Милостивый государь Александр Сергеевич!
Всем сердцем благодарю вас за альманак, и за все прекрасные цветы собственной вашей оранжереи; равно и за песнь Онегина, хотя я вздохнул, что она последняя, и герой ваш отложил путешествие свое по любезной отчизне.
Не скажу с Пчелою, что вы ожили: в постоянном вашем здоровье всегда был уверен; изменение только в том, что вы, благодарение Фебу, год от года мужаете и здоровеете. Ваши Годунов, Моцарт и Салиери доказывают нам, что Вы не только Поэт-Протей, но и сердцеведец, и живописец, и музыкант. До сих пор после Карамзина (в старинных его мелких стихах) один только Пушкин заставляет меня читать белые свои стихи и забывать о рифмах.
Но старческая искренность и говорливость заставили меня позабыть в приговор Полевого о нашей братье ветеранах. По крайней мере я еще жив для чутья к изящному. Оно увлекло меня.
Заключаю столь же искренним уверением в совершенном почтении, которое навсегда сохранит,
милостивый государь, покорнейший ваш слуга Иван Дмитриев.
P. S. Дозвольте попросить вас сказать мое почтение вашим родителям и любезному Василью Андреевичу. Я еще прочитал прекрасные стихи его уже в печати, с прежним чувством умиления и благодарности за себя и моего друга. Благодарю его также и за новейшую поэзию его в альманахе и Европейце.
Москва 1832 Февраля 1-го дня.
732. И. В. Киреевскому. 4 февраля 1832 г. Петербург.
Милостивый государь, Иван Васильевич,
Простите меня великодушно за то, что до сих пор не поблагодарил я Вас за Европейца и не прислал вам смиренной дани моей. Виною тому проклятая рассеянность петербургской жизни и альманахи, которые совсем истощили мою казну, так что не осталось у меня и двустишия на черный день, кроме повести, которую сберег и из коей отрывок препровождаю в Ваш журнал. Дай бог многие лета Вашему журналу! Если гадать по двум первым №, то Европеец будет долголетен. До сих пор наши журналы были сухи и ничтожны или дельны да сухи; кажется Европеец первый соединит дельность с заманчивостию. Теперь несколько слов об журнальной экономии: в первых двух книжках Вы напечатали две капитальные пиэсы Жуковского, и бездну стихов Языкова; это неуместная расточительность. Между Спящей Царевной и мышью Степанидой должно было быть по крайней мере 3 нумера. Языкова довольно было бы двух пиэс. Берегите его на черный день. Не то как раз промотаетесь и принуждены будете жить Раичем да Павловым. Ваша статья о Годунове и о Наложнице порадовала все сердца; насилу-то дождались мы истинной критики. NB избегайте ученых терминов; и старайтесь их переводить, то-есть, перефразировать: это будет и приятно неучам и полезно нашему младенчествующему языку. Статья Баратынского хороша, но слишком тонка и растянута (я говорю о его антикритике). Ваше сравнение Баратынского с Миерисом удивительно ярко и точно. Его элегии и поэмы точно ряд прелестных миниатюров; но эта прелесть отделки, отчетливость в мелочах, тонкость и верность оттенков, всё это может ли быть порукой за будущие успехи его в комедии, требующей, как и сценическая живопись, кисти резкой и широкой? Надеюсь, что Европеец разбудит его бездействие. Сердечно кланяюсь Вам и Языкову.
4 янв. [727] 32.
733. А. X. Бенкендорф — Пушкину. 7 февраля 1832 г. Петербург.
Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина, доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе под названием Северные Цветы некоторые стихотворения его, и между прочим Анчар, древо яда, без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения.
7-го февраля 1832. Его высокоблагородию А. С. Пушкину.
734. А. X. Бенкендорфу. 7 февраля 1832 г. Петербург.
Милостивый государь Александр Христофорович,
Ваше высокопревосходительство изволили требовать от меня объяснения, каким образом стихотворение мое, Древо яда, было напечатано в альманахе без предварительного рассмотрения государя императора: спешу ответствовать на запрос Вашего высокопревосходительства.
Я всегда твердо был уверен, что высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоин, не лишает меня и права, данного государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры. В течение последних шести лет во всех журналах и альманахах, с ведома моего и без ведома, стихотворения мои печатались беспрепятственно, и никогда не было о том ни малейшего замечания ни мне, ни цензуре. Даже я, совестясь беспокоить поминутно его величество, раза два обратился к Вашему покровительству, когда цензура недоумевала, и имел счастие найти в Вас более снисходительности, нежели в ней.
Имея необходимость объяснить лично Вашему высокопревосходительству некоторые затруднения, осмеливаюсь просить Вас назначить час, когда мне можно будет явиться.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию, честь имею быть, милостивый государь
Вашего высокопревосходительства покорнейший слуга Александр Пушкин
7 янв. [728] 1832 С. Пб.
735. А. Ф. Рохманов — Пушкину. 9 февраля 1832 г. Москва.
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
На письмо ваше, которое имел я удовольствие получить, и принося вам за оное мою чувствительнейшую благодарность, уведомить вас честь имею, что вещи ваши мною вчерашний день из здешнего Воспитательного дома выкуплены, заплочено же, выключая двух сот рублей, оставленных мне вами, капитальной суммы и процентов, около девяти тысяч ста рублей ассигнациями; но прошу вас извинить меня, ежели ранее сего не успел исполнить поручение ваше, и следственно вещи вам доставить, но на будущей почте постараюсь их к вам отправить; и в случае, ежели вам угодно будет почтить меня вашим уведомлением, то письмо ваше прошу адресовать на мое имя на Арбат в дом гг-д Глебовых; в приятном ожидании которого, с истинным моим к вам почтением и совершенною преданностию, честь имею пребыть на всегда
милостивый государь, Ваш покорнейший слуга Алексей Рохманов.
От 9-го февраля 1832-го года. Москва.
736. П. В. Нащокину. Первая половина (не позднее 11–12) февраля 1832 г. Петербург.
Посылаю тебе, любезный Павел Воинович, [10] десяток фуляров; желаю, чтоб они тебе доставили десять дней спокойствия домашнего. О брилиантах думать нечего; если завтра или после завтрого не получу ответа Рахманова, то деньги возвращаю, а дело сделаю после когда-нибудь. Всё у нас тихо и здорово. Обнимаю тебя сердечно.
Адрес: П. В. Нащокину.
737. И. И. Дмитриеву. 14 февраля 1832 г. Петербург.
Милостивый государь Иван Иванович,
Приношу Вашему высокопревосходительству глубочайшую мою благодарность за письмо, коего изволили меня удостоить, — драгоценный памятник вашего ко мне благорасположения. Ваше внимание утешает меня в равнодушии непосвященных. Радуюсь, что успел вам угодить стихами, хотя и белыми. Вы должны любить рифму, как верного слугу, который никогда с вами не спорил и всегда повиновался малейшим вашим прихотям. Утешительно для всякого русского видеть живость вашей деятельности и внимательности: по физиологическим примечаниям, это порука в долголетии и здравии. Живите ж долго, милостивый государь! Переживите наше поколение, как мощные и стройные стихи ваши переживут щедушные нынешние произведения.
Вероятно вы изволите уже знать, что журнал Европеец запрещен в следствие доноса. Киреевский, добрый и скромный Киреевский, представлен правительству сорванцом и якобинцем! Все здесь надеются, что он оправдается и что клеветники — или по крайней мере клевета — устыдится и будет изобличена.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию, честь имею быть, милостивый государь,
Вашего высокопревосходительства покорнейший слуга Александр Пушкин.
14 фев. С. П. Б.
738. А. X. Бенкендорф — Пушкину. 17 февраля 1832 г. Петербург.
Шеф жандармов, командующий императорскою главною квартирою, генерал-адъютант Бенкендорф, свидетельствуя свое почтение Александру Сергеевичу, честь имеет препроводить при сем один экземпляр полного собрания законов Российской Империи, назначенного Александру Сергеевичу в подарок его императорским величеством.
Генерал-адъютант Бенкендорф.
№ 118 17. Февр. 1832-го. А. С. Пушкину.
739. К. С. Сербинович — Пушкину. 18 февраля 1832 г. Петербург.
Дмитрий Николаевич поручил мне уведомить Вас, милостивый государь Александр Сергеевич, что он будет сегодня в Архиве Иностранной коллегии в час пополудни. Посему не угодно ли будет и Вам туда приехать. А я, кончив некоторые дела, отправляюсь туда же прямо и постараюсь упредить Вас, чтобы предуведомить Василия Алексеевича Поленова.
