Возрождение сталинизма в России
Россия и некоторые другие страны СНГ переживают сейчас парадоксальный ренессанс сталинизма. Правда, сразу следует заметить, что это никак не повторение прошлого. Сейчас под лозунгами сталинизма продвигается программа укрепления слабого российского национального капитализма, вынужденного в борьбе с более сильным международным капиталом искать протектората государства и обращаться к нему за помощью в деле смягчения социальных противоречий, чтобы не быть похороненным под обломками народного недовольства. Идеологически это оформляется в виде национального российского социализма. С этой целью широко эксплуатируется миф о Сталине как о строгом и мудром народном вожде, который выступает как символ защиты от национального унижения России, символ наведения порядка в море преступности и коррупции, символ социального патернализма, защиты пострадавших от прихода «дикого капитализма».
Этот миф имеет мало общего с историческим Сталиным, однако его несомненно реалистической компонентой является тот явный и резкий контраст между временами Сталина и нашим нынешним временем, который очевиден как для поклонников, так и противников сталинизма. Организационно-политической основой возрождения этого мифа является значительная масса членов сталинистской по основе своей идеологии и практики КПСС, уцелевшие обломки ее организационных структур. Объективной же основой его возрождения является как незрелость, ублюдочность российского капитализма, слабость национальной российской буржуазии, так и крайняя слабость социальных предпосылок социализма в России.
Основная масса российского населения является еще не до конца устоявшимся продуктом процесса пролетаризации крестьянства, который в основном завершился лишь к концу 70-х годов ХХ века. В переходном, «мозаичном» по своей структуре, обществе «реального социализма» этот преобладающий социальный слой не мог полностью преодолеть черт маргинальности, сложиться как воспроизводящийся на собственной основе общественный класс, с глубоко укорененными традициями социального поведения и самосознания.
Приход российского капитализма резко усилил черты маргинальности этого социального слоя в связи с резким и в тоже время недостаточно определенным изменением его социального статуса. Все 90-е годы, когда значительная часть населения продолжала работать на полумертвых предприятиях и НИИ, в недофинансируемых бюджетных организациях, эти люди потеряли определенность своего социального статуса. Для многих из них нищенская и месяцами задерживаемая зарплата перестала быть главным источником дохода. Второй и третий заработок – то ли на дачном участке, то ли за счет занятости в теневом секторе приобрели для них если не преобладающее, то, во всяком случае, критически важное значение. К концу 90-х гг. почти 40 % занятых продолжали работать в государственном секторе.
Таким образом, представители этого социального слоя никак не могут рассматриваться в качестве классических наемных работников капиталистического общества. Противостояние «капиталист – наемный работник» еще не выкристаллизовалось для них в качестве центрального социального антагонизма. В реальном социальном статусе этих людей смешались черты мелких буржуа («челноки», вынужденные торговцы продукцией своего предприятия), непромышленных рабочих (наемные торговцы на рынках), патриархальных крестьян (натуральное производство на садовых участках), государственных служащих, надеющихся на патернализм государства (работники бюджетной сферы, работники госпредприятий, работники приватизированных предприятий, зависимых от бюджетных заказов, льгот, субсидий).
Для такого типа людей свойственно отсутствие ясно выраженного осознания своих собственных интересов, как и стремления к организации для защиты этих интересов. Для них характерна социальная пассивность, сменяющаяся кратковременными вспышками социальной агрессии. Свои надежды они возлагают на вождей, лидеров, государство («доброго царя»). Очевидно, что такая питательная среда вполне может быть использована для возрождения сталинизма. Одновременно в такой среде могут формироваться и фашистские (национал-социалистические) тенденции, что уже заметно в деятельности РНЕ и НБП.
Следует заметить, однако, что исторический сталинизм, будучи достаточно консервативным в своей основе (ибо означал фактическое окончание революции, замену ее стабильным бюрократическим «порядком»), паразитировал на импульсе революции, на глубоко укоренившейся идее замены капитализма более справедливым строем – социалистическим. Современный сталинизм вовсе не носит революционного характера. Он исходит от людей, которые уже прошли первичную адаптацию к нынешнему строю, свыклись с ним, и на деле боятся радикальных перемен. То, к чему они реально стремятся, – это расширение государственного патернализма как по отношению к работникам, так и по отношению к мелкому и среднему бизнесу для защиты его от международной конкуренции и внутренней финансово-промышленной олигархии. Они фактически открыто провозглашают государственный капитализм своим идеалом и стремятся отодвинуть в сторону марксизм, ранее бывший официально признаваемой идейно-теоретической основой сталинского течения.
Это – логически завершенная эволюция сталинизма, окончательно порывающего с породившими его революционным движением и революционной идеологией.
Поскольку социально-экономические противоречия, свойственные капитализму, не изжиты, да и не могут быть изжиты в его рамках, то социалистический потенциал развития остается в повестке дня. Разумеется, очередная историческая попытка выйти за пределы мира отчуждения не будет предпринята в самом ближайшем будущем, поскольку исторические последствия краха первого социалистического эксперимента преодолеть не так-то легко. Однако эта следующая попытка будет предприниматься уже далеко не на пустом месте.
Речь идет не только о приобретенном, негативном и позитивном, историческом опыте. Прежде всего речь идет о том, что попытка перехода к социализму оставила осязаемый след в самой ткани общественного бытия.
Самыми устойчивыми из наследия советского эксперимента являются самые, казалось бы, эфемерные его элементы – массовая культурная и социально-психологическая традиция. Немалую устойчивость продемонстрировали и элементы, связанные с переходом капитализма на его позднюю стадию (всеобщие социальные гарантии), и поведенческие стереотипы, связанные с исторически длительными цивилизационными особенностями российского общества (впрочем, не все из последних можно рассматривать как «позитивное удержание»).
Разумеется, все эти элементы подвергаются сильному разрушающему влиянию утверждающих свое господство капиталистических общественных отношений. Однако сложившаяся в России неэффективная модель капитализма (неэффективная отчасти и потому, что не смогла до конца решить неразрешимую в принципе задачу: расправиться в короткие сроки с советским наследием) сама питает культурную оппозицию капитализму. Когда эта культурная оппозиция сможет, соединившись с мировой культурной оппозицией, сформировать культурную, а затем и политическую платформу, ориентированную не просто на неприятие капитализма, а на его преодоление через выход в более высокое социальное пространство, тогда мы станем свидетелями (и неизбежно участниками) второго мирового революционного кризиса.
Воейков М. 13 тезисов о классовой борьбе в России // Альтернативы, 2006, № 2; Колганов А. Почему погибла Советская держава? (Тезисы к дискуссии) // Альтернативы, 2001, № 3.
Славин Б. Кто сегодня определяет ход истории? // Альтернативы, 2000, № 2; Славин Б. Еще раз о природе социализма // Альтернативы, 2000, № 4; Славин Б. Почему советское общество не было буржуазным // Альтернативы, 2002, № 4; Славин Б. Социализм и Россия // Альтернативы, 2004, № 4.
Булавка Л. Коммунизм возвращается. Маяковский // Альтернативы, 2006, № 2.
Выше я постарался коротко показать, что в любом случае это была революция против капитала. Да, она выродилась в конечном итоге, но это не отменяет собственной природы этой революции. Что же касается того, насколько Октябрьская революция произошла в соответствии с буквой и духом марксизма, то здесь следует помнить, что революции – объективное слагаемое исторического процесса. Они происходят, как мы вслед за Марксом отметили выше, не потому, что группка теоретиков и практиков от революции решила, что ее нужно совершить. Это взрыв социального котла с перегретым паром общественных противоречий.
