не сравнимые жертвы и страдания, нам ли не знать этой самой «безотносительности» фашизма! Однако встает вопрос: неужели в мире существует только одно явление, которое невозможно повернуть и так, и этак? Неужели не найти в мире истин, которые не содержат в себе «теневых сторон» или «абсурдных предположений»? Ну, а как быть с таким, например, чувством, как материнская любовь? Или верность своей родине? Социалистической родине? А мужество? Самоотверженность? Да полно, неужто найдется много людей, которые могут признать все это двухмерным и многомерным? Нет, высокие достоинства человеческой души не относительны, они вечны, как и сама жизнь, и останутся таковыми всегда.
